Владимир Пистоленко - Товарищи

• Название: Товарищи
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1963

По-разному шла жизнь ребят из повести «Товарищи» до их прихода в ремесленное училище. Здесь, в училище, они впервые встретились, здесь началась их дружба.

События происходят в годы Великой Отечественной войны на Южном Урале.

У героев книги — Бориса Жутаева, Оли Писаренко, Сережи Рудакова, Васьки Мазая, Егора Бакланова — разные характеры, во многих случаях противоположное отношение к одним и тем же житейским вопросам. Это нередко вызывает между ними столкновения, серьезные конфликты, которые не скоро уйдут из памяти, а возможно, надолго оставят свои следы в жизни ребят.

Герои повести находятся в том возрасте, когда они уже не дети, но ещё и не взрослые, когда появляются новые интересы, возникают новые отношения с окружающими, появляются ранее не изведанные чувства, по-взрослому осмысливаются поступки не только других, но и свои собственные и впервые возникает чувство большой гражданственности и ответственности за них перед обществом.

Героическое время борьбы с фашизмом, труд на заводе, где ребята сами, наравне со взрослыми льют снаряды для фронта, воспитывают в подростках самостоятельность, стойкость и патриотизм.

О дальнейшей судьбе героев этой повести автор рассказывает в книге «У открытых дверей».

Для средней школы.

---

— А знаешь, Жутаев, все-таки ты хорошо сделал, что Мазая отлупил. Честное слово. Ты прав, такое не прощается. Я, пожалуй, тоже не выдержал бы. Да и вообще, теперь он, прежде чем тронуть тебя, задумается. А то ведь обижал всех, кого хотел. И все сходило с рук. Словом, ты преподал ему хороший практический урок. И на этом разговор о драке давай прекратим. Точка! Можешь идти. Не забудь подготовиться к собранию. О тебе, конечно, будут говорить. Выступай и ты. Только смелее, не бойся критиковать.

— А я думаю, что мне неловко выступать. Не успел приехать, а уже с критикой. Ребята еще скажут — выскочка.

— Ты в принципе неправ. На собрании не следует выступать только в том случае, если не о чем говорить. Тогда дело другое — полезнее помолчать. Но у тебя-то, мне кажется, фактов достаточно. Впрочем, если считаешь за лучшее сегодня не выступать, пусть будет так. Посиди, послушай. В общем, на твое усмотрение.

Жутаев вышел. Батурин долго еще ходил по комнате, слегка потирая лоб. Потом запер дверь и пошел на третий этаж, к директору.

Колесов пригласил его сесть и сразу же сообщил:

— Вы знаете, Григорий Иванович, сейчас я беседовал с Мазаем. Вот только-только ушел.

— Сам приходил или вызывали?

— Я вызывал. Характер! В нужное время следовало одернуть паренька, а его, видимо, хвалили. И перехвалили. Он убежден в своей непогрешимости. Любое замечание воспринимает как пустую придирку. Просит наложить на Жутаева взыскание.

— Интересно. Что же вы ответили?

— Я его спросил: как бы поступил он, если бы услышал, что кто-нибудь из ребят оскорбительно отзывается о его отце.

— Так, так… Что же он?

— У него, знаете, даже лицо побледнело. «А я бы, говорит, отучил такого раз и навсегда». Тут я и сказал ему, что, наверно, Жутаев воспользовался тем же методом, чтоб отучить его. Он промолчал, только насупился.

— А у меня сейчас Жутаев был. И говорили мы почти о том же…

ВСТРЯСКА

Собрание учащихся группы назначалось на вечер после ужина. Мазая немного озадачило, что оно будет в клубе, хотя обычно групповые собрания проводились в классных комнатах. Будучи у директора, Мазай хотел было спросить об этом, но не осмелился. За ужином он решил посоветоваться с Сережкой:

— Как думаешь, почему не в классе собрание? К чему бы здесь клуб?

Сергей пожал плечами, перестал жевать, поднял от тарелки глаза и уставился недоумевающе на Мазая:

— Не знаю. Даже не думал.

— Вот и я не знаю.

— Наверно, для торжественности. На сцене может президиум сидеть, докладчик, и вообще все ораторы оттуда выступать будут… Нет, это хорошо, что в клубе, даже вроде почетнее для нашей группы. Я так думаю. А ты?

— В классе куда бы лучше было — вроде как дома… А тут будто не на своем месте, словно у соседей.

Вдвоем с Сергеем они обошли столики и еще раз предупредили всю группу, чтобы прямо из столовой шли в клуб. Мазай считал, что на собрания ребята ходят не из-за интереса к тому, что там обсуждается, а потому, что так приказал он, староста Васька Мазай. Поэтому, предупреждая, он почти каждому говорил:

— И не думай опаздывать! Я сам буду по списку проверять, кто явился, а кто нет. Со мной шутки, сам знаешь, плохие, потом не возрадуешься. Одним словом, в клуб — и никаких опозданий!

Почти у самой двери клуба Мазая догнал Жабин; не останавливаясь, хлопнул по плечу и крикнул:

— Тезка, привет!

После дневного разговора с Ольгой Мазай решил встретиться с Жабиным и поговорить с ним, но так до вечера и не видел его. И вдруг вот он, сам в руки просится. Мазай остановился и крикнул:

— Ты, Жаба! Иди сюда!

Жабин оглянулся и, увидев злое лицо Мазая, всплеснул руками и зачастил:

— Мамочка родная! Тезка, почему ты такой разъяренный? Кто-нибудь шею намылил? Меня зови на помощь. Для тебя я на край света пойду. Землю могу перевернуть, даю слово!

— Ты мне зубы не заговаривай!

— Что ты, тезка! Даже не думаю.

— Иди-ка сюда, поговорить нужно.

— Пожалуйста, поговорить так поговорить. Я всегда согласен, со всем моим удовольствием!

Мазай пошел в дальний угол коридора. Жабин посмотрел туда-сюда, как бы ища помощи, и, не найдя ее, пошел за Мазаем, но остановился на почтительном расстоянии от него.

— Ты что, подойти ближе боишься? — презрительно спросил Мазай. — Нужно будет — везде найду!

— Чудак ты какой, тезка, ну чего мне бояться? Кого мне бояться? Я никогда ничего и никого не боялся и не боюсь. Даю слово. Я сам такой, что меня все боятся. А ты разве не знаешь? Кого хочешь спроси, это же факт.

Говоря так, Жабин просто храбрился. Он не был трусливым, иногда умел даже казаться грозным и многим ребятам внушал страх. Мазая он не то чтобы боялся, но всегда чувствовал его превосходство над собой. Жабин был на редкость разговорчив и умел, как говорили ребята, «замазывать глаза». Вот и теперь Жабин старался «заговорить» Мазая. Он не знал еще, в чем дело, но видел, что Мазай на него очень зол.

— Подойди, тебе говорят! — крикнул Мазай.

— Подойти, Вася, я могу. Ноги не отсохнут. Но зачем? Какая от этого тебе польза? Я и отсюда услышу каждое твое слово. Ты знаешь, какой у меня слух? Ночью я совсем свободно слышу, как в соседней комнате мышь бегает. Даю слово. Так что, тезка, можешь говорить, ни одно слово не пропадет.

Мазай шагнул, почти прыгнул к Жабину и зашипел ему прямо в лицо:

— Ты кулака моего еще не пробовал?

— Тезка, ну зачем такие вопросы…

— Нечего выкручиваться, говори!

— Тезка, к чему такой траурный разговор? Я просто не понимаю. Даю слово. Ни ты моего кулака не пробовал, ни я твоего. Ну и хорошо! Пускай они оба живут и здравствуют. Нам с тобой ни ссориться, ни драться не из-за чего.

Он подался было чуть назад, но быстрая рука Мазая вцепилась в его ремень.

— Ты со своими кулаками не носись. У тебя руки коротки, не дотянутся до меня, а я могу пришвартоваться к тебе в любой момент. Понятно?

— Понятно, Вася. Но, честное слово, ничего не понятно: из-за чего ты на меня, как цепной пес, накинулся? Может, кто тебе настроение поднапортил?

— Ты нашу Ольгу водил в кино?

— В кино?! — Жабин облегченно вздохнул, на лице засияла улыбка. — Боже ты мой, из такого пустяка закатить трагедию! Да ты просто устроил бы вечер вопросов и ответов. Все было бы ясно без всяких угроз.

— Говори, был с ней в кино или нет? Не вертись! — Мазай и другой рукой вцепился в ремень Жабина и основательно тряхнул его. — Будешь говорить?

Жабин попытался было вырваться, но безрезультатно.

— Вася, я же только поужинал, а ты мне массаж желудка делаешь. Это вредно, даже опасно. Даю слово. А с Ольгой я действительно был в кино. Ну, и что из этого? Никому не запрещается с другим человеком ходить в кино. А к тому же, может, я в нее влюбленный, откуда тебе знать?

— Что?! Влюбленный? Ты?

Мазай горячо дохнул в лицо Жабина. Увидев в Васькиных глазах колючие огоньки, Жабин почувствовал легкий озноб.

— Нет, я, конечно, не влюбленный, а говорю просто для красноречия. Знаешь? Зачем она мне нужна, эта Ольга Писаренко! Будто без нее у нас и девчонок нет. Тебе как другу скажу — ко мне все девчонки липнут. Право слово. А я и внимания почти не обращаю.

— Обходи Ольгу за тысячу километров! Будто и знать не знаешь и видеть не видишь. Иначе плохо будет. Понятно, «влюбленный»? Или на кулаках объяснить?

— Конечно, понятно! Но, Вася, зачем же угрозы? И без угроз можно. Если тебе хочется, чтоб я не подходил к ней, то я поступлю, как друг, — не подойду больше, и все. Сделаю вид, что передо мной пустое место. Даю слово. Ты, может, думаешь, что она для меня как воздух? Извини, пожалуйста, воздух нужнее. Я просто пошутил.

— Скажи, а за что тебя Ольга отлупила?

Жабин немного смутился. На его лице сначала появилась растерянность, а потом возмущение. Он стукнул себя кулаком в грудь:

— Меня?! Ольга?! Чтоб меня отлупила девчонка?! Вася, да за кого ты меня считаешь! Ты же меня просто ни крошечки не уважаешь. Я тебя за настоящего друга считаю, а ты вон что придумал. И это друг! Ты что же, и вправду думаешь, что я каждому позволю обижать себя? Да?

— Говори, тебе сказано! За что?

Мазай снова тряхнул Жабина и прижал его к стенке.

— Вася, клянусь, ничего страшного. Она положила руку на поручень кресла, а я не заметил и свою тоже… Ольга и подумала, что я поглаживаю ее. Вот и все. Но я не гладил. Даю слово.

— Значит, она тебя погладила. Так?

— Если тебе нравится — пускай будет так. Но на деле не так. Вася, ты только никому не говори об этом. Ведь я тебе рассказал все, как самому лучшему другу. А то узнают ребята — не разберутся и начнут болтать…

— Так вот что, самый лучший мой друг, запомни: у Ольги нет ни отца, ни матери. Она сирота. Из детского дома к нам пришла. Но заступиться при нужде у нее есть кому. Я ее в обиду никому не дам! Понятно?