Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Елизавета Полонская
• Издательство: Издательство Пушкинского Дома, Издательство ООО «Первый ИПХ»
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-87781-017-4

Ученица Гумилева, Полонская — единственная женщина в составе легендарной питерской литературной группы «Серапионовы братья», с которой связаны ярчайшие достижения русской литературы 1920-х годов. Именно на 1920-е годы приходится пик ее поэтического творчества. О поэзии Полонской заинтересованно писали Эйхенбаум и Кузмин, Г.Иванов и Адамович, Шкловский и Эренбург… В книгу вошли полностью первые три книги ее стихов (1921–1929), а также избранные стихи и переводы (Киплинг, Брехт, Тувим) последующих лет; немало стихотворений публикуются впервые.

---

2. «Кто выдумал, что жизнь уходит? Это…»

Кто выдумал, что жизнь уходит? Это
Отчаянье решило в час рассвета.
Жизнь остается. Ты сама уйдешь.
Накрасишь губы, платье отряхнешь.

3. «Сегодня на виске у сына…»

Сегодня на виске у сына,
При неподкупном свете дня,
Уже заметные седины
Случайно увидала я.
И сердце легкой болью сжалось.
А он, взглянув, сказал шутя:
«Подумаешь! Какая малость.
Ах, мама, ты еще дитя!»

1948

4. «Я разлюбила то, что было мило…»

Я разлюбила то, что было мило,
А полюбить презренное не в силах.
Мне говорят: дороги третьей нет,
Но не хочу покинуть белый свет!
А лес, а тихие зеленые просторы?
А утро на реке, текущей плавно в море?
А дети, а цветы, а молодость, а птицы,
А музыка, а песни, небылицы?
А сны, где кто-то, незнакомый, кто-то,
К гебе склоняется с тревогой и заботой?
А гордость за людей, за долгий труд упорный,
Вчера неведомый, а завтра плодотворный?
А радость мысли, радость сердца, тела?
Нет! Умереть еще я не хотела…

1958

На отдыхе

Никто тебя задеть не хочет.
Живи средь мира и покоя.
Но всё хлопочет, всё хлопочет
Громкокричатель над тобою.

И льются из него потоки
Речей о дружбе лучезарной,
Высокой мудрости уроки,
Обрывки пошлости вульгарной.

<Июль 1958. Эльва>

Воспоминанья

Воспоминанья давних лет,
Скажите, что мне делать с вами?
Я слышу: «Нас на свете нет.
Наш мир — твоя скупая память.

Откажешься — и мы уйдем
Куда-нибудь навек, за угол,
А позовешь — и мы живем,
Покуда ты жива, подруга.

Захочешь — мы в небытие,
Как все прекрасное на свете,
Уйдем, и дело не твое,
И ты за это не в ответе.

Но если любишь ты смелей,
Превозмогая сон покоя,
Из царства мертвых, как Орфей,
Ты уведешь нас за собою».

<3 августа 1958 Эльва>

Сонет

Орбиты разные, но эллипс или круг, —
А сердце разлюбить тебя не может,
И хоть его разлука не тревожит,
Неизгладима память — старый друг.

И как возвратный тиф, меня томит недуг,
Ночами думаю: «Пускай моложе
Она, и ты любил ее… Так что же!
Мне мысли, мне! А ей отдай досуг.

Твои враги — мои враги навеки.
Твоя борьба — навек моя борьба.
И, чтоб не плакать, опускаю веки…
Гак суждено. Изменница — судьба.

Но если ты узнал победы редкой хмель,
Я рядом. Хоть за тридевять земель.

<14 июля 1960. Эльва.>

Брату («Ты был хайбрау, — ты в этом неповинен…»)

Ты был хайбрау, — ты в этом неповинен:
Уже в пять лет Дагер провинциальный
Портрет твой детский выставил в витрине,
С глазами ангела и с тросточкой нахальной.

Ты шел своей дорогой — трудной, дальней.
Высокомерно прожил ты в пустыне.
Что сверстники?! Ты знал — их слава минет,
Ты их казнил улыбкою печальной.

Лишь книги ты еще любил на свете,
И были радостью тебе чужие дети.
Ты ничего не ставил выше чести.
Горжусь, что я была твоей сестрой,
Мой милый брат, мой дорогой хайбрау.
— Пусть Пуговичник заберет нас вместе!

<Январь — апрель 1961>

«Антенны телевизоров стремятся…»

Антенны телевизоров стремятся
В голубоватый унестись туман,
Они как, птицы вещие томятся,
В сетях их держит город-великан.

Темнеет. В зимнем пламенном закате
Их крылья распростерлись на полет,
Но держит каждую стальной канатик
И каждую за ножку в дом ведет.

Мещане там на креслах и диванах
Сидят, глядят глазами сытых крыс, —
О фильмах рассуждают иностранных
И подвергают критике актрис.

Но дети смотрят жадно и ревниво,
Космического века сыновья,
И войны, и любовь, и детективы,
Пространство жадно взорами ловя.

Настанет ночь. Экран погаснет в раме
Беспамятством весь мир земной объят.
И дети, увлекаемые снами,
Вслед за антеннами в эфир летят.

< 27 апреля 1961 >

За лесами

За лесами как будто зажгли фонари,
А леса холодны и белы.
На гуманном пожаре вечерней зари
Встали стройные сосен стволы.

Все померкло, и ночь раскрывает одна
Оловянный шатер под окном.
Что за ночь, что за ночь! Золотая луна
Светит узким ущербным серпом.

И уже розовеет восток на глазах,
Озаряется бликами лес.
И луна, убывая и тая в лугах,
Не сойдет до полудня с небес.

В темноте я лежу без огня,
Упиваясь игрою лучей,
И горят для меня, для одной лишь меня
Краски северных зимних ночей.

<Декабрь 1961>

«Чем старше делаюсь, тем я люблю сильней…»

Чем старше делаюсь, тем я люблю сильней,
Не с пылкостью влюбленного подростка.
Не с жаждой зрелых лет, властительной и острой,
Но с верностью познавших жизнь людей.

Люблю мою зеленую планету,
Восходы зимние, февральскую метель,
Луну ущербную, бродящую по свету,
Апрельскую веселую капель.

Люблю в июле хвойный запах леса
И воздух поля горько-медвяной,
Люблю тумана белую завесу
Но вечерам над поймой заливной.

И прикоснуться я люблю щекою
К большому дереву, березе иль сосне,
И вдруг почувствовать: оно живое —
Там, под корой шершавой, в глубине.

<5 февраля 1962. Комарово.>

Тарту

Мне было двадцать пять, когда впервые
Увидела я гору Тоомамягги,
Разрушенный собор, библиотеку,
Разбросанные среди лип столетних
В густых аллеях здания старинных клиник,
И воздух твой вдохнула, полный влаги
Озер окрестных и смолы сосновой.

Я о тебе давно уже слыхала, —
С далеких пор к тебе тянулась юность.
Ливонскими Афинами прозвали
Тебя поэты в Пушкинское время
За то, что ты соединял ученость,
И тихий труд, и шумные досуги,
За то, что здесь свой круг водили музы.

Сюда Жуковский улетал мечтою,
Здесь пламенные песни пел Языков
И Абовян задумчивый учился,
Охваченный возвышенной заботой
О тяжких ранах матери-отчизны.
Здесь русского создатель гуманизма,
Великий Пирогов, в тиши работал.

И что он, быть может, клятву создал, —
Ее и я с волненьем повторила:
«Клянусь всегда во всем служить народу
И продолжать учиться, не скрывая
Того, чего достигну я в науке,
И зависти не знать к чужой работе,
И говорить всегда открыто правду!»

То было на втором десятке века.
Немало нас пришло к тебе в науку,
Наставник-город, арсенал познаний!
Ты Дерптом был для нас, и Дерпт, и Юрьев,
Но долго оставалось неизвестным
Твое большое, подлинное имя,
Эстонским данное тебе народом.

Где вы, друзья, товарищи былые?
Я ваши имена встречала в книгах, —
Свою вы верно выполняли клятву.
А ты, веселая с печальными глазами,
Делившая со мной и труд, и отдых,
Ты микроскоп сменила на винтовку,
В бою с фашистами, в Варшавском гетто
Сражалась, пала ты, как честный воин.

И вот, опять, я возвратилась в Тарту,
Вдохнула снова запах, полный влаги
Озер окрестных и смолы сосновой,
С горы на даль зеленую взглянула,
Под липами задумалась глубоко.
Круг завершен, и повторяю вновь
Забытую, старинную присягу:
«Служить народу и стоять за правду!»

1962

Ранней весной на Неве