Станислав Кузин - ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ

• Название: ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ
• Автор: Станислав Кузин
• Издательство: ЗАО "Нижегородская радиолаборатория"
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2008

Без малого тридцать лет (1957-1985 г.г.) путешествовал я по заповедным горно-таежным районам России. В памяти, говоря языком Солоухина, остались многочисленные «затеси» – воспоминания о встречах на перекрестках дорог. Меня всегда волновала специфика походной жизни – сегодня случайно встретил интересных людей на тропе, а  завтра надо уже расставаться. Такова логика пути.

Некоторые, наиболее интересные с моей точки зрения «затеси», много лет спустя удалось оформить в виде своеобразных мемуаров.

Романтика дальних дорог нашла отражение в немногочисленных прозаических произведениях, включенных в этот сборник.

Кто в молодые горы не писал стихи… Вот и в этом сборнике представлены избранные поэтические произведения автора, которые не стыдно представить вниманию читателю.

В настоящем издании присутствует большое количество географических названий и сведений, которые покажутся лишними городскому читателю. Однако люди путешествующие ощущают музыку «туземной» топонимики и не чураются знаний о заповедных районах нашей страны. Остальным я разрешаю пропускать «скучные» блоки текста и знакомиться только с коллизиями походной жизни.

---

На перекрестье таежных троп обменивались текстами и мелодиями. А у вас в городе что поют? А у вас?

И не написаны были еще песни Городницкого, Кукина, Высоцкого. «Подари на прощанье мне билет…» – знаешь? Спиши слова. «Давно ли в путь друзей ты провожал…» знаешь? Какой мотив? «Закури, дорогой закури…» – да это каждый знает. И пели одни и те же слова на Рязанский, Нижегородский, Красноярский мотив.

Здесь у рек другие берега,
По иному здесь шумит тайга,
И другие здесь цветы в лугах,
И рассветы не такие как тогда.

И как редкие драгоценности в венок самодеятельной песни вплетались стихи и мелодии Булата.

Время шло, бытовые магнитофоны плодили стандарты. Вопросы у вечерних привальных костров сменились утверждениями: «Поем Кукина», «Поем Высоцкого»! Чуть позднее родились вокальные инструментальные ансамбли (ВИА). Каждый, кто заимел аппаратуру и некоторую долю организаторских способностей, завыл публично на иностранный манер. И у многих туристских костров – а любой костер в лесу стал кощунственно называться «туристским» – загремели децибелы. И негромкий голос акустической гитары легко глушился поворотом ручки транзистора.

В сентиментальную дымку ностальгии ушли далекие шестидесятые. Но живет в моей памяти человек, сидящий на берегу далекой реки с нежным именем Тоенка, в сотне километров от ближайшей «населенки». И этот человек поет СВОЮ песню. Незамысловатая, старая, походная песня. А кто ему подпоет?

Пусть уносит песенку мою
Горный ветер в голубую даль,
Эту песенку не я пою,
Ее поет моя печаль.

ГОЛУБАЯ ЗВЕЗДА

Короткая повесть

Теперь, сидя у костра и вглядываясь в черноту ночи, можно бесконечно вспоминать и вспоминать все подробности.

***

Тайга только ещё протирала росой свои заспанные глаза. Слепящее солнце и легкое дыхание утреннего ветра разбудили её. Склоны долины близко подходили друг к другу. На дне долины в белой пене билась река. В одном месте вся ревущая масса воды срывалась с многометровой высоты в черную пасть омута. Такой омут в Сибири называют уловой. Над водопадом висела радуга.

На берег реки из зеленого океана тайги вышли трое. Сбросили с плеч рюкзаки, разбрелись в поисках брода. Немного выше водопада цепочка камней протянулась поперек речного русла. Человек с палкой в руке долго примеривался и, наконец, решился. Его приземистая упругая фигура мячиком запрыгала над кипящими струями водного потока. Главное – не оступиться на скользких валунах. Течение подхватит, закрутит, поволочет по камням. Веревка, привязанная к поясу? На ней, в лучшем случае, вытащат на берег истерзанное камнями тело.

Последний рывок. Человек плюхается в воду около противоположного берега. Его руки жадно хватают склонившиеся к воде ветви прибрежных кустов. Через три минуты над рекой провисает тонкий капроновый репшнур.

Два рюкзака уже лежат у ног насквозь промокшего человека. Третий рюкзак ползет над рекой по звенящему капрону. Слышится негромкий щелчок – расстегнулся самодельный карабин. Зеленый ком рюкзака ныряет в снежную пену потока.

Кусты с размаху хлещут в лицо. Ноги, шевеля камень осыпи, автоматически несут вперед. Бежать недалеко. Последний раз рюкзак мелькает в месиве воды и срывается с водопадом вниз. Люди в бессильном отчаянии бьют камнями черное зеркало уловы. Хлопья пены медленно кружат по черному зеркалу воды.

***

Андрей проводит ладонью по глазам. Стоит ли вспоминать бесполезную надежду, поиски рюкзака на дне омута импровизированной кошкой. Есть одна беспощадная правда. Двое мужчин и одна женщина сидят у догорающего костра. Во все стороны на сотни километров простирается глухая нехоженая тайга. Большая часть продуктов на дне проклятого водоворота. Впереди – ожесточенная и, скорее всего, безнадежная борьба за жизнь.

На черном бархате неба алмазной брошью лучит свой холодный свет Голубая звезда. Утром они пойдут туда, где эта звезда купает свои лучи в водах Большой реки. Большая река течет к людям. Большая река обещает жизнь.

***

В конце концов, можно привыкнуть и к бездорожью. Можно идти, машинально перешагивая через гниль упавших деревьев, бестрепетно входя в судорожный холод речных струй, равнодушно ступая по зеленым пружинам мхов. Можно идти и думать о чем-нибудь постороннем, далеком от нечеловеческой головоломки завалов, хлюпающей мрази болота, старческого бормотания зеленого океана тайги. Только, когда карабкаешься на четвереньках вверх по круче, хватаешься за отдельные пучки и корни трав, вгрызаешься пальцами в землю – думаешь лишь о том, чтобы не сорваться вниз.

Андрей шел последним. Глядя на мелькающую впереди, сквозь кружево ветвей, Ветру он вспоминал.

Вместе учились на геофаке. Однажды на практике попали в одну поисковую партию. Как-то вечером, вглядываясь в подсвеченный неверным светом костра девичий профиль, Андрей понял, что пришла любовь. Это случилось в глухом, стиснутом горами урочище. Зеленые бороды мхов свисали с уродливых еловых лап. Кругом тьма – хоть выколи глаз…

Сомнения, колебания – наконец тот памятный разговор. Под скалой пахло сыростью. Сонно шумела река. Огромная оранжевая луна просвечивала сквозь неровную пилу леса на противоположном берегу реки. Прижавшись к нему, девушка прошептала; «Ты хороший! Может быть, самый хороший!» Мелкие волны с шорохом разбивались о песок берега.

Городская зима – снова экспедиция. Глупые ссоры – пьянящая радость мира. Неосознанная тоска, которая налетала, захватывала, жгла. И так, год за годом.

Диплом в кармане! Черная рука ночи бросает в налетающий вихрь «скорого» изумрудами семафоров. В погромыхивающем уюте тамбура можно торчать до бесконечности. Вот сбился мерный ритм колес – стрелки бросили вагон вправо. Плечо на короткое время прижалось к другому плечу. И снова в ликующем перестуке колес желтое пятно тамбура летит в ночи. Склонившись к холодному стеклу, двое встречают рассвет.

Сибирь! Громады гор. Тайга. Сколько раз уходили они в этот зеленый океан и возвращались с победой! И только эта нелепая случайность все перевернула, исковеркала, усложнила. Теперь… Впрочем, пора становиться на ночлег.

***

У костра копошится Рад. Его рыжие вихры растерянно торчат во все стороны. Напевая что-то, понятное лишь ему одному, юноша занимается варевом.

Ветра вертится рядом – помогает. Ветре весело. Вот она подносит ложку ко рту, пробует кашу, морщится. Серые глаза брызжут беспричинным смехом.

Андрей смотрит на неё, раскрасневшуюся от жара костра, с засученными рукавами ковбойки. Щемящая волна нежности плещется в груди, туманит глаза. Андрею хорошо и немножечко грустно. А Ветра закидывает голову и смеется журчащим, до боли знакомым смехом. Рад вторит девушке. Потом они затеяли веселую возню. И снова глупые мысли приходят Андрею в голову. Нет! Лучше ловить лукавое подмигивание своей старой знакомой – голубой звезды, и вспоминать… Какие ослепительные звезды в конце августа.

***

Бледный утренний свет пробился сквозь мохнатые тучи и осветил палатку на гребне хребта. Мох высокогорной тундры вокруг, ниже – убожество высокогорных елей. В своем стремлении вверх, к солнцу, они забрались слишком высоко. И леденящий зимний ветер прижал их к земле, превратил стройные стволы в маленьких уродцев. А у них под ногами шумит роскошными кронами зеленая масса менее смелых деревьев. До самого горизонта дыбятся серо-зеленые волны хребтов. Растворяются в мутной пелене надвигающегося дождя.

С момента катастрофы прошло пять дней. Одиннадцать хребтов позади. Сколько еще впереди – знает один лишь дьявол. Трудно пройти больше двенадцать километров в день по этой гнилой чащобе. Вверх – вниз. На хребет – с хребта. Смачный, злобный плевок летит на блеклую зелень мха. Андрей начинает свертывать палатку.

Наскоро поели – пошли. Начался мелкий противный дождь. Такой скоро не кончится. Сразу промокло все: деревья, земля, люди. Кажется само небо до предела напитано влагой, которая сочится, сочится, сочится на землю. А земля, словно губка, выжимает воду обратно. Холодные струйки воды стекают за воротник, отнимают у тела остатки тепла. Хуже всего под дождем переходить вброд ключи и реки. Сводит от холода мышцы ног, течение рвет подошвы от скользких камней дна. Вода снизу – вода сверху…

Снова мысли Андрея возвращаются к тому дню, когда утонул рюкзак с продуктами. Тогда светило солнце, радуги играли над водопадом. В одно мгновение весь этот сверкающий красками мир поблек, подернулся серой дымкой надвигающейся беды. Небо, ещё недавно такое яркое и ласковое, стало холодным и злым. В богатырской симфонии ревущей воды послышались первые зловещие аккорды.