Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки

• Название: Маньчжурские стрелки
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4509-5

В основу романа положены малоизвестные факты, связанные с полулегендарным рейдом группы полковника Курбатова, одного из непримиримых борцов с советской властью, по глубоким тылам Красной армии в 1944 году. Этот рейд не имел никакого военного или политического значения, а скорее явился проявлением отчаяния и безысходности, охвативших остатки белогвардейского подполья на пороге полного разгрома гитлеровских войск.

Однако автор предлагает свою версию давних событий…

---

— Я дойду до Берлина, ваше превосходительство, — взволнованно проговорил Курбатов, поднимаясь из-за стола. Теперь этот гигант возвышался над генералом и полковником, словно детина-фельдфебель — над щупленькими новобранцами. — Я дойду до него, даже если небо упадет на землю.

— На весь поход вам отведено два месяца.

— Лучше три, — покачал головой ротмистр. — Если с боями, то никак не уложимся, какой бы транспорт мы ни захватили.

Семенов взглянул на полковника, и тот одобрительно кивнул.

— Не возражаю, три месяца. И ни дня больше, поскольку времени у нас с вами не так уж и много. Используйте любой транспорт, идите любыми маршрутами. На эти три месяца Россия отдана на вашу милость как на милость победителя. Вопросы?

— Их нет. Пока что нет. Отряд «маньчжурских стрелков», как вы обещали, подбираю сам, — мельком взглянул на Родзаевского. Чувствовал, что полковнику его своевластие все еще не нравится.

— Подтверждаю, выбор исключительно за вами, — заверил его нижегородский фюрер.

В этот раз Семенов лично наполнил рюмки и поднялся.

— За представителя русской армии генерала Семенова, атамана Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, правителя Страны Даурии — в рейхе! — провозгласил он.

8

— Ну что, что, подъесаул Кульчицкий? Что произошло? Только не говорите мне, что император Хирохито победоносно вошел в Москву, не поверю.

— Радчук с задания вернулся, господин ротмистр.

— Всего-навсего?

— Он прошел через границу и вернулся.

— …Иначе какой смысл проходить ее?

Курбатов сидел на полу, по-восточному скрестив ноги и упершись в колени локтями сомкнутых у подбородка рук. Он был одет в холщовые брюки и рубаху, напоминавшую борцовскую куртку дзюдоиста, то есть в одежду, в которой обычно тренировался.

Даже сегодня, когда до перехода кордона оставалось чуть больше суток и вся группа кроме Кульчицкого и Радчука отсыпалась, ротмистр почти два часа отдал тренировке, упражняясь у одинокой сосны, произраставшей на утесе, сразу за хижиной, в которой они нашли приют. Он только что вернулся, и теперь старался поскорее восстановить силы, хотя с удовольствием прервал бы свой отдых, чтобы тотчас же отправиться к границе.

— И что говорит этот наш следопыт Радчук, чем собирается потешить атамана?

— Сообщает, что участок очень опасный.

— Чтобы утверждать это, не было смысла дразнить советских пограничников.

— Преодолевать пришлось ползком, под кроной колючих кустарников, по острым камням.

— Он, конечно, ожидал, что дорогу ему выстелют свежим сеном?

— Не в этом дело. Он весь изодрался. Придется всем нам переходить границу в каком-нибудь рванье, а уж потом переодеваться.

— Время у нас еще есть, селение рядом, да и потом, рванье нам наверняка помогут достать японцы. Где теперь этот маньчжурский стрелок?

— Отмоется и явится для доклада.

— К черту отмывание. Пока что сюда его, потом — хоть ванну из шампанского.

Поручик Радчук был единственным из группы, кто не прошел подготовки в секретной школе «Российского фашистского союза». Его еще только планировали зачислить туда, поэтому в течение двух месяцев он проходил в резервистах. Однако один из инструкторов школы предложил включить Радчука в группу без какой-либо особой подготовки, поскольку он и так достаточно подготовлен. Он принадлежал к тем людям, которых в любом деле принято называть самородками. Курбатов уже знал, что Радчук обладает удивительной способностью быстро, по-змеиному, ползать; бесшумно, почти по-кошачьи ходить и подкрадываться, метать ножи и топоры…

Однако главное его достоинство заключалось даже не в этом. Двадцатипятилетний поручик был ценен тем, что по крайней мере раз двадцать пересекал границу на самых разных ее участках, выступая в роли проводника различных диверсионных групп, хотя явно был не из местных. Как оказалось, родом Радчук откуда-то из-под Воронежа, в Забайкалье оказался уже в ходе Гражданской войны, а за границу отступал с каким-то случайно отставшим от войска отрядом казаков атамана Семенова.

Вот, пожалуй, и все, что Курбатову удалось узнать об этом человеке. Впрочем, он не очень-то интересовался им, поскольку инструктор сразу предупредил, что до сих пор Радчук ни разу не соглашался войти в состав какой-либо из диверсионных групп, ибо его устраивала лишь роль проводника, да и то за большую плату. Правда, деньга свои он отрабатывал честно, к тому же терять такого проводника в штабе Захинганского корпуса не хотели.

Сейчас поручик вошел в группу лишь на время перехода границы, и в составе ее идти дальше десяти километров от кордона отказывался. Да и то десять километров нужны были ему лишь в том случае, если группа нарвется на засаду, чтобы затем уйти от преследования и пару суток отсидеться, пока на границе не угомонятся, решив, что проводник возвращаться не станет.

Радчук явился минут через десять. Одежда действительно изорвана, лицо в царапинах, пальцы кровоточат. На плечах — один погон, да и тот еле держался.

— Да нет, за погоном я специально вернулся, чтобы найти и подобрать, — проговорил поручик, уловив, что ротмистр задерживает свой взгляд на его левом плече.

— Считаешь, что придется искать другую тропу?

— Другой такой не найти, — возразил Радчук, перехватывая еще один мрачный взгляд Курбатова. — Корявая она, не спорю, зато действительно надежная. Там, в горах, только две небольшие каменные проталины, по одной из которых как раз и проходит тропа. У второй красные в прошлом году кустарник вырубили, а вдоль этой то ли не успели, то ли попросту поленились.

— Или специально оставили для таких групп, как наша, чтобы устраивать у нее засады, — выдвинул свою версию Курбатов.

— При мне засады не было, — настороженно произнес Радчук. — Лично я прошел чисто. Совсем чисто. И тропу немного проредил, снизу подстриг, своеобразный лаз проделал, чтобы легче было идти.

— Вот этого делать не нужно было.

— Даст бог, не заметят, да и прокладывал ее с маньчжурской стороны. Словом, если осторожно пойдем, прорвемся без перестрелки. Участок в этой местности гористый, следов не остается. А если на кордоне диверсант не наследил, уже, считай, полдела.

— Но я слышал, что именно на этом участке три месяца назад была расстреляна тройка контрабандистов.

— Была. Красные засаду устроили. Но ведь и эти трое перлись почти что напролом. Я с проводником их беседовал, который уцелел. Обнаглели совсем, думают, что на границе чучела с ружьями стоят. Да и…

— Что «да и…»?

— Сдается мне, что и проводник тот красными подкуплен, не все, конечно, группы, но наиболее важные все-таки сдает.

— Но вы-то, поручик, красными, надеюсь, не завербованы?

— Меня тоже пытались купить, — спокойно заметил Радчук. — Человечка своего подсылали из местных агентов. Но я ведь не только из-за денег группы туда вожу, и потом, с контрабандистами якшался лишь до тех пор, пока они мне возможные места переходов указывали, то есть пока знакомился с местностью.

— И что, второй попытки агент не сделал?

— Потому что я его, как медведя, во время первой же ходки ножом завалил. Под ограбление сработал.

— Понятно. Что ж, если и на сей раз там появится засада, будем прорываться с боем. Но обязательно прорываться, настраивайтесь на такой исход, поручик.

— Обычно я настраиваюсь на самый страшный, — сверкнул своей белозубой цыганской улыбкой Радчук.

В облике поручика было что-то даже не от цыгана, а от чистокровного индуса: смуглое, с навечно запечатлевшейся на нем лукавинкой лицо, черные дуги бровей, прямой и тонкий, с едва заметной горбиночкой, нос… Телосложения он был среднего, однако худощавая, жилистая фигура его тем не менее источала и некую сокрытую в ней силу, и крестьянское упрямство человека, привыкшего к каждодневному тяжелому труду.

«А ведь утверждают, что потомственный офицер, и даже дворянин, — вдруг закралось в сознание Курбатова смутное подозрение. — Неужели действительно потомственный? Что-то не похоже. Нет в нем ничего такого, холеного-вышколенного; ни дворянского, ни, тем более, офицерского. Разве что предположить, что офицерство-дворянство наше российское окончательно вырождается; что оно, в загулы всякие таборные пускаясь, постепенно в цыганскую кровь уходит…»

— Что скажете на это, поручик? — спросил он, потеряв нить, вместе с которой обрывались сокрытые молчанием «размышления про себя» и возобновлялся разговор.

Радчук пристально взглянул на Курбатова, и глаза его сверкнули холодным огнем: словно решался на какой-то отчаянный, роковой шаг.

— Не понял вас, ротмистр.

«А ведь истинный офицер, воспитанный дворянин, — подумалось Курбатову, — очевидно, сказал бы: «Простите, не понял»».