Сюзан Айзекс - После всех этих лет

• Название: После всех этих лет
• Автор: Сюзан Айзекс
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87322-138-3

В своем шестом романе американская писательница Сюзан Айзекс ярко и психологически убедительно раскрывает духовную деградацию человека, вкусившего власть и богатство. Осознав трагедию многолетнего союза «не с тем человеком», героиня находит в себе силы откинуть прошлое, возродиться к новой жизни.

---

— Посмотри на эти вывернутые колени!

— Мама, здесь похороны. Тише.

Все, что можно было, Джоан сделала с собой. Ее прямые волосы, выкрашенные в неестественный сине-черный цвет, были завиты ровно настолько, что кудри едва касались плеч. Она походила на Веронику, богатую девочку из комиксов Арчи. Изящной формы нос, подчеркнуто рельефный с ямочкой подбородок, бедра явно после пластической операции и совершенно новая грудь. Два шара размером с волейбольный мяч возвышались под жакетом ее модного с короткой юбкой шелкового костюма.

Алекс тоже увидел ее. Глаза его расширились. Он пытался локтем толкнуть брата, но безуспешно.

— Эй, — промычал он Бену, — посмотри на новые сиськи Ходжо.

Под влиянием таблеток Алекс не очень отдавал себе отчет, что находится на похоронах отца. Я повернулась, чтобы остановить его, и в этот момент увидела, что он пытается привлечь внимание Джоан Дрисколл, проводя языком по губам с притворной похотливостью.

— Ходжо, — тихонько позвал Алекс. Это прозвище он придумал сам. «Джо» от Джоан, «Хо» от «хоор» — шлюха. Он стал называть ее так после того, как однажды она пришла к нам на ужин в платье с глубоким декольте и вместо того, чтобы просто поздороваться, подняла подбородки мальчиков и нежно поцеловала прямо в губы. Ричи был смущен. Сдержан. Маленькие шалости Джоан. Безобидные, шутки. Но мальчики уже не были детьми. Его «дорогой друг». Называть ее «дорогой друг» он стал, взяв пример с нее: В Нью-Йорке все или никто, или «дорогие друзья».

Джоан рыдала слишком сильно, чтобы услышать Алекса. Но от внимания ее мужа Тома почти ничего не ускользало. Впрочем казалось, его ничто и не задевало. Ни насмешка рокера над сексуальностью его жены, ни мое присутствие, ни смерть Ричи. Он видел все: раввина, Джессику, полицейских с уже готовым обвинительным вердиктом, меня, мою мать. Он видел, что его расхождение с женой велико, как Большой Каньон. Как мог он это допустить? Как мог он на ней жениться? Что заставило мальчика, которого я отлично знала, выбрать такую жизнь? Как он мог выносить ее?

Том обнимал ее, и его рука слегка вздрагивала от каждого ее всхлипывания. Сам он оставался абсолютно неподвижным. Никаких эмоций. Мертвые глаза.

Раввин равнодушно произнес: «Аминь». Толпа зашевелилась, ожидая, когда он позволит разойтись. В тот момент, когда Ходжо подняла голову, а Том опустил Руку, У матери наступил резкий момент просветления. Она перевела взгляд с белого, без возраста, без морщин лица Ходжо на мужчину рядом с ней. Она прищурилась, затем вытаращила глаза и широко улыбнулась.

— Томми Дрисколл! — закричала она через могилу. — У него такое же лицо, как у его отца.

— Не надо, мам.

— Такой же нос, — пробормотала она. — Слишком большой для ирландца. В доме все говорили, что в них должна быть итальянская кровь.

Затем она закричала еще громче:

— Томми! Толпа замерла.

— Мама, успокойся, пожалуйста.

— Заткнись, девочка, — сказала она и рванулась вперед. — Томми!

Я обняла ее и взяла за руку.

— Ты не должна говорить с ним сегодня. Ты разговаривала с ним на нашей серебряной свадьбе. Под большим навесом. Помнишь? Я подвела его к тебе и представила. Он сказал, что рад видеть тебя снова, а ты сказала, что не забудешь его миллион лет.

Но я не сумела отвлечь ее.

— Томми!

Глаза Тома встретились не с моими, а с ее глазами.

— Это я, Томми, миссис Бернштейн.

Он кивнул. Уголки его рта задвигались. Мать приняла это за улыбку.

— Видишь? — сказала она. — Это он.

До того, как Бен или я успели схватить ее, она суетливо засеменила вокруг могилы, расталкивая других участников траурной церемонии, чтобы пробить себе дорогу к процветающему бизнесмену Томасу Дрисколлу.

— Томми, а твоя мама умерла? — она была возбуждена, когда мы с Беном догнали ее.

Бен крепко схватил ее за руку.

— Что с тобой, бабуля?

Он прижал ее к себе, не давая возможности видеть Тома Дрисколла, что было весьма полезно, так как никто — ни Гевински, ни Касс, ни Стефани, ни Джессика, в Ходжо, ни Том не услышали ее. Ее услышали только мы с Беном.

— Рози, — бормотала она, звук заглушала массивная грудь Бена. — Сколько вам было? Семнадцать? Восемнадцать? О, я думала, я умру, когда застала тебя и Томми Дрисколла совершенно голыми.

Глава 8

Теннисный сезон закончился. Картер Тиллотсон потерял свой великолепный летний загар, и кожа его стала бесцветной как воск. Если бы у него на голове вырос фитилек, он стал бы похож на свечку.

Картер понимал, что как человек нашего круга он должен выразить соболезнование. Минут пять он сидел молча и, в конце концов, пробормотал:

— Тяжело, Ричи… И если ты попадешь в тюрьму…

В этот момент я, пробегая глазами список адвокатов по уголовным делам, составленный Стефани, заметила движение ее черной лакированной туфельки, которая легонько ударила по его ботинку. Я перестала читать и стала следить за ногами. Картер привстал, но не сказал больше ничего. Последовал еще один удар, и тогда он произнес:

— Полиция появилась у нас в доме через две минуты после похорон. Сержант и детектив. Они только что ушли.

— Картер, ради Бога, — сказала Стефани.

— Все в порядке, — откликнулась я.

Тиллотсон появился в моем доме с бутылкой красного вина, тарелкой козьего сыра и бисквитами, чтобы дать мне понять, что они на моей стороне, хотя с того самого момента, как он появился в дверях, было ясно, что он на моей стороне только потому, что его к этому принудили.

— А раньше к вам не приходила полиция? — спросила я.

— Вчера утром, — ответил он.

Я знала женщин, которые сходили по нему с ума, но, честно говоря, я никогда этого не понимала. Он был сверх меры вежлив и совершенно лишен индивидуальности.

— Полиция выясняет: видели ли мы что-нибудь, слышали ли мы что-нибудь — но мы, конечно, ничего не знаем, — сказала Стефани.

Я была одна с Тиллотсоном. «Подозрительная» уехала поездом в Филадельфию. Бен с моей матерью находился в библиотеке с родственниками, которые приехали выразить соболезнование. Алекс был с ними. Когда я вышла, чтобы поговорить со Стефани об адвокатах, он, растянувшись, лежал на кушетке с опущенным на грудь подбородком и дремал, видя свои полубредовые сны.

Гостиная была огромной. Декоратор убедила нас, что строгое неуютное пространство нам еще пригодится. Она говорила: «Вам потребуется строгая комната для официальных церемоний». «Что, черт, возьми, она подразумевает под словом «официальный»? — спросила я тогда Ричи. — Что твоя тетка Би и дядя Марри собираются передавать нам там свои визитные карточки на серебряном подносе?» В конце концов мы сдались, и декоратор создала комнату, которая по праву могла бы принадлежать Георгу III. Величественная английская мебель Кушетки и кресла, обитые бежевым и золотистым шелком. Позолоченные рамы для голландских миниатюр. Настоящей жизнью веяло только от деревьев, качавшихся за окнами.

— Вы совсем ничего не видели в ту ночь? — спросила я.

Стефани покачал головой.

— И не слышали? Совсем ничего, Стефани? Я не имею в виду позднюю ночь. В любое время после половины десятого?

— Нет.

— Может что-то поразило вас, что-то необычное или даже страшное?

Никто из них не ответил. Их ошеломил мой допрос. Осанка Картера стала еще более строгой. Стефани часто-часто заморгала, будто не верила своим глазам. Но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы сердиться на такого нелепого человека, как я. А я не была достаточно хорошо воспитана, чтобы не говорить на эту тему.

— Картер, а когда ты вернулся домой в тот вечер?

— Чуть позже одиннадцати. Но я ничего не видел. И не слышал.

— А ты была дома весь вечер, Стефани?

— Нет. Я была на собрании садоводов. Помнишь?

— Да. Верно.

— Я думаю, я приехала домой в десять, в половине одиннадцатого. Но я тоже не видела. Извини, Рози.

— Хорошо. Теперь вопрос к вам обоим. Как вы добрались домой?

— На машине, — ответили оба не совсем в унисон.

— Понимаю. По Лайтхауз Пойнт-лейн и потом вверх по Хилл-роуд?

— Это самый прямой путь, — сквозь зубы сказал Картер.

— А когда вы проезжали то место, где все паркуют машины, когда играют у вас в теннис, вы там ничего не заметили? Каких-нибудь других машин?

Картер покачал головой.

— Там, где они нашли машину Ричи, — уточнила Стефани.

— Именно. Когда я шла к вам, полицейские снимали отпечатки шин. Я полагаю, там могли быть и другие машины.

— А что полагает полиция? — спросила она.

— Они говорят, что следы, возможно, были оставлены раньше. Или оставлены полицейской машиной, заметившей отражение от фар машины Ричи и решившей проверить, что там.

— Я ничего не заметила, — сказала Стефани. — Мне очень жаль. Мне следовало быть более бдительной.