Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира

• Название: Сокровища животного мира
• Автор: Айвен Сандерсон
• Жанр: Биология

Книга известного американского ученого, совершившего экспеди­цию в глубинные районы Западной Африки, описывает богатейший животный мир континента, в том числе животных, ранее почти неизвестных науке.

Рисуя широкие картины природы, автор рассказывает о встречах с представителями местного населения. Он сумел заглянуть в охраня­емый от глаз посторонних людей мир африканских обычаев и культов. Забавные приключения, острые ситуации, пережитые автором, придают повествованию необычайно занимательный характер.

Для широкого круга читателей.

ББК 28.685

С18

РЕДАКЦИИ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Ivan Т. Sanderson

ANIMAL TREASURE

New York 1966

Перевод с английского М. Н. Ковалевой

Предисловие доктора биологических наук профессора В. Е. Флинта

Рецензент кандидат биологических наук Н. Н. Дроздов

1905020000-070

С 004(01)-87

КБ-47-17-1986

© Перевод на русский язык. Предисловие. Оформление. Издательство «Мысль». 1987

---

Дерево немного сбило меня с толку, но не успели мы подойти к нему, как Деле объявил, что видит лемуров. Он попытался показать их и мне. Около десяти минут я никак не мог их разглядеть, хотя крона дерева была не больше розового куста. Наконец, выбившись из сил, я решил сделать вид, что наконец-то вижу их, и просто-напросто разрядить ружье в крону дерева. Я отошел подальше, чтобы дробь разлетелась пошире, и выпалил в белый свет.

Маленький галаго, как молния, вылетел из кроны дерева, проплыл над моей головой и опустился в невысоких дерев­цах у опушки леса. Потом он помчался галопом, точь-в-точь как лошадь, прямо по деревьям. Я в жизни ничего подобного не видел. Не было никаких прыжков с ветки на ветку, за которыми следовал бы короткий забег вверх и новый прыжок. Это был ровный стремительный карьер по прямой, словно вдоль намеченной дорожки был протянут тугой канат. Что было сил я побежал под деревьями по земле, ровной, как пол бальной залы, и подоспел вовремя: зверек нырнул в одинокий пучок папоротников, росших на тонкой безлистной лиане, висящей петлей между двумя деревьями. Я стара­тельно прицелился. И хотя цель была почти вне досягаемо­сти, дробь перебила нежные стебли папоротников, так что весь пучок развалился и осыпался дождем на землю. Лиана тоже оказалась перебитой, и не успел я сообразить, что происходит, как ее нижняя половина со свистом сбила меня с ног.

Я быстро вскочил и оказался на месте, где лежала большая часть папоротника, раньше, чем последние листья упали на землю. Животное как сквозь землю провалилось. Деле за мной не пошел. Я позвал его. Он ответил, что ищет второго галаго, которого, как он считал, сбил самый первый выстрел. С полчаса мы молча обшаривали кусочек более или менее чистой земли площадью несколько квадратных метров, прежде чем нашли каждый свое животное. Я был твердо уверен, что моя добыча исчезла, а зверек, которого искал Деле, и вовсе не существовал, но африканец был непреклонен.

Это был великий день для Деле. Казалось, ему во всем везет.

Мы отыскали обоих зверьков: они оказались самцом и самочкой Galago demidovii — самой драгоценной для нас добычей. Мало того, самочка была беременна! День, когда мы добыли двух маленьких зеленых зверьков с ярко­шафранными брюшками и задними лапками, стал торже­ственной датой в нашей экспедиции.

В тропическом лесу увидеть лемуров Демидова — большая редкость, отчасти из-за их малых размеров — примерно с крысу, а отчасти потому, что живут они на самых высоких деревьях, к тому же из всех обитающих там животных эти лемуры — самые шустрые. Возможно, есть и еще одна, дополнительная причина. Но пока это только предположение, и я просто выскажу мнение, к которому мы пришли, наблюдая животных в естественной обстановке.

Я считаю, что лемур Демидова в отличие от других гапаго ведет дневной, а не ночной образ жизни.

К такому заключению мы пришли, разумеется, чисто умозрительным путем, но все же оно заслуживает внимания. Во-первых, местные охотники говорят, что видят их очень редко и только днем, а не при свете охотничьего фонаря. Те несколько раз, когда мы их видели, солнце светило вовсю. Вторая и, на мой взгляд, самая убедительная причина — окраска лемуров Демидова.

В Африке мы поймали шесть дневных животных, принад­лежавших к группам, все остальные представители которых вели исключительно ночной образ жизни. Все шесть живот­ных — змея (Gastropyxis senaragdina), белка (Funisciurus poensis), мартышка (Cercopithecus pogonias), ржавоносая крыса (Oenomys hypoxanthus), серебристый шипохвост (Anomalurus beecrofti) и, наконец, лемур (Galago demidovii) — были ярко-зеленого цвета сверху и желтого — снизу, в то время как близкие к ним ночные виды имели совершенно иную окраску. Возможно, это утверждение слишком смелое, но подобный тип окраски как-то связан с солнечным светом. Все животные, окрашенные таким образом, кроме крысы, обитающей на солнечных, открытых прогалинах, обнаружены только на самых верхушках деревьев, купающихся в ярком солнечном свете. Если сравнивать количество этих пяти форм животных с количеством близких форм, то все они заслуживают название «редких», но, я думаю, все дело в том, что всех этих «зеленых с желтым» животных мы встречали только на естественных прогалинах, чрезвычайно редких в настоящих девственных лесах. За исключением отдельных случаев, животные скрывались на недосягаемой для нас высоте поднебесных крон.

Один из наших последних лагерей был расположен в девственном лесу, среди отрогов северного нагорья. Лес местные охотники не посещали, и он здесь должен был сохраниться нетронутым.

В солнечный жаркий день, когда все застыло от зноя, я брел по лесу в откровенной надежде отыскать пятнышко света, не затененное листвой, чтобы хорошенько позагорать, и вдруг вышел на небольшую прогалину. Колоссальные деревья расступились, словно по волшебству, и стояли стеной, по которой круто, как застывший водопад, низверга­лись зеленые волны листвы. Несмотря на то что деревень кругом не было, я мог бы подумать, что полянка — дело человеческих рук, если бы нашел хоть несколько пней громадных деревьев. Но пней не оказалось, а так как африканцы не умели валить и корчевать мощные деревья, приходилось искать другое объяснение. Мне пришло в голову только одно — земля здесь болотистая, а налет тонкой радужной пленки на лужах выдавал присутствие нефти. Я разлегся на солнышке и вскоре крепко уснул. Не знаю, сколько времени проспал. Проснулся, обливаясь потом, и обнаружил, что солнце успело настолько далеко зайти за высокие деревья, что я оказался в густой тени. Я лежал на совершенно гладкой твердой земле, где не было ни одного муравья. Меня окружали куртинки травы, несколько невысо­ких кустов и отдельные кустики гигантского болиголова.

Я привстал и застыл от неожиданности. По всей полянке рассыпалась стайка обезьян, деловито что-то выскребающих и выискивающих в зелени.

Я зарядил ружье и пополз, прижимаясь к земле, пока не залег на выгодной позиции за небольшим бугорком. Отсюда мне были видны почти все обезьяны. Они были поглощены поисками кузнечиков — это в обезьяньем мире такое же лакомство, как для нас икра. Внезапно наверху, на крутом берегу вознесенного ввысь воздушного континента, появи­лась вторая стая. После шумных препирательств и щебечу­щих переговоров между двумя группами сверху спустились два крупных самца, которые тут же вступили в перебранку с равными по рангу представителями первых претендентов на эту территорию. Судя по всему, они договорились, и сам­ки с малышами и молодежью тоже спустились вниз.

Когда все они собрались внизу, я обогнул бугорок и получше пригляделся к животным. Тут я увидел такое, что у меня захватило дух: все имели ярко-зеленую окраску, огнен­но-оранжевые горло, манишку и живот. На макушке у самцов торчал высокий конический гребень. Мы даже не подозре­вали, что по соседству с нами живут подобные обезьяны.

Наметив крупного самца, я тщательно, но не очень точно прицелился и... промазал. Выстрел грянул так неожиданно, что обезьяны застыли словно изваяния. Я вскочил и бросил­ся к ближайшей. Это послужило сигналом панического бегства вверх. Матери прыгали на свисающие сучья с малышами, уцепившимися за шею или висящими у них на спине. Вскоре все скрылись за завесой высоких крон.

Еще несколько дней кряду я возвращался на эту полянку. И хотя один раз приметил разведчика — остальные на почти­тельном расстоянии с треском носились среди ветвей, — обезьяны больше никогда не отваживались спуститься вниз. В конце концов нам удалось раздобыть двух чубатых марты­шек (Cercopithecus pogonias): одну принес охотник из соседней деревни, другую подстрелил Джордж.

Но на прощание, когда мы с Беном в последний раз пришли на это место, нам повезло — мы добыли еще два вида обитателей крон — из тех, что я перечислял выше, а именно белку и змею. За четыре месяца до этого я получил первый экземпляр полосатой белки (Funisciurus poensis) в лагере, который был разбит в шестидесяти милях от описы­ваемых мест. За все время я ни разу не видел больше ни одной такой белки.

Мы с Беном вскарабкались как можно выше по природ­ной лестнице из лиан, свисавших с громадной акации прямо на поляну. Оттуда нам удалось перебраться на соседнее дерево капок, в самых высоких сучьях которого мы и обосновались. Перед нами открылся вид на бескрайние просторы простиравшегося во все стороны леса. Первый и единственный раз я выбрался из недр леса наверх, выше полога крон, — впечатление ни с чем не сравнимое!

Ослепительное солнце щедро заливало землю, и его блеск многократно усиливался бесчисленными зеркальцами листьев. Мириады сверкающих ярких бабочек порхали вок­руг, снижаясь к экзотическим, словно вылепленным из воска, соцветиям. Пчелы тучами жужжали и гудели, как самум, возле деревьев, которые их особенно привлекали. Малые и большие мухи то зависали в воздухе, то сновали повсюду; миниатюрные геликоптеры совершенной конструкции, они минутами висели неподвижно и буквально исчезали в мгно­вение ока. Нарядно расцвеченные птицы самых разных размеров кружились над нами, влетая и вылетая из своих таинственных входов и выходов, которые они знали назубок.