Белтон Купер - Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне

• Название: Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне
• Автор: Белтон Купер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24792-9

От Нормандии до Эльбы прошел с 3‑й Бронетанковой дивизией армии США молодой офицер Белтон Купер. Написанные живым языком, насыщенные интереснейшими деталями, его воспоминания освещают боевое применение армией США танков в заключительной фазе Второй мировой войны в Европе. Трагедии поражений и блестящие победы, окопный юмор, боль от потерь и даже просто зарисовки быта американских солдат и младших офицеров в годы войны делают эту книгу интересной даже для самого взыскательного читателя.

---

Тем летом на Абердинском полигоне собралось полторы сотни кадетов артиллерийско-технической службы с девяти разных курсов СПОР. Нас перетасовали, чтобы мы успели перезнакомиться с товарищами из других университетов. Трое моих соседей по палатке приехали из Университета штата Калифорния в Беркли, из Университета Цинциннати и из Корнелльского; мой приятель Барнетт из соседней палатки прибыл из Технологического университета Джорджии. Дортман тогда учился в Мичиганском технологическом институте и жил через несколько палаток от нас. На всякий вопрос инструктора во время занятий у него первого находился верный ответ. Кроме того, он был весьма самонадеян и скоро начал здорово действовать на нервы всем нам.

В столовой нас разместили за столами по восемь мест каждый, и так вышло, что Дортман оказался за одним столом со мной и Барнеттом. Днем график занятий у нас был очень плотный: утром мы слушали лекции, а после ланча, разбившись на небольшие группы, посещали различные участки полигона. События учебного дня служили хорошей пищей для вечерних бесед.

Как-то вечером Барнетт полюбопытствовал, чем я занимался в тот день.

— А, — ответил я, чуть усмехнувшись, — нас водили в крысиный питомник на южном краю полигона.

Барнетт подмигнул мне в ответ:

— Ого! И чем они там занимаются?

— Кто-то сумел вывести породу особо башковитых крыс, — отозвался я, — и теперь их сурово натаскивают.

— Да на что же, — возмутился Дортман, — можно натаскивать крыс?

Я поднял ставки:

— Крыс используют для чистки стволов противотанковых пушек перед стрельбами.

— Что значит — используют для чистки? — переспросил Дортман.

Было похоже, что он готов клюнуть, поэтому я немедленно продолжил:

— В общем, вывели специальную породу белых крыс — их разводили специально под определенный вес, размер, цвет и особенно качество шерсти. Взрослых крыс тренируют в разных лабиринтах, чтобы те научились выполнять команды. А уже натасканных окунают в чистящий раствор и засовывают в казенник 37‑миллиметровки. К дулу пушки солдат подносит кусок сыра. Крыса пытается добраться до сыра и по пути тщательно чистит изнутри ствол, оттирая его от нагара и космолиновой смазки. Прежде чем крыса добежит до дула, солдат убирает сыр, и крыса плюхается в свежую ванночку с раствором, а потом ее снова загоняют в казенник. Иной раз требуется два-три прохода, чтобы отмыть ствол, — если, конечно, крыса не успеет ухватить кусок сыра. Если солдат не успеет отдернуть приманку от дула, животное застрянет и, покуда не сгрызет свою добычу, уже никаких пушек чистить не станет! А вот если крыса выполнит задание до конца, то она получит сыр уже как награду.

Дортман выслушал меня с ошеломленным видом. Я и сам малость обалдел при мысли, что мою байку приняли всерьез. Так нагло я еще в жизни не врал!

Наши соседи по столу, кажется, готовы были уже лопнуть со смеху. Я решил, что нужно срочно разрядить обстановку, и продолжил:

— Помнишь, на прошлой неделе нас водили на стрельбы из большой 14‑дюймовки? А знаешь, Дортман, как ее чистили после этого? Для этого у них есть особая порода кроликов, только вместо сыра под дулом орудия подвешивают пучок морковки. Мне рассказывали, что на то, чтобы отчистить ту пушку, ушло 6 кроликов и 110 кило морковки!

Последняя фраза была, кажется, лишняя — Дортман, по-моему, догадался, что его разыграли. Несколько дней после этого он ходил надутый и шарахался от меня, решив, должно быть, что я ума лишился. Помирились мы, однако, еще до того, как покинули лагерь, и расстались уже добрыми приятелями. С тех пор я не встречался с Дортманом, пока он не прибыл к нам осматривать артиллерийские орудия.

Как только Дортман приехал в расположение 391‑го дивизиона, я отвел его к Бену Уайту, и мы вместе отправились на одну из батарей, чтобы осмотреть пушки. Дортман привез с собой специальное смотровое зеркало, представляющее из себя телескопическую трубку из нержавеющей стали с поворотным зеркальцем на конце, вроде того, каким пользуются зубные врачи, только побольше. Выдвинув стальную рукоятку до конца, Дортман мог обследовать нарезку ствола на всем ее протяжении.

Ведущий поясок в каморе первой же осмотренной нами пушки был изъеден коррозией, поля нарезки сорваны кусками на протяжении 45 сантиметров. Было очевидно, что ее ствол подлежит замене.

Дортман не мог поверить своим глазам. Он попросил показать ему журнал стрельб. При каждом орудии числился журнал, куда расчет записывал число сделанных за день выстрелов и мощность пороховых зарядов. Даже после особенно мощного артналета по остаткам вполне можно был определить, сколько было сделано выстрелов. Хороший старшина орудийного расчета вносил данные в журнал без проволочек, так чтобы в любой момент можно было получить представление о состоянии орудийного ствола.

Орудия калибра 105 мм использовали выстрелы раздельного заряжания. Это значило, что латунная гильза и снаряд поставлялись отдельно. Метательный заряд включал в себя 7 отдельных картузов, каждый из которых являл собой мешочек бездымного пороха. В зависимости от расстояния до цели расчет мог использовать от семи до одного картуза, просто вытаскивая ненужные мешочки из гильзы. Поскольку данные об этом ежедневно заносились в журнал стрельб, можно было без труда рассчитать число сделанных «условных выстрелов», по семь пороховых зарядов каждый.

— Эти орудия, — заявил Дортман, изучив журнал, — рассчитаны на 7500 условных выстрелов, и до этого числа им еще далеко. Какого черта вы делаете со стволами?

— Лейтенант, — отозвался старшина расчета, — вы же знаете, что этот норматив, 7500 условных, составлялся из расчета четыре выстрела в минуту. А мы, когда припрет, делаем в минуту не меньше десяти!

Дортман вначале не поверил, что орудие может стрелять в таком темпе, но несколько проведенных при нем артналетов по запросам 104‑й пехотной дивизии вполне его убедили. Стволы остальных орудий находились в столь же, если не более, плачевном состоянии. Дортман пообещал капитану Сембере, что порекомендует армейскому руководству немедленно заменить все орудийные стволы.

Уже при отъезде Дортман, немного расслабившись, с улыбкой заметил мне:

— Знаешь, Купер, я не забыл, как вы с Барнеттом втирали мне очки про белых крыс!

Я немного перевел дух и признался, что на протяжении всей инспекции сидел как на иголках и надеялся, что мне не припомнят старые грехи. Но когда Дортман уже отъезжал в штаб 1‑й армии, я, не удержавшись, оставил последнее слово за собой:

— А знаешь, если бы мы загнали в наши гаубицы по паре белых крыс, они бы, наверное, выползли наружу полосатые, точно тигры!

Выезжая из штаба VII корпуса в Эупен, я заметил поблизости от своего джипа двоих мальчишек. Одна из величайших трагедий войны — судьба детей. Эупен лежал на границе и за последние 30 лет четырежды переходил из рук в руки. Здешние дети уже начинали путаться, на чьей они стороне. Мне показалось, что старшему мальчишке лет восемь, а младшему — четыре, и я решил, что они братья. Обычно здешняя детвора болтала и по-французски, и по-немецки, да и на английском знала пару слов. Я понял, что меня решили растрясти.

— Avec vous du chocolat? (У вас не найдется шоколада?) — спросил старший.

Младший выпалил что-то про Schokolade (то же, но по-немецки). Старший понимал, что бельгийцы и американцы — на одной стороне, а младший, родившийся в годы немецкой оккупации, понятия не имел о сторонах: он был немцем и гордился этим.

— А вы бельгийцы или немцы? — спросил я.

— Мой Belgique, — торопливо ответил старший.

— Мой Deutsch, — упрямо повторял младший, — мой Deutsch!

— Non, non, он mon frère, он Belgique, как мой! — поспешно перебил его брат.

Малыш только мотал головой и несгибаемо твердил, что он немец. Меня уже пробирал смех, и я не мог продолжать игру. Рэйфорд тем временем добыл пару шоколадных батончиков, и мы разделили их между мальчишками поровну. Когда мы сели в джип и уже отъезжали, я заметил, как старший толкнул братишку локтем. Оба помахали нам и крикнули вслед: «Vive l’Amérique!»

В войну дети взрослеют быстро…

Слабости наших «Шерманов» становились все более очевидны для непрерывно редеющих экипажей. Танкисты всеми возможными силами пытались укрепить лобовую броню. На ней хранили запасные траки и катки, но этого было явно недостаточно. Часть экипажей навешивала на броню мешки с песком, другие использовали для этого бревна и мешки с песком, увязанные проволочной сеткой. На брошенном цементном заводе в Штолберге танкисты продолжали заливать броню бетоном.

Хотя особой пользы от этих мер не было, я уверен, что на боевой дух экипажей они действовали самым благотворным образом. Защитить от снарядов мог разве что бетон, но польза уравновешивалась в этом случае повышенной нагрузкой на передние катки, здорово снижавшей скорость танка. Но танкисты полагали, что дополнительная защита этого стоит, — словно утопающие, они цеплялись за каждую соломинку в отчаянных попытках выжить.