Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен

• Название: Малайсийский гобелен
• Автор: Брайан Олдисс
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Да? Так я для тебя все, а она т- ничто? Тебе нельзя верить. Вот уж это я знаю точно.

- Но это не так. Когда я осознал глубину твоих чувств, я изменился. Я стал понимать тебя и твои желания. Я не хочу и смотреть на Летицию. Ты права, она нищенка, но нельзя назвать ее потаскушкой, лишь бедность вынуждает ее...

Армида повернулась и подозвала Йоларию.

- Я не намерена более оставаться здесь, если ты собираешься защищать эту порочную девку. Временами ты просто невозможен.

Я схватил ее за руку:

- Ты упомянула Летицию, а не я. Ведь я сказал тебе, что я уже забыл ее. Почему ты всегда нападаешь на меня, я ведь этого не делаю?

- О, как ты ловко все переворачиваешь. Просто уму непостижимо. Все это твои грязные выпады... Это ты принялся намекать, будто между Гаем и мной что-то произошло. Не думаю, что это вообще твое дело. Я не желаю больше об этом говорить. Я для этого слишком честна и хорошо воспитана

Она заплакала. Хотя я и был раздражен, но зрелища ее слез я вынести не мог. Я выбрался из кровати. Обняв Армиду здоровой рукой, я стал успокаивать ее, как только мог.

- Выслушай меня, Армида, мы не должны ссориться. Я спас твою драгоценную жизнь, и я счастлив от этого и всегда буду, так что...

- Вот! - воскликнула она - Ты специально это вспомнил. Теперь ты всю жизнь меня будешь попрекать!

- Но я тебя вовсе не попрекаю...

- Не думай, что я или мои родители неблагодарны, но, пожалуйста, не напоминай больше о своей доблести. Если бы не было тебя, меня бы спас Гай.

229

- О, Боже... Армида, давай не ссориться, но, пожалуйста, будь благоразумной. Мы оба живы и невредимы. Я люблю тебя. Вернемся к нашему прошлому и будем такими, какими мы были, когда встретились впервые. Оставим эту ревность, хорошо?

Все еще всхлипывая, она сказала:

- Есть вещи, которые уже нельзя исправить... Ее слова пронзили меня. Не их правдивость, если это и так, а вложенное в них безразличие к попытке что-то поправить.

- Моя рука скоро поправится, тогда ты поймешь. Подожди неделю и мы снова будем вместе. Клянусь, ты единственная для меня девушка.

- У тебя здесь нет возможности проказничать, не так ли?

- Ты несправедлива ко мне. Не знаю, почему. Я уже обещал перемениться. Я каждый вечер говорю об этом с Мандаро. Ты должна поддерживать меня, а не отвергать.

Все это я старался говорить непринужденно, но в душе моей оставался тяжкий осадок. Во всем, что она делала и говорила, чувствовалось пренебрежение. И она ни разу не сказала, что любит меня. Но ведь любила же тогда, и говорила об этом! А сейчас нет.

- Пойми, Армида, я не хотел причинить тебе боль. Во мне был переизбыток любви, и я выплескивал его на других. Видя твои страдания, я понимаю, что мне не следовало этого делать. Ты жалишь меня, потому что я сделал тебе больно. Но я не думал пользоваться твоей добротой. Мне кажется, что тебя слишком долго продержали под домашним арестом, и жизнь твоя должна быть свободнее, и любовь должна быть свободной.

Она с любопытством посмотрела на меня.

- Любовь свободной? Что-то я не понимаю.

- Любовь, которой взаимно одаривают друг друга. Без принуждения и расчета. Разве это не благородная идея? Во мне затаилась ревность, поэтому ты справедливо сердишься на меня, но ревность - низменное чувство и заслуживает всяческого порицания. Когда я обнаружил тебя вместе с Гаем, во мне зародились подозрения. Но он мой хороший друг, и я должен ему доверять. Я люблю тебя и поэтому должен доверять тебе. И я тебе верю. Я рад, что вы дружны с ним. В конце концов, когда мы поженимся, мы будем часто с ним видеться. Прости мою несдержанность и не прерывай дружбу с ним.

Моя речь все ж таки немного тронула ее. Она улыбнулась, хотя и не взяла мою руку.

- Благородные слова.

230

Я почувствовал себя на высоте. Я сказал правду, как и стремился сделать это. И все же, когда я смотрел на нее, во мне снова зарождалось подозрение. Я знал, как легкомысленно ведет себя де Ламбант с женщинами.

Но Гай был моим другом и, конечно, должен был уважать мои отношения с Армидой. И снова я подумал, как гнусно не доверять ему, он и навестил меня лишь раз, потому что чувствовал мое недоверие. Чтобы еще больше развеять все подозрения, я снова начал говорить своей прекрасной даме дивные слова любви и о том, что я желаю видеть ее всегда улыбающейся и счастливой. Она по-прежнему стояла у окна, внимательно и серьезно слушая меня.

Наконец она произнесла:

- Ты открылся мне с новой стороны. Ты так прекрасно все понимаешь.

Мне этого было достаточно.

Как я уже говорил, каждый вечер ко мне приходил Мандаро. На нем была грубая серая накидка, защищавшая его от вторгавшихся в утренние и вечерние часы прохладных осенних ветров. Когда я почувствовал себя лучше, я поведал ему о своих страхах.

- Страх - признак вины,- сказал он.- Ты всегда получал удовольствие там, где хотел. Теперь ты страдаешь, потому что твоя возлюбленная, возможно, делает то же самое. Не она причиняет тебе боль, а твой двойственный образ жизни.

Я замотал головой. Вызывать чувство вины было в традиции его ремесла.

- Нет, нет, отец! Дела с другими женщинами облегчают мне сердце. Я никогда не занимался любовью с девушкой, к которой я не испытывал никаких чувств. Но эти чувства никогда не были глубоки. Я противился этому. Они пробудили во мне эту любовь, которую я теперь отдаю Армиде. Она причиняет мне некоторые страдания, но это не изменяет моих чувств к ней. Но меня мучает то, что ее эмоциональный склад отличается от моего, и она может влюбиться в кого-нибудь еще - хотя бы в де Ламбанта - и ее чувства ко мне остынут.

- В таком случае было неразумно поощрять ее дружбу с де Ламбрантом. Тебе нужно было прямо высказать свое неудовольствие этим, как это сделала она, говоря о твоих отношениях с другими девушками.

231

- Нет, нет... понимаете, одобряя их дружбу, я создаю между нами атмосферу доверия В такой атмосфере они не лягут вместе в постель. Но они могли бы сделать это, если бы я орал и проклинал их. И почувствовали бы вину, поэтому постарались бы сохранить все в тайне, что усугубило бы вину. Разве не так? Или я говорю ерунду? Кроме того, откровенно говоря, у Армиды очень узкий круг общения, отче, да и каким он может быть в этой семье? Если ей хорошо с Гаем, я рад за нее и не хочу мешать этому. Я думаю, это разумно.

- Я не уверен, что в данных обстоятельствах разумно полагаться на разум.

- Разум и честь. Человек должен верить во что-то. Я верю в разум и честь, и еще я верю Армиде и... Ох, скорее бы встать с этой кровати!

- Перри, я пришел не только для того, чтобы говорить с тобой о любовных делах.

- Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что они действительно занимаются любовью за моей спиной? Не может быть.

- Я этого не сказал. Это уж твоя ревность заговорила

- Да, ты прав. Я веду себя недостойно. Я всегда был высокого мнения о себе, теперь что все в прошлом. И все мои подвиги ничего не стоят.

- Надо приучаться жить без высокого о себе мнения. Должно быгь скромным и оценивать себя трезво.

- Это, может, и хорошо, да только не для актеров и художников. Лишь высокая самооценка поддерживает их в невзгодах и помогает выжить.

- Ну, что до невзгод, то к тебе это не относится. Твоя карьера на взлете. Ты обладаешь многими мирскими благами. Тебе следует больше задумываться о вечных ценностях - и скромность тебе в этом поможет.

- Я всецело в ваших руках, отче.

- Ничуть. Мои руки так же слабы, как и твои. В вечной войне Добра и Зла каждый из нас не более чем пушечное мясо. Все, что мы можем - это выбирать, каких пушек держаться. И это решение нельзя принять раз и навсегда; его надо принимать каждый день по тому или иному поводу.

- Ненавижу принимать решения. Мне хотелось бы быть твердым в постоянстве. Но я так слаб.

- Не надо недооценивать себя. Ты обладаешь смелостью, и твоя победа над кинжалозубом - яркое тому свидетельство. В этом смысле никто тебя не упрекнет.

- Ты утешаешь меня, отче. Но когда я с Армидой, мне необходима какая-то другая разновидность храбрости.

232

- Когда ты поправишься и снова обретешь твердость духа, тебе покажется смешным, что в этом деле нужна храбрость.

В одном он был прав: я потерял твердость духа. И каждый вечер мне не давали уснуть дурные предчувствия относительно верности Армиды.

Мои раны постепенно зарубцовывались. Около меня часами сидела моя дорогая сестра Катарина. Я погружался в грезы, а когда открывал глаза, мне приятно было видеть ее рядом со мной. Она сидела и вышивала, терпеливо ожидая моего выздоровления. Позже она стала располагаться у окна, играя с Посейдоном или разглядывая вышитые ею гобелены.

Cecipy нельзя было назвать красивой. Она походила на отца. У нее был, как у отца, бледный цвет кожи и вытянутый подбородок. Но мне очень нравилось выражение ее глаз, форма ее хорошенькой головки и нежный голос.

Мы часто, хотя и сбивчиво, говорили с ней о прошлом. Но я никогда не рассказывал ей о волнениях и тревогах, связанных с Армидой.