Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

• Название: Персонных дел мастер
• Автор: Станислав Десятсков
• Жанр: Историческая проза

Роман Станислава Десятникова является трилогией, две первые части которой вышли в Лениздате в 1986 году. В центре повествования - история Северной войны, перипетии сложной дипломатической борьбы, которую вели Петр I и русская дипломатия. На этом фоне автор рассказывает о судьбах двух братьев - Никиты и Романа Корневых.

---

Прямо с площади гвардия выступила в новый поход.

Венецианские карнавалы

Нежным мартовским утром 1711 года от набережной Скьявоне в Венеции отвалил небольшой купеческий корабль, взявший курс на Рагузу, богатый славянский город в далматинских владениях Венецианской республики. Последними на его борт взошли офицеры-сербы. С набережной им приветливо помахали шляпами две персоны: сухощавый нарядный вельможа в пышном парике а la Людовик XIV и высокий белокурый красавец, размахивающий широкополой шляпой, кои уже и в те времена носили обычно художники.

— Дай бог удачи в том святом деле полковнику Милорадовичу и его сотоварищам, — по-русски молвил вельможа, глядя на удаляющийся корабль, скользящий по аквамариновым водам Венецианской лагуны.

— Корабль бежит прямо по солнечному лучу... Мореходы считают — то добрый знак!— по-русски же ответил художник-красавец. Впрочем, на набережной Скья-1Юне, Славянской набережной, никого не удивляла славянская речь: ведь сюда причаливали корабли из всех далматинских владений республики, и сербская, хорватская и словенская речь густо мешалась здесь с итальянской.

Между тем корабль и впрямь уходил прямо по солнечному лучу. Поднявшееся из-за Адриатики солнце окрасило его паруса в алый цвет.

— Цвет виктории! — радостно вырвалось у художника.

— Или цвет большой крови...— задумчиво и как бы про себя сказал его спутник.

Тем временем набережная Скьявоне заполнялась разным портовым людом: матросами, грузчиками, шкиперами из заморских стран. Многоголосый портовый шум оглушал непривычное ухо, а блеск свинцовых листов, покрывавших крышу старой тюрьмы Карчере, на ярком солнце слепил глаза. На колокольне собора Святого Марка с тяжелым вздохом прогудел самый большой из пяти колоколов — Марангона, возвещавший о начале рабочего дня и начале заседаний во Дворце дожей Большого совета республики. Скоро через мост Вздохов поведут на суд трибунала иных важных преступников. Пока же осужденные могут в последний раз увидеть через решетчатые окна высокое венецианское небо, яркую синь моря и слепящее солнце.

— За что я тебя люблю, мой Бочудес,— насмешливо выговаривал Сонцев (он и был тем важным вельможей, что провожал офицеров-сербов),— так это за твердую веру в добрые знаки фортуны. Посади тебя в венецианскую Карчере, так и в сем страшном узилище ты узришь добрый знак.

— А ежели поведут через мост Вздохов, то я и тут словлю фортуну за хвост и прыгну в воды канала,— подхватил Никита шутку князя и беспечно помахал в сторону Карчере своей широкополой шляпой. Впрочем, как ему не верить в добрые знаки фортуны, когда на днях нежданно-негаданно на крутой лестнице, ведущей в его мансарду на шестом этаже, услышал он вдруг русскую речь и перед ним, как добрый посланник небес, вырос Сонцев. Ведь в тощем кошельке художника жалобно позвякивали не полновесные дукаты, а жалкие сольди, которых едва хватало, чтобы купить дешевой рыбы на рынке Песке-рии. Теперь же он мог сидеть не в нищей траттории, а в знаменитом на всю Европу кафе на площади Сан-Марко и наслаждаться крепким яванским кофе и восточным шербетом, слушая родную русскую речь. Ведь до появления Сонцева Никита мог поговорить по-русски за год пребывания в Италии лишь однажды: вот с этим толстым и добродушным синьором Гваскони, доставившим ему осенью из Москвы скудный пансион, который хотя и шел от царя, но был совсем не царским. Франческо Гваскони при этом отлично выговаривал по-русски только одно слово: икра! Уже двадцать лет сей флорентиец на венецианской службе торговал в Италии русской икрой и сейчас самодовольно оглядывал посетителей за сотнями столиков кафе, установленных прямо на площади: многие из них ели тоненькие драгоценные бутерброды с красной и черной икрой, и то была икра, доставленная из России в бочонках купеческой компании Гваскони. В прошлом году синьор Гваскони доставил в тех бочках в Венецию, Рим, Милан и родную Флоренцию до пятнадцати тысяч пудов икры, осетрины и этой чудесной красной рыбы — семги. Цены на эти товары в Московии ныне падут, а в Италии синьор Гваскони по случаю турецкой войны еще более их поднимет. Синьор Гваскони одним ухом слушал журчащую речь этого русского mi язя, другим с наслаждением внимал нерезвому кофейных чашечек, под который поедалась его икра. Впрочем, собравшаяся на этой площади публика вполне могла позволить себе и икру, и кофе — ведь сюда слетелась на весенний карнавал вся европейская знать, ищущая развлечений. Л развлекаться в тогдашней Европе можно было только и Венеции: на западе все еще продолжалась эта бесконечная война за испанское наследство, на востоке бушевала Северная война, к которой теперь добавилась русско-турецкая. Некогда веселый Париж стал городом инвалидов, и в Версале престарелый Людовик XIV и его последняя метресса госпожа Ментенон утвердили царство иезуитов — из Парижа был выслан итальянский театр, а и «Комеди Франсез» запрещены пьесы Мольера.

И только беспечная Венеция избежала всех войн и веселилась напропалую, с размахом проматывая нажитые за века сокровища и достояние могущественной когда-то купеческой республики. Венецианские карнавалы, сменяя друг друга, длились по полгода, и все это время венецианцы носили маски и самые причудливые наряды. Вот и сейчас поутру за кофейными столиками смешались пурпурные рясы и золотые ризы кардиналов и аббатов, роскошные персидские халаты и пышные восточные тюрбаны переодетой знати, и все наперебой говорили о новой войне царя с султаном, так что Восток на нынешнем карнавале был в особой чести. Даже прелестницы-куртизанки, слетевшиеся в Венецию со всей Европы, лихо сдвинув по нынешней моде маленькие женские треуголки на ухо, преважно рассуждали в кафе со знаменитыми шулерами, только что с приличным выигрышем покинувшими ночной игорный дом Риготто, войдет ли царь Петр в Константинополь новым Константином Великим и какая в том выгода Венецианской республике.

Сонцев, знавший итальянскую речь, усмехнулся, заслышав, как полная золотоволосая блондинка решительно водворяла Россию в Константинополь.

— Если царь победил под Полтавой самого непобедимого короля Карла, то что для него какие-то варвары-турки! Сиять золотому кресту вновь над Софией! — Благочестивая блондинка перекрестилась на знаменитую квадригу рвущихся в даль коней — греческую скульптуру, стоявшую когда-то в Константинополе над входом на ипподром, и перевезенную дожем Энрико Дандоло (после разгрома Византии, учиненного в 1204 году крестоносцами) в Венецию, и установленную на террасе собора Святого Марка.-— А впрочем,— дама весело осмотрела своих спутников, знатного английского лорда и надушенного версальского жентильома,— больше всего с утра я хочу танцевать!

— В сей фразе вся нынешняя Венеция, синьор Гваскони!— с горечью сказал Сонцев.— Царица Адриатики способна ныне лишь танцевать.

— Какой.упадок нравов!—Синьор Франческо воздел руки.— Недавно по распоряжению Большого совета решили обложить налогом всех куртизанок, и знаете, сколько их нашлось на двести тысяч венециан?— Гваскони расширенными глазами обвел Сонцева и Никиту и сообщил шепотом, как страшную государственную тайну: — Одиннадцать тысяч! Только подумайте, синьоры, в городе одиннадцать тысяч непотребных девок, согласных заплатить налог со своего позора! А ведь всего двадцать лет назад на этой самой площади Венеция устроила настоящий триумф своему герою дожу Морозини Пелопоннесскому, отбившему у турок Афины и Морею.

— А где же новые герои Венеции, синьор Гваскони?— насмешливо спросил Сонцев. Он уже добрую неделю добивался быть принятым Сенатом республики, имевшей с Россией союзный договор еще по прошлой войне с турками, и все напрасно: ему отказали и в открытом приеме, и в тайных переговорах,— Может быть, новый поход против неверных возродит добрые нравы в республике?

— Вы хорошо знаете, князь, что я беспрестанно тружусь для блага Венеции и для пользы Москвы. Позавчера я доставил бочонок с превосходной астраханской икрой дожу республики. Да-да, тому самому синьору Сильвестру Валерио, который когда-то благодарил царя Петра за Азовский поход.

— И что же ответил старик на предложение о союзе против турок?— насторожился Сонцев.

— Э, мой добрый Франческо, сказал мне дож, вспомни слова ангела на хоругви республики: «Pax tibi Маrсе evangelista mens», что означает: «Мир тебе, Марк, евангелист мой». И коль наш святой желает мира, республика будет и впредь вкушать мир и веселиться,— Синьор Гваскони снова не без удовольствия оглядел нарядную публику, поедающую его икру. Золотоволосая прелестница перехватила его взгляд и приветливо подняла бокал с шампанским. Синьор Гваскони встал и деликатно распрощался со своими русскими собеседниками.

— Нажил миллионы на нашей икре и наживет еще многие, — желчно сказал Сонцев, провожая глазами толстяка купца.