Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

• Название: Персонных дел мастер
• Автор: Станислав Десятсков
• Жанр: Историческая проза

Роман Станислава Десятникова является трилогией, две первые части которой вышли в Лениздате в 1986 году. В центре повествования - история Северной войны, перипетии сложной дипломатической борьбы, которую вели Петр I и русская дипломатия. На этом фоне автор рассказывает о судьбах двух братьев - Никиты и Романа Корневых.

---

Впрочем, на огромной площади собора Святого Петра, по рассказам академика, во время больших церковных праздников тоже собираются десятки тысяч паломников, но сейчас площадь была пустынна. Зато ничто не мешало любоваться ни самим собором Святого Петра, ни его величественной колоннадой.

— Вот оно, творение Микеланджело Буонарроти, нашего великого земляка! — В эту минуту синьор Томмазо, кажется, позабыл, что рядом с ним стоит варвар-московит,— он и Никиту готов был зачислить во флорентийцы.

— И колоннада сия тоже дело рук великого мастера? — не без лукавства спросил Никита, превосходно ведавший, что колоннада построена по прожекту Людовика Бернини. Академик меж тем не выносил этого мастера, основавшего в Италии стиль барокко, сменивший в XVII веке школу Высокого Возрождения. Синьор Томмазо Реди не желал признавать эту новую школу, с ее изменчивостью и непостоянством. Пусть эта школа давно шагнула за пределы Италии и утвердилась во Франции, Германии, Испании, Польше... Академик Реди упрямо жил в своем великом прошлом и, введя Никиту в галерею Ватикана, сразу же устремился к божественному Рафаэлю. Но Никита мельком заметил уже среди портретов (а они интересовали его более всего) дотоле незнакомого ему испанца Веласкеса и, конечно же, своего светоносного Тициана. Но академик прочно усадил его перед Рафаэлем и стал посвящать в тайны рафаэлевой линии.

— Впрочем, что это я вам все говорю и говорю! Завтра же берите мольберт — и за работу! Снять хорошую копию — значит ближе всего подойти к оригиналу!

Когда же Никита усомнился было, кто же его одного пустит в галерею, академик самодовольно махнул рукой:

— Я уже договорился с кардиналом Альгаротти и объяснил ему, что хочу выбить из одного способного московита дух Гиссланди и Ларжильера. Господин кардинал рассмеялся и разрешил вам делать копии.

Никита горячо поблагодарил учителя, хотя и подумал: а не ослышался ли он насчет своих способностей? Ведь то была первая похвала академика!

И жизнь их потекла по установленному распорядку. С утра Никита отправлялся в галерею прилежно копировать Рафаэля, а академик тем временем носился по раскопкам, которые начались тогда в Риме, и скупал различные антики для коллекции герцога. Встречались они обычно на обеде в траттории, которая помещалась здесь же, во дворе «Цветущей вишни».

Синьора Роза, в свои тридцать лет оставшись без мужа, легко управлялась не только с гостиницей, но и с тратторией, кормили у нее вкусно и недорого, что было немаловажно для Никиты, дукаты которого потихоньку стали таять с самого начала путешествия. После обеда академик заявлял, что наступает святой час сиесты (Томмазо Реди провел несколько лет в Испании и приучился там к послеобеденному отдыху), а Никита мчался срисовывать под осенним солнышком римский форум, термы Диоклетиана, колонну Траяна и другие античные древности. Но особливо ему нравился Колизей. Здесь ему иногда казалось, что он слышит, как под нынешним Римом колышется огромный пласт «вечного города».

Впрочем, на раскопках сей пласт словно прорывался наружу и открывались древние римские улицы, возникали прекрасные вещи древнего римского обихода. Особенно много попадалось великолепной античной скульптуры. Правда, наука археология тогда еще только зарождалась и раскопки на свой страх и риск вели любители, так что зачастую то, что не сумело сделать время, завершала кирка кладоискателя: у античных статуй, случалось, отбивали не только руки и носы, но иногда и головы. Между тем мода на античное искусство в Европе все возрастала, особенно во Франции, где со времен Пуссена наряду с барокко утвердился новый стиль — классицизм. Монархи, правители, богатые вельможи давали немалые деньги за римские антики и обставляли свои сады и парки античной скульптурой.

Как раз в тот год, когда Никита прибыл в Рим, по городу, да и по всей Италии, широко разнесся слух о прекрасной статуе богини Венеры, найденной на одном из римских раскопов. Ценители утверждали, что то подлинная богиня любви и красоты и по всем пропорциям не уступает знаменитой Венере Милосской. Статуя была в превосходной сохранности и вдруг исчезла.

Однажды академик вернулся в гостиницу в самом мрачном расположении духа и сердито сообщил Никите и прекрасной синьоре Розе (хозяйка сама обслуживала академика, как почетного гостя, явившегося в карете с герцогскими гербами), что скоро наступит конец света, коль в Риме, центре цивилизованного мира, стали среди бела дня пропадать такие шедевры.

— Я давал этим мошенникам на раскопках, но поручению великого герцога, тысячу золотых дукатов, но они твердят, что статус уже куплен каким-то офицером-иноземцем! И главное, эти кладоискатели не ведают даже, где живет сей новоявленный меценат! — громко возмущался академик, поглощая вторую миску спагетти с мясом и осушая, к ужасу Романа, третий графин вина (рано академик вообще не пил).— Но я доложил моему другу, кардиналу Альгаротти, который весьма кстати не только управляет галереей Ватикана, но и является комендантом Рима, об этой грустной пропаже, и на днях его святейшество издаст строгий указ, запрещающий вывоз из Рима всех антиков. Вот так-то, шельмецы! — И синьор академик строго погрозил пальцем графину, после чего Никита и синьора Роза бережно отвели его в комнату и уложили спать.

Когда на другой день Никита напомнил синьору Томмазо о вчерашнем разговоре, академик схватился за голову:

— Что я натворил, ведь я же сам скупил для герцога добрый десяток антиков, а этот новый указ запретит и их вывоз! Альгаротти говорил, что он самолично на всех заставах расставит добрые караулы! Святая дева Мария, помоги мне! Надобно немедля, до папского указа, убраться из Рима!

Помогла академику не столько дева Мария, сколько синьора Роза. Скоро нашла для статуй две добрые фуры и десяток ящиков и сама проследила за упаковкой антиков. Вечером Никита и герцогский гайдук тайно вынесли ящики из чулана и бережно уложили их в телеги. А поутру обоз академика спешно отбыл из Рима. Синьор Томмазо настолько не доверял извозчикам, что сам уселся в одну из фур, а в другую посадил герцогского гайдука. Никита проводил их до городских ворот.

— Можете задержаться здесь на два-три месяца! — расщедрился академик на прощание,— Я сам отпишу в Москву, что оставил вас в Риме снимать копии божественного Рафаэля.

«Что ж, от дукатов Гваскони кое-что осталось. И ежели жить впроголодь, то по римским ценам как раз хватит на два месяца!»—с горечью подумал Никита.

Но горевал он совершенно напрасно: впроголодь ему жить не пришлось.

Когда он вернулся в гостиницу, синьора Роза встретила его, словно древнеримского триумфатора, — Никиту ожидал такой обед, какой никогда не подавался синьору академику: здесь были и индюшка с орехами, и свежая рыба, поджаренная на оливковом масле, а свежие овощи и фрукты стояли в таком изобилии, словно за стол села сама богиня плодородия.

— У синьоры сегодня праздник?— спросил Никита прекрасную хозяйку, подсевшую к своему постояльцу за стол в новом нарядном платье.

— А разве у синьора художника сегодня не тот же праздник: ведь уехал ваш цербер, этот несносный коротышка академик, который только и знал, что присматривал за вами!

— Так вот в чем дело!— усмехнулся Никита и в упор посмотрел на вдовушку. Синьора Роза покраснела и поправила цветок, прикрывавший смелое декольте на пышной груди. Никите понравилось, что она умеет еще краснеть, и потом ему вдруг подумалось, что эти черные волосы, должно быть, красиво смотрятся на белоснежных плечах. Как у Маньяско... Теперь для него все женщины напоминали модели какого-нибудь художника. Но синьора Роза желала быть только его моделью, столь ей понравился статный белокурый московит.

Вечером хозяюшка сама зашла в комнату Никиты переменить белье и осталась там до рассвета. А на другое утро Никита получил светлую и чистую комнату, какая и не снилась академику. Правда, место для мольберта было оставлено в самом углу, у окна. Всю остальную площадь комнаты занимал роскошный альков, в изголовье которого красовалось большое зеркало. Синьора Роза желала любоваться своим Рафаэлем и в натуре, и в зеркале.

— Дни я уступаю богу искусств Аполлону, но вечера и ночи мои! — важно заявила синьора Роза своему возлюбленному. Как истая римлянка, синьора Роза хорошо разбиралась в античных богах и богинях.

Ничто, казалось, не могло помешать их счастью: Роза не только не препятствовала познавать «вечный город», но словно оживила для него Рим, наполнила его живым теплом. Когда он однажды попросил Розу позировать ему обнаженной, она и впрямь напомнила ему гордых римских матрон, которые не стесняются своих рабов. И он как-то незаметно отложил копии с Рафаэля: тут перед ним была сама жизнь, и линия бедра у Розы и впрямь была Рафаэлевой линией. Возлюбленные все больше и больше оставались друг с другом, и казалось, сам Рим хранит их счастье. Впрочем, любовь их была не христианской, а языческой, они наслаждались упругостью своих крепких тел и учили друг друга все новым способам наслаждения.