Газета Завтра Газета - Газета Завтра 418 (49 2001)

• Название: Газета Завтра 418 (49 2001)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

Юрий Поляков сознательно не выпадает из традиций русского классического романа. Ему с его легким пером куда легче было бы порвать со всеми традициями, без натужности и фальшивости тех же кабаковых или татьян толстых. Но мы уже запомнили, что Юрий не из родовитой интеллигенции, а из простого народа. Родители — рабочие. Родом из Рязанских деревень. Нынешний парадокс. Но именно люди из простонародья сегодня сохраняют истинное эстетство. Вкус к красоте традиций. К гармонии классики. Юрий — эстет. Тонкий ценитель изящной словесности именно в русском преломлении. Выросший в рабочей среде. А затем в армейской и комсомольской. С такой анкетой он легко мог бы влезть на последний железнодорожный состав секретарской официальной прозы. И поехать по накатанным рельсам соцреализма, а позже легко соскочить, подобно Алексиным и Ананьевым, и перейти в ряды разоблачителей "скотского времени". Подобно дочке Вадима Кожевникова и сотням других литературных прилипал. Думаю, помешал талант и любовь к прекрасному. По-настоящему традиции ценит тот, кто ценит и понимает красоту. И тогда время Тургенева или Гоголя незаметно и незатейливо переливается во время Юрий Полякова. И восстанавливается литературная цепь времен. А через литературу сохраняется и душа народа. Вот потому и считаю, как бы ни осуждали меня скептики, Юрия Полякова народным писателем. Он не выше народа и не ниже его. Каков народ нынче, такова и его литература. А пишет Юрий Поляков при этом, как Бог на душу положит. Не разбирая героев на левых и правых. Как чувствуется, как дышится, так и пишет. Стихийно связанный с народом, он чувствует и стихию народной жизни. Потому можно считать последний его роман, "Замыслил я побег..." стихией народной жизни девяностых годов, энциклопедией характеров времен перестройки. И одновременно — семейной русской сагой, тоже традиционной для русской литературы. Через жизнь семьи смотрим мы на события в романах Льва Толстого, Николая Лескова, Михаила Шолохова. Жизнь семьи в прозе Трифонова и Бондарева. И вот жизнь семьи в романе Юрия Полякова. Полуразрушенная семья в полуразрушенном обществе. Спасение в иронии, в наплевательстве, в пофигизме. Даже хищник Аварцев воспринимается как что-то новое. Может быть, или сами хищники пообломаются, или в сопротивлении с ними вырастет новый тип героя. А наш герой Олег Трудович даже спорить с новым хищником не в состоянии. Единственный способ сопротивления: на самом деле выпасть с балкона тринадцатого этажа вниз. С балкона на землю, под защиту давно упокоившего фронтовика-инвалида Витеньки с его инвалидной коляской. Сам писатель признает: "Вот мой герой — Олег Трудович Башмаков. Это фактически Григорий Мелехов, но родившийся уже после колоссальных потерь генофонда — Первой мировой войны, 20-30-х годов, Великой Отечественной. То есть такой ослабленный, непассионарный Мелехов, также оказавшийся в революционной ситуации и тоже между двумя женщинами; и сам он ни от чего вроде не зависит, но при этом зависит от самого времени". Этакий "Тихий Дон" эпохи перестройки. Люблю крупные замыслы и смелые сравнения. Даже хоть частично осуществленные крупные замыслы движут всю нашу литературу. Не можешь дерзать — не пиши... По крайней мере, анализ поколения в романе налицо. Другого такого романа о перестройке на сегодня нет.

Кстати, после прочтения романа "Замыслил я побег..." обратил внимание на сильные финалы в прозе Полякова. Он концовкой может изменить весь сюжет. Может рывком из сентиментальной иронии вывести героя к трагедии. И всегда финалы непредсказуемы. Неожиданны. Даже в такой еще не многоходовой повести, как "Парижская любовь Кости Гуманкова", завершающей, по моему разумению, период раннего Полякова, вряд ли кто догадается, не дочитав повесть до конца, о судьбе знаковой дубленки. А значит, и о судьбе всей так и неначавшейся любви главного героя. Финал, как всегда, ужесточает события романа. Превращает семейный адюльтер в человеческую драму. Писатель оставляет своего героя в романе "Замыслил я побег..." висеть в воздухе, удерживаясь за спасительный край деревянного балконного ящика. Но сколько он еще сможет провисеть: минуту, две? И как его вытащат даже вместе две по-своему любимые им и любящие его женщины? Скорее всего, улетит на землю у них на глазах. Впрочем, в любом случае он раздавлен самим временем, как и все его поколение, не нашедшее в себе героизма.

Его Башмаков на самом деле — обессилевший советский человек, самой жизнью превращенный в эскейпера. Государство, состоящее из таких людей, не умеющих принимать решения, проживающих жизнь впустую, неизбежно развалится. Но, если уж сравнивать с "Тихим Доном", то вслед за опустошенным и усталым Мелеховым шли Мишки Кошевые, а кто идет за Олегом Башмаковым? Если одни Обломовы привели к Октябрьской революции, то амбивалентные беглецы Башмаковы привели к хаосу перестройки. Писатель любит своего эскейпера. Ибо и сам чем-то близок ему. Добрый, порядочный человек, а что бежит от жизни, от любой ответственности — значит, с детства вложена была в него программа иждивенчества. Нерешенчества. Усталое время с детства закладывало усталость в своих героев. Но и субпассионарии, говоря гумилевским языком, не спасут положения. Вместо стройной программы выхода из тупика борцы с усталостью тоже не знают, что делать. И мечутся, как доблестный рыцарь Джедай, с баррикад августовских 1991 года на баррикады октябрьские 1993 года. Не Поляковым первым замечено: добрая половина лидеров перекочевала с августовских баррикад на октябрьские, включая самих Хасбулатова и Руцкого. Рыцари-джедаи, готовые и умереть за идею, и позвать других на подвиг, не знают лишь, за какую идею умирать и на какой подвиг звать. Вот и остается экзистенциальный подвиг любви. Остается выход спасения в семье. Может быть, тем еще близок мне самому роман Юрия Полякова " Замыслил я побег...", что он уже на ином витке времени завершает исследование последнего кризисного этапа красной цивилизации, который впервые был зафиксирован поколением детей 1937 года и художественно осмыслен прозой и драматургией сорокалетних. Мне, когда-то в конце семидесятых-начале восьмидесятых впервые обратившему внимание на этот феномен амбивалентного безыдеального героя, и когда-то не менее жестко раскритикованному и левой и правой официозной критикой, интересно было наблюдать в прозе Юрия Полякова чем заканчивается эволюция такого героя, как капитулирует без борьбы целое поколение, лишенное какой бы то ни было идеологии. Писатели, как пророки, рисовали мрачную картину будущего, но ни общество, ни власть имущие не желали слушать. Им нужна была лишь ложь во спасение. Юрий Поляков и сам признает свою преемственность от былой прозы сорокалетних, от впервые предсказавших разочарованных во всем и убегающих граждан писателей предвоенных лет рождения: "Или Зилов из "Утиной охоты" Вампилова — классический эскейпер, правда, тогда он назывался "амбивалентным героем". И когда возвышалась, казалось, непоколебимая махина советского общества, на ее фоне такой человек вызывал чувство очень доброе, его хрупкость, неумение разобраться в себе и в мире вызывали сочувствие. А когда все оказалось из картона, стало заваливаться, выяснилось, что эти люди не просто несчастные, но и очень опасные: ни общество, ни их близкие не могут на них опереться. В результате пострадали все — и очень немногие выиграли..." Получается, что Юрий Поляков своим романом поставил точку на уходящем времени. Обломовы нынче уходят со сцены. Что будет дальше?

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 34 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

35

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Валерий Шашин ПОЖАР В ВОЛЧЬИ СУМЕРКИ

У писателя Валерия Рогова сгорел дом. Случилось это в трёхстах километрах от Москвы в рабоче-крестьянском посёлке Касимовского района Рязанской области с гулким названием Сынтул. Пожар зафиксировали в три пятнадцать ночи. Именно в это время горница бабы Кати озарилась тревожным красным светом, и пробужденная им старая женщина, взглянув по привычке на стенные ходики, метнулась с постели к окошку. Горел, собственно, не дом Рогова, а плотно примыкавший к нему соседский сарай до отказа набитый сеном. Жутко ухающий, порывистый огонь, продрав крышу и стенки сарая, угрожал сразу двум домам, хозяйскому и роговскому, а по стечении ветра — и всей, с испокон веков деревянно-сенной улице.