Кло Андре - Харун Ар-Рашид

• Название: Харун Ар-Рашид
• Автор: Кло Андре
• Издательство: СПб.: Евразия, 2012. — 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91852-017-8

Благодаря сборнику арабских сказок «Тысяча и одна ночь» Харун ар-Рашид (763–809) стал едва ли не самым известным правителем мусульманского мира. Однако личность Харуна и реальные события, происходившие в его царствование, как правило, оставались в тени его сказочного прототипа. Книга французского востоковеда Андре Кло призвана показать читателям истинное лицо легендарного халифа. Если большинство читателей знает Харуна ар-Рашида как изнеженного и капризного государя, наслаждающегося жизнью в окружении наложниц и музыкантов в своем багдадском дворце, то реальность совсем иная: с самого детства Харун был вынужден бороться за жизнь и власть. Младший сын халифа Мутасима и йеменской рабыни, он с трудом уцелел в правление своего старшего брата. Став халифом, Харун столкнулся с множеством трудностей: в наследство от предков ему досталось неулаженные споры между потомками пророка Мухаммада, притязавшими на власть, религиозные распри между суннитами и шиитами. Огромную мусульманскую империю, населенную самыми разными народами, нелегко было удержать в повиновении. Но трудности лишь закалили характер Харуна: своим современникам он был известен прежде всего как удачливый военачальник, успешно воевавший с Византийской империей и железной рукой подавлявший внутренние мятежи. Халифу также пришлось лавировать среди хитросплетений дворцовых интриг: заподозрив в измене семейство Бармакидов, верой и правдой служившее ему с самого начала его правления, Харун без колебаний отправил его на эшафот. Впрочем, этот портрет был бы неполон, если бы автор биографии не вспомнил роль Харуна как покровителя искусства и науки. Именно этот халиф дал мощный толчок для культурного развития Багдада, который при нем стал самым густонаселенным городом мира. При Харуне столица халифата познала стремительный экономический рывок: купцы и мореходы посещали крупнейшие рынки Европы и Азии, превратив Багдад в экономический центр мира.

---

«Род Бармакидов был для их времени сродни украшению на лбу и венцу на голове. И судьба расточала им свои самые заманчивые милости, и осыпала их своими самыми прекрасными дарами. И Яхья и его сыновья стали сверкающими светилами, бескрайними океанами щедрости, бурными потоками милостей и дождями благодеяний. Их дыхание оживотворяло весь мир, и империя достигла высочайшей вершины своего величия.

И они были пристанищем для скорбящих и прибежищем для обездоленных. И именно о них поэт Абу Нувас, в числе многих, сказал: «С тех пор, как мир вас утратил, о сыновья Бармака, на дорогах в утренних и вечерних сумерках больше нет путников»

Они действительно были мудрыми визирями, прекрасными правителями, наполнявшими государственную казну, красноречивыми, сведущими, непреклонными, умудренными опытом и великодушными. Они были источниками довольства, благотворными ветрами, пригонявшими дождевые тучи, которые дают земле плоды. И, в основном, благодаря их обаянию имя и слава Харуна ар-Рашида прогремела от нагорий Центральной Азии до чащи северных лесов и от Магриба и Андалусии до дальних границ Китая и Татарии».

Слава Бармакидов на Востоке оставалась неизменной и по прошествии нескольких веков. Выражение «времена Бармакидов» издавна означает «все, что есть хорошего, и высшую степень благополучия и изобилия». Еще в XVII в. испанский историк Маккари пользовался прилагательным бармаки для обозначения «всего, что было достойно века Бармакидов»[64].

Опала и падение Бармакидов уже двенадцать веков является предметом многочисленных домыслов. Выдвинуто множество объяснений жестокости, проявленной Харуном по отношению к людям, которым он был многим обязан, и один из которых являлся его «отцом», другой — молочным братом, а третий — самым близкими из друзей. Три поколения этого рода преданно и со знанием дела служили Аббасидам. Сам же Харун так и не раскрыл причин наказания, которое постигло Бармакидов. Однажды, когда его сестра Улайя спросила его, почему он приказал убить Джафара, он ответил: «Если бы я подумал, что самая близкая к моему телу одежда знает об этом, я бы ее разорвал», и в другой раз: «Если бы я узнал, что моей правой руке известна причина, я бы ее отрубил». Таким образом, казнь самого дорогого его сердцу человека не имела иного объяснения, кроме внезапной вспышки гнева.

Однако многочисленные свидетельства доказывают обратное. Согласно Джахизу[65], один из приближенных Харуна — возможно, Масрур-меченосец — рассказал, что в Мекке он был «совсем рядом с Харуном ар-Раши-дом — наши одежды соприкасались, — когда он, притронувшись к завесам Каабы, он сказал, обращаясь к самому Господу: «Мой Бог, я как милости прошу у тебя, чтобы ты погубил Джафара ибн Яхью»». Другие указания свидетельствуют в пользу решения, которое было принято без спешки в течение ряда лет, возможно, под влиянием врагов Бармакидов. «Все те, кто имел на них жалобы, следили за их поведением и доносили халифу об их проступках, и память о них копилась в его сердце», — говорит Табари. Задолго до их гибели их уже окружала атмосфера недоверия. Однажды халиф упрекнул Яхью за то, что тот явился к нему, не спросив разрешения, хотя это было обычной практикой. В другой раз он с гневом заметил своему врачу, что Яхья ведет государственные дела, не ставя его в известность, и действует по собственному усмотрению. Что касается Фадла, то у него было время заметить, как его постепенно освобождают от обязанностей, и Джафар тоже мог задолго до трагедии ощутить, что отношение к нему изменилось. Постигшая их опала не была следствием каприза властелина; он долго вынашивал это решение по мере того, как в нем постепенно росло раздражение против людей, которые слишком хорошо ему служили и в различных обстоятельствах предпринимали шаги, не встречавшие его одобрения, и часто поступали так, как будто он не существовал.

Пораженное ужасной смертью Джафара народное воображение тотчас же расцветило ее романтическими мотивами, скорее, трогательными, нежели точными, их не замедлили подхватить многочисленные историки того времени, а вслед за ними их вплоть до сегодняшнего дня продолжают использовать сказочники и романисты[66].

По рассказу Табари и Масуди, Харун ар-Рашид очень любил свою сестру Аббассу и с удовольствием проводил вечера в ее обществе. Однако самым любимым его товарищем был Джафар. Но было недопустимо, чтобы человек, не принадлежащий к семье, находился в обществе молодой женщины. Харун нашел способ все уладить: он решил поженить их, «при условии, сказал он Джафару, что ты будешь видеть ее лишь в моем присутствии, что твое тело никогда не прикоснется к ее телу, и ты не будешь иметь с ней брачных отношений. Тогда ты сможешь без страха присутствовать при наших вечерних увеселениях». Джафар согласился и торжественно поклялся при свидетелях, что никогда не будет посещать свою молодую жену, оставаться с нею наедине или под одной крышей, иначе как в присутствии Рашида. Поэтому каждый раз, когда Джафар видел свою жену, «он старался не смотреть на нее и опускал глаза».

Но Джафар был красив, и, по словам Табари, «во дворце Харуна ни среди свободных, ни среди рабынь не было ни одной женщины, красивее Аббассы»[67]. И неизбежное произошло. Орудием судьбы стала мать Джафара Аббада, «женщина скудоумная и обделенная разумом». Аббасса осыпала ее подарками и украшениями. Затем, понимая, что получит от нее все, чего попросит, она убедила ее, что для нее и ее сына нет ничего лучше, чем союз с дочерью и сестрой халифа. Аббада согласилась и однажды объявила своему сыну, что у нее на примете есть молодая рабыня, образованная, изящная и очаровательная, «несравненная красавица восхитительного телосложения», которую она хочет для него купить. Она на некоторое время оставила его в муках нетерпения. Наконец в один прекрасный вечер Джафар пришел к своей матери и застал у нее Аббассу. Однако из-за того, что «его разум еще был помутнен винными парами», он ее не узнал, и только после осуществления брака Аббасса спросила его, что он думает о хитрости девушек халифского рода. «О ком ты говоришь?» — «О себе, дочери Махди». Джафар был в ужасе. «Ты купила меня за бесценок и поставила меня на край пропасти», — сказал он своей матери.

Аббасса забеременела и произвела на свет мальчика, которого евнух и служанка немедленно переправили в Мекку. Возможно, ничего бы не случилось, если бы обо всем не проведала Зубайда. Однажды, изливая перед Харуном свое раздражение по поводу того, что Яхья ал-Бармаки в своем качестве халифского домоправителя приказал по вечерам запирать двери ее апартаментов, она добавила: «Если бы он по-настоящему следил за гаремом, он бы не позволил своему сыну совершить преступление!» Под нажимом Харуна законная супруга рассказала обо всем, в доказательство сославшись на рожденного Аббассой ребенка. Некоторое время спустя, находясь в Мекке, Харун получил подтверждение наличию ребенка и приказал казнить его вместе с Аббассой.

По другой версии[68], Аббасса устраивала для Харуна грандиозные пиры в садах на берегу Тигра. В первый вечер она прислала ему очень красивую рабыню, а Джафару — другую. И так каждый вечер, пока, в конце концов, она сама не пришла к Джафару вместо предназначенной ему рабыни. У них родилось двое детей, Хасан и Хусейн, которым на момент драмы в Умре было десять и восемь лет. Харун пощадил их. Но один из евнухов Зубайды утверждал, что Харун наказал свою сестру, приказав посадить ее в сундук вместе со всеми ее украшениями. Этот сундук заколотили гвоздями и сбросили в ров, который потом заполнили известью и кирпичами. Ее управляющего и дюжину слуг перебили, а детей бросили в печь, в то время как Харун кричал: «Лучше меч, чем позор!» Их палачей, помощников Масрура, посадили в мешки и утопили в Тигре.

Что это, роман, базарная сплетня или подлинная история? Масуди и Табари единодушно верят в удивительный и трагический брак двух прекрасных влюбленных, но Ибн Халдун[69] считает, что Харун никогда бы не отдал принцессу Аббассу в жены Джафару, потомку персидских идолопоклонников, даже с целью фиктивного брака. Большинство современных историков настроено скептически. По их утверждению, источники, которые упоминают об этом эпизоде, были составлены слишком поздно, чтобы заслуживать доверия. Однако в таком случае приходится полностью отвергнуть сведения основных летописцев той эпохи — ограничимся упоминанием о Масуди и Табари. Для нас особенно неубедительно выглядит, присущей этой истории, с ее ярко выраженным характером «восточной сказки» «с моралью», наказание виновных и все невероятные подробности, которыми она обросла с течением времени. Не будем также забывать, что Аббассе было никак не меньше сорока (она была старше Хади и Харуна), и она уже дважды побывала замужем. Трудно представить себе эту женщину, уже далеко не молоденькую девушку, изобретающую уловки, одновременно наивные и изощренные, чтобы завлечь в свою постель красивого мужчину, которому, наверное, нужно было напиться до беспамятства, чтобы не узнать ее ни до, ни после. Харуну же, со своей стороны, нужно было страдать сильной близорукостью (о чем История нам не сообщает), чтобы не заметить беременности своей сестры, с которой он очень часто виделся. Или же источник этой красивой и одновременно ужасающей истории следует искать в некоем романтическом эпизоде, когда Джафар действительно ошибся. Нет ли здесь переноса от мужского к женскому[70]?