Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны

• Название: Твои, Отечество, сыны
• Автор: Александр Родимцев
• Издательство: Политиздат Украины
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

В книге дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Александра Ильича Родимцева отражены события, разыгравшиеся на Юго-Западном фронте в течение 11 первых, наиболее тяжелых для нашей армии и народа, месяцев Великой Отечественной войны, когда под натиском превосходящих сил противника наши войска с ожесточенными боями отходили в глубь страны, нанося немецко-фашистским захватчикам огромные, невосполнимые потери и одновременно готовя резервы для ответных сокрушительных ударов.

---

Наумову было известно через связного, что батальон старшего лейтенанта Михайлова отбил все атаки противника и удерживал свой оборонительный рубеж, однако и его потери были очень большими.

Я напряженно думал о сложившейся обстановке. Бригада оказалась отрезанной и от своих тылов. В течение двух суток мы вели неравную борьбу без поддержки танков и авиации. Было до глубины души обидно и мучительно сознавать свою беспомощность, да еще при таком высоком боевом духе солдат… Однако размышлять о том, что было сутки или час назад, теперь не приходилось. Как говорится, что с воза упало, то пропало. Потери не восстановишь. Нужно смотреть вперед. И использовать эту ночь для перегруппировки сил, бесшумно покинуть занимаемые позиции и укрепиться на новом, более выгодном рубеже.

Что скажут начальник штаба и комиссар? Чернышев был заметно взволнован: он никогда не говорил запальчиво, а на этот раз и торопился, и словно не находил слов.

— Участок обороны, который занимает бригада, стал для нас очень невыгодным. Мы должны покинуть его. Этой же ночью. Учтите: если мы не выведем бригаду ночью, — завтра нам некого будет выводить. Это понятно: местность открытая, и наши бойцы будут подавлены огнем немецкой авиации, танков и артиллерии.

Борисов решительно вскочил с табурета:

— А приказ командира корпуса? Где этот приказ? Без его приказа мы не имеем права отходить на новый рубеж. Чего вы хотите, комиссар? Чтобы нас всех троих за самовольный отвод бригады расстреляли?

— Я уверен, сначала разберутся. Допустим, и расстреляют, — неожиданно спокойно согласился Чернышев. — Но лучше умереть нам троим, чем бессмысленно губить всю бригаду. Мы находимся в чрезвычайно сложной обстановке: ни со штабом корпуса, ни со штабом армии нет связи, и мы должны сами принимать решения и действовать так, как подсказывает нам совесть коммунистов и здравый рассудок.

— Хорошо, Владимир Александрович, — сказал я Борисову, несколько удивленный его необычной горячностью и нежеланием считаться с положением вещей. — Допустим, вскоре будет налажена связь. Значит, нам останется ждать указаний сверху? А время? А ночь-то не ждет?

Он снова задумался.

— Время, действительно, драгоценно…

Я встал, развернул карту, которую, впрочем, каждый из нас знал лучше своей ладони.

— Принимаю решение на отвод бригады с занимаемых позиций. Но куда мы отведем войска? В Лизогубовском лесу занимает оборону 6-я бригада нашего корпуса. Однако добраться до нее, да еще ночью, почти невозможно. Всюду болото, трясина… Единственная тропка для пешеходов здесь проходима лишь летом, в сухую погоду. Значит, следует отходить в направлении хуторов Гнилица — Гуты… К утру на этом рубеже организовать новую оборону. На старом рубеже оставить только боевое охранение — один взвод. Командиру боевого охранения на случай наступления превосходящих сил противника дать маршрут для отхода.

Борисов внимательно всматривался в карту.

— Вам что-то не ясно, Владимир Александрович?

Он выпрямился, козырнул:

— Все ясно. Будем отходить.

Я заметил в серых глазах его знакомые искорки: он был доволен этим решением.

К восьми часам утра 19 сентября главные силы бригады втянулись в Лизогубовский лес. Этот ночной марш был исключительно трудным. Бойцы шли в полной темноте, по колено в воде и грязи. За батальонами двигались конные повозки с ранеными. Эти повозки поминутно застревали, но специально выделенные команды выносили их из трясины на руках.

Сумрачное, безмолвное ночное шествие через бесконечную топь. Оно запомнилось многим солдатам. Ни огонька папиросы, ни возгласа, ни даже негромкого разговора. Темные фигуры скользили одна за другой, падали, поднимались, с усилием одолевали глубокие вязкие лужи. Поскрипывали повозки. Испуганно фыркали лошади. На колдобинах сдержанно, сквозь стиснутые зубы стонали раненые. И снова солдаты шли, шли…

Нас не заметили. Самолет-ночник противника невысоко кружился над колонной, однако в эту ночь он не бросал осветительных ракет. Было похоже, что немцы не хотели нас тревожить: им было значительно выгоднее атаковать бригаду с утра всеми силами авиации и танков и больше не иметь с нами забот.

Мы с комиссаром Чернышевым шли с главными силами бригады, а Борисов остался на месте, чтобы отвести последние подразделения. Перед рассветом ему все же удалось связаться со штабом корпуса и доложить о нашем решении.

Едва он покинул участок обороны, как немцы открыли по нашим блиндажам и старым окопам неистовый артиллерийский огонь. Их самолеты повисли над этим районом и стали сбрасывать тяжелые бомбы. Мы наблюдали издали, как вдоль берега Сейма и в стороне от реки, в недавней глубине нашей обороны, поднимаются черные тучи дыма и земли.

Десантники радовались, шутили, смеялись — да и как не смеяться, если фашисты сыпали на пустое место сотни бомб!

К десяти утра бригада вышла на новый рубеж обороны. Я и Чернышев наметили место для оборудования нового КП. Саперы тут же принялись за работу. Вдруг с проселка вынырнула легковая машина и резко затормозила передо мной.

— Товарищ полковник, на минуту…

Я узнал комиссара корпуса и начальника особого отдела. Не поздоровавшись, комиссар спросил:

— Почему бригада отведена с рубежа без ведома штаба корпуса?

— Потому, что не было связи, а задерживаться на прежнем рубеже…

— Мне кажутся ваши действия недопустимыми, — прервал меня комиссар.

— Все же нас следует выслушать, — вмешался Чернышев.

Комиссар согласился.

— Хорошо, докладывайте.

Я призадумался: кто поручил им расследование? Неужели командир корпуса, полковник Затевахин? Доводы Чернышева были кратки и убедительны, однако полковой комиссар, трясясь от гнева и с усилием сдерживая себя, выговорил по складам:

— Пропустить гитлеровцев в Конотоп… Отдать им на поругание город… А потом самовольно увести бригаду с занимаемого рубежа?!

— Полковник… — мягко сказал начальник особого отдела, щуря синеватые глаза. — Вы знаете, чем это пахнет?.. Да вы, конечно, должны знать. Законы военного времени…

— Я знаю законы военного времени и считаю свои действия абсолютно правильными.

Он криво усмехнулся.

— А, вот как вы говорите!..

— Я привык говорить только правду и только напрямик.

У этого человека был, по-видимому, мягкий характер. Он произнес почти ласково:

— Я арестую вас…

Чернышев улыбнулся. Я перехватил его взгляд. К нам приближалась еще одна легковая машина: я сразу узнал машину комкора Затевахина. Так вот почему улыбнулся мой комиссар! Ясно, уж кто другой, а полковник Затевахин спокойно разберется в обстановке.

— Если это для пользы дела — можете арестовать, — сказал я.

Машина остановилась: к нам торопливо шел комкор: Он пожал мне и Чернышеву руку, не задавая вопросов, спокойно выслушал мой доклад.

— Обратите внимание на участок, где мы занимали оборону, — почти закричал Чернышев. — Танки пошли… Сколько танков!

Мы все невольно засмотрелись на картину танковой атаки противника. Десятки машин переваливали через песчаные взгорки, ведя непрерывный пушечный огонь. Целая стая вражеских самолетов бомбила покинутые окопы. Артиллерия гитлеровцев вела сосредоточенный огонь по нашим воображаемым тылам.

Комкор Затевахин резко обернулся ко мне, обнял и поцеловал.

— Молодчина! Вовремя вышли из мешка. Если бы вы не воспользовались прошлой ночью, мы потеряли бы, наверняка потеряли бы бригаду. А теперь противник в заблуждении и сумасбродно расходует боеприпасы… Правильно, пускай расходует. А бригада заняла более выгодный рубеж!

Мой комиссар смеялся. У него были такие веселые, озорные, такие радостные глаза.

Приключение с Косолаповым. Немцы в Казацком. Наша контратака. У стога сена. Мы снова в Казацком. Танки идут… Штаб отходит к лесу. Спасительный кювет. Штаб в лесу.

Миша Косолапов, скромный, старательный, немного застенчивый паренек, не так давно научился водить машину.

У него была своя теория шоферского дела, и состояла она из двух пунктов: «везет» и «не везет».

Он был убежден, что есть шоферы, которым всегда «везет», пусть это даже бездельники и профаны, и есть такие, которым «не везет», хотя они, быть может, хорошие специалисты своего дела.

Что касается Косолапова, ему не везло. Уже на второй день работы у меня в ясную солнечную погоду он ухитрился наткнуться на телеграфный столб. Еще хорошо, что скорость была малая, иначе нам грозила бы серьезная неприятность.

Извинившись и твердо пообещав, что ничего подобного больше не повторится, Миша через неделю зацепился за дерево. Потом, когда я спешил в подразделения, он «изловчился» и заехал в глубокий кювет. Мы бились добрых два часа, пока выволокли машину из канавы.