Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны

• Название: Твои, Отечество, сыны
• Автор: Александр Родимцев
• Издательство: Политиздат Украины
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

В книге дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Александра Ильича Родимцева отражены события, разыгравшиеся на Юго-Западном фронте в течение 11 первых, наиболее тяжелых для нашей армии и народа, месяцев Великой Отечественной войны, когда под натиском превосходящих сил противника наши войска с ожесточенными боями отходили в глубь страны, нанося немецко-фашистским захватчикам огромные, невосполнимые потери и одновременно готовя резервы для ответных сокрушительных ударов.

---

Здесь же я допросил пленных: все они показали, что входят в состав передового отряда, высланного штабом 24-го мотострелкового корпуса. Этот отряд, подобранный из лучших фашистских вояк, имел задачу: форсировать с ходу реку Сейм, захватить в исправности железнодорожный мост и небольшой плацдарм на южном берегу, чтобы обеспечить переправу главных сил дивизии.

Расчеты немецкого командования мы сорвали: им не удалось форсировать реку. Однако было ясно: с подходом главных сил они возобновят наступление в этом же направлении.

Нам следовало дорожить каждой секундой короткого затишья: восстановить систему огня, пополниться боеприпасами, оказать медицинскую помощь раненым бойцам и направить их в тылы бригады, накормить людей и быть готовыми к отражению новой атаки.

Знакомая фигура начальника санитарной службы Ивана Ивановича Охлобыстина уже мелькала между окопами. Над берегом гремел его могучий бас:

— Правильно, орлы!.. Из-за двух-трех царапин нечего шляться по тылам, приветствую, одобряю!..

Он подбежал ко мне, веселый, как всегда, поздоровался, спросил негромко:

— Как быть, товарищ командир, с некоторыми ранеными? Их свыше десятка. Всех следовало бы отправить в тыл, но не хотят, протестуют. Боец Петренко заявил — «Я родом из этих мест и никто меня из этого окопа не выковырнет»! — А у самого ребра перебиты и кровь горлом идет.

— Оказать им необходимую помощь и оставить в строю. После боя сообщить мне фамилии.

— Но ведь это непокорство, товарищ полковник!

— Нет, Иван Иванович, это геройство.

Среди сандружинниц, выносивших раненых к машинам, я заметил знакомую девушку. Где я ее видел? Опустив носилки на землю, она выпрямилась, почти ребенок, смуглая, тоненькая, с крылатыми бровями на суровом лице.

— Послушайте, Иван Иванович, кто эта девочка? Давно ли она у нас?

Начальник санслужбы улыбнулся:

— О, эта девочка… Настоящий орленок! Абсолютно бесстрашная. Редкость! Сегодня под огнем противника она успела оказать первую помощь десяти тяжелораненым бойцам и вынести их с поля боя. Только фрицы, как видно, за дружинницу ее не признают. Новенькую шинель совсем испортили.

Он окликнул дружинницу, она подбежала к нам, замерла, откинув голову.

— Покажи, Машенька, свою шинель… — Охлобыстин наклонился, взял изорванную полу шинели, потом легонько повернул дружинницу вполоборота ко мне. — Обратите внимание: семь пулевых пробоин.

Машенька смутилась, смуглое личико ее зарделось, будто извиняясь передо мной, она сказала негромко:

— Нiчого, товарищу полковник… Я у вiльний час зашию.

Только теперь я вспомнил Голосеевский лес, худенькую девочку и ее дядю, рабочего из Мышеловки.

— Так вот кто это! Машенька из Мышеловки!..

Она всплеснула руками.

— Вы до сих пор меня помните?

За короткое время войны я видел много трогающих сердце сцен: прощание товарищей с умирающим бойцом, расставание матери с сыном, скорбь осиротевших детей у черного пепелища, скупую слезу воина перед свежей могилой родных. Но, пожалуй, впервые я был тронут так глубоко обликом этой девочки на переднем крае, почти ребенка, смущенной, что не успела заштопать пробитую вражескими пулями шинель.

— Вот что хочу я сказать тебе, Машенька, дочка моя… Спасибо тебе, родная, что идешь ты с воинами Советской Родины, поддерживаешь, помогаешь им в борьбе против ненавистного фашизма. Родина не забудет твоей отваги, твоей доброты…

Угроза окружения. Противник обнаруживает КП. Подвиг Щербака. Донесение о шпионе. Размышления у Сейма. Враг прорвался.

В полдень в штабе бригады Борисов доложил мне, что наше боевое охранение ведет в Озаричах бой с разведывательным подразделением противника. Начальник боевого охранения старший сержант Фролов просит разрешения на отход.

Разрешив отвести боевое охранение в тыл, я связался со штабом корпуса, доложил командиру обстановку и сообщил выводы о противнике.

Полковник Затевахин обещал выделить в мое распоряжение танковую роту в составе шести машин Т-26, трех плавающих танков и 4-й батальон 212-й воздушно-десантной бригады. Большими возможностями он не располагал.

От него я узнал, что 40-я армия вела на широком фронте ожесточенные бои с превосходящими силами противника, имея в своем составе всего-навсего две стрелковых дивизии, танковую дивизию и три наших воздушно-десантных бригады.

Неутешителен был и доклад начальника штаба бригады Борисова.

Он сообщил: левее нас, в районе Батурин, Городище, Бахмач, части нашей 21-й армии ведут очень тяжелые бои с превосходящими силами противника и что на нашем правом фланге образовался разрыв, примерно в 30–40 километров, до самой Шостки.

Значит, пленные показывали правильно, что от Шостки и до Озаричей они не встретили советских войск.

— Ваш вывод, Владимир Александрович? — спросил я у начальника штаба. — Как вы оцениваете обстановку?

Он грустно усмехнулся:

— Я думаю, наконец-то сбудется мечта наших десантников. Мы наверняка будем драться в тылу противника. И не придется нам на ТБ-3 в воздухе болтаться и потом собирать бойцов после приземления… Безграничная перспектива, Александр Ильич: воюй себе в тылу противника сколько твоей душе угодно!

Комиссар Чернышев, казалось, не понял шутки:

— Что ж, если и останемся в окружении, то на деле применим наш опыт десантников. Бригада оправдает доверие партии и правительства. Немцам не очень-то будет приятно иметь в своем тылу заряд такой взрывной силы, как наша бригада.

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор, и почти одновременно с сигналом три немецких истребителя «фокке-вульф-109» обстреляли на бреющем полете из пушек и пулеметов наш командный пункт.

Нужно же было двум водителям подогнать сюда, к штабным блиндажам, две полуторки, груженные боеприпасами, продовольствием и другим имуществом! И нужно было всем офицерам штаба и тыла собраться здесь, как на грех, в эти минуты!.. Обе машины сразу же вспыхнули ярким пламенем, зачастили разрывы винтовочных патронов. Ящик с гранатами будто ожил, сорвался с кузова, запрыгал неподалеку от блиндажа.

Никто из нас не слышал, чтобы у майора Борисова сорвалось бранное слово. Но теперь он отчитывал водителей такими сложными периодами, что те даже в дальнем уголке не находили себе места.

После налета истребителей офицеры разошлись по своим местам. И сделали это вовремя. Через несколько минут над нами появилась девятка пикирующих бомбардировщиков Ю–87. По уже знакомой нам «методе» они построились в круг и один за другим стали пикировать на командный пункт со средних высот и сбрасывать бомбы. Огневые позиции нашей зенитной артиллерии и крупнокалиберных пулеметов находились вблизи командного пункта. Однако огонь их был малоэффективен — еще при первом налете немцев расчеты их вышли из строя.

В течение сорока минут девятка непрерывно бомбила и обстреливала командный пункт, но и этого немцам казалось мало. По-видимому, они решили взять нас, как говорится, измором. Вслед за первой девяткой появилась вторая. Эти действовали еще методичней. Они выжидали, пока рассеются дым и пыль после разрыва бомбы, потом на цель пикировал очередной самолет.

Отбомбившись, они снижались до 100–200 метров и начинали вести прицельный огонь по командному пункту из пушек и пулеметов.

Вокруг наших малонадежных укрытий загорелся лес, и едкий, удушливый дым заполнил блиндажи. Мы задыхались. Бомбы громыхали снова и снова. Выбраться из этого ада не было никакой возможности: над нами бушевал ураган металла и огня. Я присветил фонариком и взглянул на часы: ровно три часа непрерывной бомбежки! Но она не прекращалась. Было похоже: гитлеровцы решили испепелить эту землю.

— Вот сволочи! — не выдержал кто-то из офицеров. — Как будто издеваются над нами. Не иначе, они узнали расположение командного пункта…

— Я в этом тоже уверен, — отозвался Чернышев. — Будет наукой на дальнейшее, как нужно маскироваться…

— А будет ли оно… «дальнейшее»?

— Ну, здесь местечко не для слабонервных, конечно…

Разговор заглушил грохот разрыва. Блиндаж встряхнуло резким толчком наискось и снизу вверх. Треснули доски. Рухнуло перекрытие. Посыпался песок…

Я услышал голос Борисова:

— Не сметь выходить из блиндажа!

Кто-то откликнулся растерянно:

— Попробуй выйти! Вход завалило…

Еще одна бомба легла совсем близко, и нас поглотила тьма и тишина.

Я снова взглянул на часы. Бомбежка продолжалась, не прерываясь ни на минуту, ровно четыре часа. Когда же она прекратится? Самолеты опять снизились и вели пушечный огонь…

Меня беспокоило отсутствие связи с подразделениями. В течение четырех часов мы не знали обстановки! В таком идиотском положении, чего доброго, можно оказаться в плену. Возможно, пехота противника уже форсировала Сейм? За пехотой — танки… А мы сидим в 500 метрах от воды, расстояние это легко преодолеть за несколько минут. Да, за несколько минут противник мог достигнуть нашего КП… И все же я был твердо уверен, что десантники будут сражаться до последнего и только через их трупы немцы доберутся сюда.