Элиза Ожешко - Господа Помпалинские

• Название: Господа Помпалинские
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Роман написан в начале долгого творческого пути Ожешко, он заслуживает того, чтобы его знал русский читатель.

Роман недаром называется «Господа Помпалинские». Почти все персонажи, появляющиеся на его страницах, это отпрыски, многочисленные ветви родословного древа Помпалинских — от графов, соприкасающихся с «верхами», с «подлинной» родовой аристократией, до мелких шляхтичей, разорившихся, опустившихся на дно жизни, вынужденных продавать своих детей в приживалы или отправлять их на фабрики. Э.Ожешко дает в этом романе как бы вертикальный разрез определенной части польского дворянского общества конца 60-х — начала 70-х годов, после крестьянской реформы и восстания 1863 года — событий, наложивших на него очень резкую печать.

---

Прошло восемь лет. В Бобровку вернулись покой и достаток. Обитательницы ее, совсем уже седые, но бодрые старушки, как и в добрые старые времена, коптили окорока, делали маковники и пряники, а зимой в белых чепцах и теплых кацавейках грелись у печки, в которой весело потрескивал огонь. Только Бригида заметно сгорбилась и стала часто прихварывать. И когда сестры, вспоминая Леосю, хвалили ее доброту и благодарили бога, что пристроил сироту, да в таком хорошем месте, где разве только птичьего молока нет, она лишь грустно покачивала головой, и по ее дряблому морщинистому лицу скатывалась слеза. Но вернуть Леосю к домашнему очагу ни одной не приходило в голову: ведь тогда они лишились бы единственного источника дохода. Жизнь в Бобровке после отъезда Леоси потекла, как до ее появления. Красивая черноглазая девочка промелькнула в Жизни старых дев видением лазурной весны, оставив в память о себе золотой дождь, который посылала дважды в год… И когда Леося в назначенный срок приезжала в Бобровку, тетушки встречали ее со слезами радости, осыпали ласками, закармливали пряниками, вареньем, повидлом и прочими деревенскими лакомствами. И при прощании они тоже плакали и целовали ее, но, проводив, спокойно усаживались погреться на летнем солнышке или у печки и полгода терпеливо ждали очередного посещения и очередного дождя.

VIII

И на этот раз, как всегда, Леокадия должна была отвезти тетушкам свое полугодовое жалованье, Павел еще утром заехал за ней, и они вместе отправились в Бобровку.

Генеральша, разряженная, как и накануне, осталась одна и, сидя на своем обычном месте в большой гостиной, предавалась странному занятию. Стол красного дерева, с которого убрали лампу, весь был завален драго ценностями. Старуха вынимала их из большого окованного серебром ларца, стоявшего возле нее на скамеечке, и на разные лады раскладывала на столе. Сначала правильными рядами положила браслет к браслету, ожерелье к ожерелью, кольца, брошки и фермуары отдель но. Потом все снова перемешала и стала складывать изумруды с рубинами, брильянты с жемчугом; из брошек составила звезды, из браслетов и колец — цепи и виньетки. То раскладывая, то опять сгребая, она пересыпала их в своих желтых, костлявых пальцах, и казалась целиком поглощенной этим занятием. Но взгляд ее время от времени нетерпеливо обращался к двери, ведущей в прихожую.

Вскоре со двора послышался скрип полозьев. Потом дверь распахнулась, и в гостиную, шелестя шелками, впорхнула высокая, стройная женщина в длинном нарядном платье и маленькой шляпке на искусно завитых волосах.

Мелкими шажками пробежав гостиную и изящно склонившись у кресла, гостья приложилась к ручке. Старуха как раз держала большую красивую брильянтовую брошь и во время обряда целования как-то неловко повернула ее так, что булавка оставила на белой, нежной щечке госпожи Книксен бледно-розовый след

— Ах! — воскликнула генеральша. — Я, кажется, нечаянно тебя оцарапала, Джульетта?

— Ничего, дорогая тетя, какие пустяки! — мелодичным, серебристым голоском пропела гостья и как бы в подтверждение своих слов еще раз горячо поцеловала шершавую старушечью руку. Потом, придвинув кресло почти вплотную к софе, присела, подобострастно изогнув свой стан.

— Вы просили меня приехать, милая тетя! Я к вашим услугам!

И с этими словами невольно покосилась на стол живыми черными глазами. Окруженные лучиками предательских морщинок, в просторечии называемых «гусиными лапками», они при виде драгоценностей заблестели еще ярче. Генеральша между тем молча перебирала брошки и браслеты.

— Вы не поверите, дорогая тетя, как обрадовало меня ваше письмо! J etais folle de joie! [301] Прежде всего я узнала, что вы в добром здравии. А кроме того, милая тетя, для меня каждая буковка, написанная вашей рукой, — настоящая драгоценность! Святая реликвия!

— Хи! Хи! Хи! — засмеялась генеральша, не отрывая глаз от серег с подвесками, которые она складывала в виде огромного фантастического паука. — Это очень мило! Очень трогательно! Значит, у тебя, Джульетта, доброе сердце! Очень доброе.

— Ах, милая тетя! — вздохнула гостья. — Если б не эта доброта, я была бы гораздо счастливее! Но мое сердце… Оно так отзывчиво, так чувствительно ко всякому добру и красоте!

И глаза ее, загоревшись, с такой жадностью впились в брильянтового паука, что сомнений не оставалось: она и в самом деле была необычайно чувствительна ко всякой красоте. Одновременно нежный пальчик коснулся розовой царапины на белоснежном личике. Видно, «пустяк» все же давал себя знать.

Вдруг генеральша резко, нервно оборотилась к своей гостье и, глядя в упор, неожиданно спросила:

— Ну, а как твой товар? Нашелся покупатель?

Легкий румянец окрасил на мгновенье уже увядающие щечки пани Джульетты. Неизвестно, что ее смутило: упоминание о «товаре» или то, что старуха захватила ее на месте преступления, когда она пожирала глазами брильянтовые подвески.

Но она быстро справилась с собой и с кокетливым недоумением спросила:

— Товар? Не понимаю вас, дорогая тетя!

— Чего тут не понимать! Хи, хи, хи! — засмеялась генеральша. — «Три красавицы дочки…» — задыхаясь от смеха, стала декламировать она, — «…три красавицы Дочки у матери были». У тебя ведь, Джульетта, тоже три красавицы дочки!

— Увы, дорогая тетя! Сильвия и Романия, к сожалению, далеко не красавицы… — потупилась пани Книксен.

— Верно, верно! Зато умницы. Значит, у тебя две умницы и одна красавица… Умниц-то ты пристроила, а красавица в девках сидит… Хи, хи, хи! Сидит ведь, ась?

Лицо пани Джульетты омрачилось.

— Увы, это так, дорогая тетя, — прошептала она. — От вас у меня нет секретов! Делиции уже двадцать три года, но еще ни разу для нее не представлялась подходящая партия. После этих злополучных событий… у нас совсем не стало приличных молодых людей! И потом — болезнь отца и скромное приданое отпугивают женихов… У меня просто сердце сжимается, как я подумаю, что такого ангела…

— Вот, вот, Джульетта, у меня как раз для твоего ангела женишок есть на примете, хи, хи, хи! Да еще какой! Все ей будут завидовать, а панны Туфелькины да Кобылковские те прямо позеленеют от зависти. Хи, хи, хи!

Джульетта Книксен просияла.

— О дорогая тетя! — воскликнула она, снова низко склонив свой гибкий, стройный стан. — Я не нахожу слов… Comment pourrai-je…[302]

— Не надо никаких слов! Никакой благодарности! А по-французски… я не понимаю! — пропищала генеральша и опять молча стала пересыпать в руках драгоценности.

— Что, сегодня очень холодно, Джульетта? — вдруг словно невзначай бросила она.

Пани Книксен вздрогнула от неожиданности, в глазах ее появился острый блеск, но голос звучал мягко, почти ласково:

— Да, очень, дорогая тетя! Но зато у вас тепло, прямо как… в раю!

В огромной, скупо отапливаемой гостиной было не теплее, чем в погребе, и гостья в своем тонком шелковом платье с непривычки дрожала, как в лихорадке.

— В раю? — повторила генеральша. — Тепло, как в раю! А ты откуда знаешь, Джульетта, тепло там или холодно? Хи, хи, хи!

Шелковые оборки и складки задрожали еще сильнее. Но гостья, как видно, умела владеть собой и, подавив раздражение, звонко рассмеялась, с неподражаемым изяществом целуя генеральше руку.

— Как я счастлива, дорогая тетя, видеть вас в таком веселом расположении духа! Но… — продолжала она, выпрямившись, — мне не терпится услышать, кто же…

— А ты любишь попугаев, Джульетта? — спросила генеральша, вертя на сморщенном пальце красивый, усыпанный рубинами браслет.

— То есть как это… дорогая тетя… je ne sais, право, я не знаю…

— А я очень! Очень люблю! Ты моего попочку видела? Умник! Красавец! Другой такой птицы на свете не сыщешь! Он разговаривает со мной, как человек! Хи, хи, хи!

— О, милое, бесценное создание! Оно скрашивает Еам жизнь, дорогая тетя… Но мне хотелось бы узнать имя…

— А какое мужское имя тебе больше всего нравится, Джульетта? — спросила старуха, играя со своей гостьей, как кошка с мышкой.

На этот раз пани Книксен вздрогнула так сильно, что даже платье зашелестело. В гостиной, где было тепло, как в раю, атмосфера начинала накаляться. Но мужественная женщина опять взяла себя в руки и, легонько проведя пальчиком по розовой царапине, со вздохом ответила:

— Когда-то я обожала имя Адам! Но с тех пор, как мой дорогой Адам пал жертвой ужасного недуга, это имя только печалит меня…

— Хи, хи, хи! — долго и пронзительно смеялась генеральша. — Твой муж — Адам! Адам! И ты любила его, Джульетта! Обожала!

— Он был для меня всем! Хотя я, как мне пришлось потом с болью убедиться, ничего для него не значила… Но, дорогая тетя, мне не терпится узнать, кого вы прочите в мужья Делиции?

Генеральша повернулась к ней и сказала, растягивая слова: