Жанна Режанье - Ловушка для красоток

• Название: Ловушка для красоток
• Автор: Жанна Режанье
• Жанр: Современные любовные романы

Роман рассказывает о жизни фотомоделей — красавиц с изумительными фигурами, лица которых мелькают на обложках сотен журналов и в сюжетах коммерческого телевидения. Девушки-модели вынуждены продираться сквозь жесткую конкуренцию, многочисленные любовные связи, замужества и разводы. Жанна Режанье описывает судьбу трех девушек: Кэрри, Долорес и Евы. В своей профессии они достигли вершин, но, несмотря на головокружительный успех, рискуют попасть в капкан собственной красоты.

---

Фиона остановилась на фарфоровой статуэтке.

Они снова вышли на улицу и зашагали сквозь ноябрьский туман. Долорес рассказывала Фионе о том, что с ней творилось в последнее время, о пустоте ее жизни, об ощущении чего-то недостающего — догадаться бы чего?

— Я перестала понимать, чего мне хочется и что делать дальше! — говорила она, когда они заворачивали за угол, стараясь держаться поближе к стене дома. — Я раньше думала, что знаю, куда иду, но в эти последние недели меня просто донимают сомнения. Я ничего не понимаю, со мной никогда еще такого не было.

Фиона кивнула:

— Жизнь есть постоянное движение уровней и отражений. Душа отбрасывает множество теней, они подчас перекрещиваются, искажая очертания друг друга. Ты продвинулась вперед, вот и все. Перешла с одного уровня на другой. Сейчас тебе трудно, потому ты еще не вышла вполне на новый уровень, но, когда переходный период закончится, ты с большей уверенностью, чем когда бы то ни было раньше, будешь знать, к какой цели тебе идти.

— Ты думаешь?

— Я знаю. Разве я не сказала, что мне все о тебе известно? Фиона дотронулась до руки Долорес, и та вздрогнула.

— Начинается новая фаза. С сегодняшнего дня твоя жизнь станет другой. Вот увидишь. Настал час больших перемен. Это твое прозрение.

Они приблизились к перекрестку.

Фиона заглянула в глубину ее глаз и объявила:

— Вот здесь я вынуждена расстаться с тобой, мой милый, нежный, новообретенный друг, моя прелестная Долорес.

Она легко коснулась щеки Долорес рукой в перчатке.

— Мы будем часто видеться!

Она повернулась и стремительно зашагала прочь.

Глава XIX

— Похоже, ты из тех девушек, которые больше любят скульптуру, чем спагетти, — сказал Джек.

Кэрри договорилась встретиться с ним в полдень у ресторанчика Ратацци и пообедать. Однако вместо обеда они шли теперь в Музей современного искусства.

Поесть они зашли уже после музея и, устроившись за угловым столиком, болтали о политике, о музыке и живописи. Джек сказал:

— Не девичья у тебя голова на плечах. Ты не похожа на других женщин, у тебя блестящий ум. Ты все понимаешь, и ты очень разумно ко всему подходишь.

А Кэрри угадывала за этими словами его собственный подход, в частности, к женщинам, в его голосе ей слышались нотки женоненавистничества, и она внутренне сжималась при мысли о том, что женщины ему не нужны и он стремится видеть в них мужчин.

Они выглядели такими разными — он и она! Но Кэрри твердила себе: «Я очень хочу, чтобы меня кто-то заметил, чтобы меня кто-то затронул, по-настоящему заметил, по-настоящему глубоко затронул, вовлек меня в свою жизнь». И тут же напоминала себе: «Ну и что? Мне всегда этого хотелось, и чего я смогла добиться? Только разочарования и неприятностей».

Потом они решили погулять. Будто хор всего человечества огласил окрестности: цвета, краски и обличья, запахи и звуки, ароматы, молчание, смех, свет и тени…

Кэрри думала о том, что жизнь есть произведение искусства — ничуть не меньше, чем стихотворение или картина. Художник в союзе с высшими силами воплощает открывшееся ему, но картина, стихотворение, музыкальное произведение зависят от его таланта и мастерства. Так и человеческие жизни несут в себе свидетельства уровня осознания истины.

Кэрри взглянула на Джека. «Ну что мне надо? — мучилась она. — Он ведь безупречен — он добрый, честный, трудолюбивый, умный человек. И скучный».

А когда они окажутся в постели, он что, будет все таким же — спокойным, рассудительным и скучным, как скучен он во всем остальном?

«В чем дело? Ну, в чем же дело? — спрашивала себя Кэрри. — Значит, не может один человек вместить в себя суть неба и земли, любовь и радость жизни! Ну и что? Я ведь приняла решение зрело оценивать людей, а, видимо, зрелая оценка означает умение мириться с тем, что есть. Видимо, любовь и есть умение мириться с реальностью. Видимо, бывают желания, которые просто невозможно удовлетворить».

Она еще раз взглянула на Джека. Его лицо было спокойным и невыразительным. И не было между ним и Кэрри никаких биотоков.

«Я хочу, чтобы кто-то по-настоящему затронул меня. Я этого хочу! А Джек никогда не сможет этого сделать».

Фиона снимала и снимала Долорес — на цветную и на черно-белую пленку, фас, профиль, голову и плечи, во весь рост, в три четверти, и опять лицо.

— Я ни у кого не видела такого лица, — восторгалась Фиона, и Долорес таяла от счастья.

Теперь обе устали и уютно расположились в доме Фионы за бренди и печеньем.

— Ты куришь марихуану? — спросила Фиона.

— Конечно.

— Мне очень нравится. Когда-нибудь обязательно покурим вдвоем.

— А почему не сейчас? У тебя найдется травка?

— Куда спешить? У нас с тобой полно времени. Я хочу узнать тебя поближе.

Фиона со значением смотрела на Долорес.

— Дикие вещи делает травка со мной! Я просто перемещаюсь в другие миры, — сказала Долорес.

— Правда? А у меня вызывает желание пофилософствовать. Начать с того, что я природный философ, но травка сильно воздействует на природные данные. Ты знаешь, Долорес, я уверена, что могу говорить с тобой обо всем, и ты все поймешь!

— Можешь. Я тоже чувствую, что пойму тебя.

— До чего же ты красива! Ты считаешь извращенным мое восхищение красотой другой женщины?

В доме было очень тихо. Казалось, будто время прервало движение, будто они вдвоем существуют вне времени и в ином пространстве, может быть, в другой части Вселенной. Глаза Фионы светились всепониманием и властно притягивали взгляд Долорес.

— У тебя нет ощущения нереальности того, что сейчас с нами происходит? — спросила Долорес.

Голос Фионы звучал приглушенно.

— Я знаю все, что пишут об антимирах, об астральных двойниках. С нами происходит нечто в этом роде. Как тебе сказать… Будто в повседневной жизни мы не более, чем отражения, призраки, тени теней, но мы все время знаем, что существует нечто большее, гораздо большее, существенно большее, где-то там — за пределом… Мы с тобой иного и не знали — тени, тени, множество теней, но даже в тенях мы узнали друг друга, мы нашлись после долгих поисков.

Фиона завораживала Долорес, и та не могла и шелохнуться. Как нектар пила она мелодичный голос Фионы, которая говорила:

— Я вижу нас с тобой в виде лучей, прошедших через призму, но сохранивших свою изначальную суть, диктующую нам наши поступки. Это именно наша изначальная суть исходит из нас сейчас лучами. Мы вызываем друг в друге излучение.

Она взяла Долорес за руку, улыбаясь своей всепонимающей улыбкой.

— Уже поздно, и город прекрасен сейчас… Не пойти ли нам погулять?

— Я еще вчера говорила тебе, что для тебя настал час прозрения, озарения. Озарение всегда лишь мгновенное проникновение в нечто глубинное, скрытое, невообразимое, но зовущее душу.

Стемнело. Город засиял огнями, заполнился толпами людей и ревом машин. Долорес с тихой радостью ощущала единый ритм их шагов и сказала:

— Дело в том, что как раз это я смутно чувствовала в последнее время, но выражалось оно через ярость, кипевшую во мне.

Они шагали под руку, как влюбленные. Когда Фиона вздрогнула от порыва холодного ветра, Долорес захотелось закрыть ее собой.

— Со мной это когда-то было, — ответила Фиона. — Я чуть не покончила с собой.

— Правда?

— Была на самом краешке. Даже выбрала себе место: здание «Пан-Америкэн», потому что мне нравился симметричный вид на Парк-авеню с его крыши. Я хотела, чтобы этот вид стал моим последним земным воспоминанием. Понимаешь, очень хотелось на прощание напомнить себе о существовании миропорядка. Ну вот, я поднималась в лифте, у них там такие бесшумные лифты с триггерными кнопками, и вдруг подумала: интересно, а догадывается ли кто-нибудь, с какой целью я поднимаюсь? И мне стало смешно, я чуть не расхохоталась — конечно, никто ни о чем не догадывается и догадаться не может, а я тоже не смогу выполнить задуманное да еще настолько непоправимое, как акт лишения себя жизни, на глазах у всех этих людей, совсем не интересующихся моей тайной и не озабоченных тем, чтобы мне помешать.

— Что же тебя остановило?

— Голос.

— Голос?

— Ты же только что упомянула внутреннюю ярость — и я сразу подумала о голосе, который я услышала и который спас меня. Голос сказал: «Найди свою ярость, измерь ее, сохрани, а потом выпусти на свободу, познай и пойми ее и, поняв, победи и преврати в любовь. Она станет сокровищем — раздай ее, раздари, прими любовь, даримую тебе, и будь!» Эти слова сказал мне голос. Я не поняла тогда, что имеется в виду. Я хотела подчиниться велению голоса, но не знала, как это сделать, как выполнить это веление, но столько было силы в нем, что жизнь мою он спас.

— А теперь ты понимаешь?

— Теперь больше понимаю, — улыбнулась Фиона. — Думаю, что теперь начинаю понимать. Все понять — не знаю, удастся ли это вообще, если же удастся, то это знание будет либо гибелью, либо свершением.