Вячеслав Марченко - Гнет

• Название: Гнет
• Автор: Вячеслав Марченко
• Издательство: П.Н.Шамрай
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-8442-98-8

На примере одной семьи автор описывает исторические события, обусловленные политическими обстоятельствами: репрессии на селе 20 — 30-х годов ХХ столетия во время коллективизации, раскулачивания, ужасный голод 1932–1933 годов, 1946–1947 годов, военная мясорубка с тысячами невинных и ненужных жертв в период Великой Отечественной войны.

С документальной точностью в книге приводятся свидетельства о тяжелой, рабской жизни простого украинского крестьянина на Николаевщине в 30 — 50-е годы прошлого столетия.

---

Замолчав, баба Киля, вновь стала горестно раскачиваться из стороны в сторону, а я, после продолжительной паузы, услышав ее суровые слова в адрес Сталина, спросил ее:

— Бабуся, а как же знаменитый лозунг, о котором нам постоянно говорят: «За Родину, за Сталина!», с которым вроде бы как наши солдаты шли тогда в бой?..

Вместе с этим вопросом, в моей памяти тогда всплыл недавний разговор с полковником Пограничных войск в отставке, состоявшийся буквально несколько месяцев назад — я тогда лежал вместе с ним в одной палате в окружном пограничном госпитале в городе Алма-Ата.

Это был крупный мужчина лет семидесяти с волевым взглядом, до этого прослуживший в управлении Восточного пограничного округа. Часто в разговоре мы с ним касались вопросов нашей истории и политики, и когда он стал мне говорить о том, что стране нужен для наведения порядка Сталин, а я ответил ему, что Сталин — это садист, полковник, моментально вскипев, перешел на крик и я понял, что передо мной один из тех, кого люди, с дрожью в сердце, называют — «сталинистами».

Я к Сталину никогда хорошо не относился и под впечатлением новых, появившихся в конце 70-х и в начале 80-х годов, художественных фильмов, таких как «Семнадцать мгновений весны», «Освобождение», «Блокада» и других, в которых фигура Сталина выглядела совсем не такой уж и мрачной, как мне представлялось это раньше,… даже наоборот: положительной и глубоко мыслящей — стал испытывать некоторое недоумение происходящим. Словно и не было исторического двадцатого съезда КПСС, разоблачившего культ личности Сталина, Советскому народу вновь стала навязываться мысль о том, что Хрущев, разоблачивший его культ личности — это иуда, а Сталин — это мудрый руководитель Советского государства, и без него не возможна была бы победа Советского народа в Великой Отечественной войне.

Я попытался полковнику сказать, что Сталин уничтожил миллионы ни в чем не повинных граждан своей страны, что он уничтожил почти весь высший командный состав Красной армии, и это трагически отразилось на начальном этапе Великой Отечественной войны. А полковник, не в силах сдерживать себя, кричал, что это все «чушь собачья», что это буржуазная пропаганда, и что я, как офицер Пограничных войск КГБ СССР, даже не имею права вслух произносить все то, о чем я тогда пытался ему говорить. Его трясло, он в бешенстве метался по палате, кричал, что я провокатор и возмущенно удивлялся при этом, почему меня с такими враждебными для социалистического государства взглядами до сих пор еще не вышвырнули из Пограничных войск, и почему я еще не сижу там, где врагам Советской власти и положено сидеть.

Для меня — офицера, с почтением относившемуся к старшим по возрасту и тем более — к полковнику по званию, это было так неожиданно, странно и непонятно, что я даже не знал, как мне себя дальше вести. Некоторое время я, придавленный тяжкими обвинениями в свой адрес, растерянно стоял молча, затем, сумев вклиниться в поток тех оскорблений, что несся в мой адрес, я спросил его:

— Товарищ полковник, а как же маршал Рокоссовский, генеральный конструктор наших ракет — Королев, генеральный конструктор знаменитых советских самолетов — Туполев,… Вы что, не знаете о том, что они не просто сидели, а над ними еще и жестоко издевались?..

— Раз сидели, — со злостью в голосе ответил мне полковник, — значит, было за что,… Советская власть без причин никого не сажала и нечего тебе Сталина помоями обливать.

— Но ведь им же вменялся в вину шпионаж,… — недоуменно возразил я полковнику, — как же потом им — немецким шпионам, Советская власть смогла доверить руководство фронтом, создание секретных ракет стратегического назначения и боевых самолетов?..

— Ты, капитан, тогда не жил и не знаешь, сколько врагов народа расплодилось в нашей стране в те годы, — не в силах сдерживать себя, продолжал кричать полковник, — Сталин — это мудрый политик, и вынужден был он действовать тогда так, как от него требовала сложившаяся обстановка в стране и в мире. Не забывай, капитан, что наша страна — это была единственная социалистическая страна в мире, и у нее было масса врагов, маскировавшихся и под крестьян, и под врачей, и под военных…

Я видел, что изменить устоявшееся отношение полковника к Сталину мне вряд ли удастся, но в качестве своего последнего аргумента я сказал тогда полковнику о том, что думал о Сталине Ленин.

Еще, будучи курсантом Высшего пограничного училища, мне довелось углубленно изучать работы Ленина — тогда, без законспектированных его работ курсант даже не допускался к сдаче экзаменов по такому профилирующему предмету, как История КПСС. Много пришлось мне тогда исписать бумаги и бездарно потратить на это время. Но все же кое-что из того огромного объема прочитанного тогда, мне запомнилось, и прежде всего, это так называемое «Письмо к съезду». Оно было написано Лениным еще в 1922 году, но было оглашено уже после его смерти в 1924 году, в преддверии тринадцатого съезда РКПб Н.К.Крупской.

В том письме Ленин дает Сталину жесткую характеристику, отмечает его грубость, капризность и вред, который он может причинить стране, если коммунисты допустят его к власти. В этом же письме Ленин предлагает коммунистам отстранить Сталина от руководства партией.

— Это все вранье! — с еще большей горячностью в голосе вновь начал кричать полковник. — Это все вражеская пропаганда, а ты, капитан, не понимающий этого, после того, как я выпишусь из госпиталя, вылетишь из войск как «последняя тварь»,… тебе не место в наших славных войсках Пограничных!

Услышав остервенелый, разносившийся по всему этажу госпиталя крик, в палату сбежались тогда врачи и стали успокаивать разбушевавшегося полковника, а я, выйдя из палаты какое-то время, стоял коридоре — в душе у меня тоже кипело. Спустя минуту, не в силах понять тогда, как умудренный жизнью человек, дослужившийся до полковника, может не понимать и не знать очевидных вещей, я в горячности побежал в библиотеку. В те годы, не смотря на абсолютную невостребованность, даже в самой захудалой библиотеке страны можно было без проблем найти полное собрание сочинений Ленина, и я попросил у молодой девушки — библиотекарши, сорок пятый том сочинений Ленина.

Странно хмыкнув и удивленно на меня посмотрев, она принесла мне уже присыпанную пылью увесистую книгу в синем дорогом переплете, и я вернулся в палату.

— Вот, — открыв страницу и указав пальцем в нужное место, сказал я тогда полковнику, — почитайте…

Полковник нехотя надел очки и уткнулся в книгу, и, по мере того как он читал ее, я видел, как его мясистое лицо становилось то до белизны бледным, то багрово-красным, покрываясь капельками пота…

Одурманенный советской пропагандой и ослепленный фанатичной любовью к своему вождю, он, не веря своим глазам, несколько раз перечитывал письмо Ленина и внимательно вглядывался в обложку книги: все еще сомневаясь в достоверности всего того, что в ней напечатано, затем он отложил книгу на тумбочку, снял с носа очки и пустым взглядом стал молча смотреть перед собой в одну точку.

— Ну, что, товарищ полковник,… Вы прочитали? — спросил я его через минуту, с нетерпеливым любопытством посмотрев в его совершенно растерянные глаза.

— Все это очень странно,… — подавленно произнес он, не поднимая на меня глаз.

Полковник еще какое-то время сидел молча, видимо, переваривая прочитанное, и не зная, как ему реагировать на слова Ленина — человека, имевшего, в отличие от меня, абсолютный для него авторитет, затем он медленно лег на свою кровать и, отвернувшись лицом к стене, громко засопел. На этом наши разговоры о политике с ним прекратились — больше полковник не грозился вышвырнуть меня из Пограничных войск, но испытанное мной гнетущее ощущение той, времен Сталина, атмосферы, я не в силах забыть до сих пор.

А баба Киля, отвечая на мой вопрос о Сталине, тогда тоже несколько секунд сидела молча, обдумывая ответ на мой вопрос, затем ответила:

— Я, внучек, никогда не слышала от наших мужчин, пришедших с фронта, о том, что они шли в бой за Сталина,…за Родину — слышала, а за Сталина — нет. Я вполне допускаю, кто-то из офицеров, поднимая солдат в атаку, выкрикивал лозунг: «За Родину, за Сталина!», но, во-первых, — размышляя задумчиво продолжала говорить баба Киля, — Родина и Сталин — это не одно и то же, а во-вторых, солдат под любым лозунгом поднялся бы тогда в атаку, потому что знал: если он откажется идти в атаку, он тут же получит или пулю в затылок, или будет отправлен в штрафбат, где выжить было почти невозможно. Нет, внучек, — баба Киля в упор посмотрела мне в лицо, — я не думаю, что люди, пережившие те ужасы, о которых я тебе рассказывала, шли тогда в атаку, чтобы умереть за душегуба, завалившего трупами всю нашу страну.

Помню, в 1939 году, после того, как Советский Союз присоединил к себе Западную Украину, власть наша Советская стала людей, что жили тогда там, десятками тысяч со своих насиженных мест срывать и по всей стране разбрасывать: кого — в сибирские лагеря, а кого — если повезет, на поселение в другие районы страны. К нам в село тоже несколько таких семей с целью приобщения к социалистическому образу жизни тогда пригнали, при этом их унизительно называли «западенцами».