Дэвид Уильямс - Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)

• Название: Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)
• Автор: Дэвид Уильямс
• Жанр: Ужасы и Мистика

Антология дает представление о направлении мысли современных англоязычных фантастов. В нее вошли рассказы австралийца Адама Брауна и американцев Энди Миллера, Джо Мёрфи и Дэвида Уильямса. Перевод Рины Грант.

---

Я бежал. Назад, без всякой надежды, на кладбище, где уже собрались беспризорники, играют и ссорятся меж могил. Четырех-пятилетние малыши стоят не на жизнь, а на смерть за тонкую лепешку, за выдранную из комикса страничку…

Голос позади — я вздрогнул:

— Это наше место.

В самой ее малышовости уже была угроза, усиливающая опасность. За спиной она что-то держала.

— Я понимаю, детка, — сказал я. — Я уже ухожу.

— Это наше место. — Она показала мне предмет, который держала за спиной. Самодельное ружье: диванные пружины, обод руля от грузовика; вместо приклада тяжелый костыль, разрисованный фломастерами и шариковой ручкой — птички, цветочки (ла! в память врезалась каждая подробность той минуты). Девочка широко улыбается, зубки как фарфоровые, приближается, рассекая сорняки, верхом на широкой черной спине моего злосчастья: зверь-горемыка раскачивает безжалостными клыками, рыкает беззвучным рыком…

И как ни странно, я нисколько не встревожился, пораженный сначала красотой очей ее, и лишь затем — прикладом ее ружья.

Сила воистину нечеловеческая!

Я взлетел в пьяном пируэте.

Она смеялась, а я ковылял, шатаясь, прочь.

Вот и на Луне я ковыляю прочь от часовни, в девственнолес, окружающий мою мастерскую, как непроходимая чащоба окружает заколдованный замок.

Под ногами — трясина, перевитая узлами корней; но здесь даже покойник ступает легко.

Подхожу к теплице. Призрак Британии, когда-то славной на суше и море, вдохновленный архитектурой Хрустального Дворца викторианской эры, чье инженерное решение в свою очередь вдохновлялось строением гигантской кувшинки — и уже затерявшееся в растительных зарослях, вытеснивших ту самую архитектуру, которая так тщилась сама их вытеснить. Вместо несущих элементов — подсолнухи, трещат и стонут, их мускулистые торсы растут на глазах — слияние растительного, минерального и животного мира. И все они — мужские особи, невзирая на пол. Подобно хиджрас — так по-арабски называют превращение или переход, — дюжие трансвеститы в нарочито простых и ярких платьях.

Многие послужили основой для моих ранних лунных творений, и их тяжелые стебли переплетены с конструкциями из новейшей многоцелевой древесины. Махагони в агонии, живописует мои воспоминания (чертополох, кладбищенские ворота, и нарисованные шариковой ручкой птички взлетают, как от выстрела, с приклада). Мне думается, что мои скульптуры придают подсолнухам сил, как бывает при скрещивании гибридов, и что они обязаны своим процветанием не только биологии, но и искусству. Некоторые из подсолнухов поддерживают ветхий потолок, а другие высунули желтые бедовые головы наружу сквозь стекла.

И все в помещении качается, оглушительно звенит сигнализация, свистит, как закипевший чайник, вырывающийся наружу воздух, А меж свисающих стеблей, разводов, пыли, трещин и извивов испарений, я вижу снаружи колонию соцветий, приспособившихся к условиям вакуума и лунной почвы. Их головки подняты, нехитрая математика лепестков распахнута навстречу безвоздушному пространству.

Я смеюсь, довольный, и тут же расплачиваюсь за смех приступом кашля. Га! Мокрота!

Когда приступ проходит, мне труднее дышать, чем обычно. Растения успевают возместить истраченный мной кислород, но не полностью.

Я вновь поддаюсь темному притяжению моей мастерской.

Лакхнау затягивал меня, крутил и наконец вышвырнул наружу.

Пятно солнца и белого неба, бесконечные дюны и растрескавшиеся жилы обожженной глины.

Пустыня Тар, и я в ней, потерянный — на крышах вагонов, на телегах, влачимых буйволами по еле заметным тропам, автостопом до Джайпура, города дальних родственников — куда как дальних!

Я еле передвигал ноги по ступице колеса теней, и ястребы-осоеды выписывали круги над головой, приценивались к моим ребрам в ожидании пиршественного часа, когда я испущу последний вздох.

Не приготовившись как следует к такому переходу, я никогда еще не был так близок к смерти.

Но, возможно, Джайпур и был целью всей моей жизни.

Напрямик сквозь сонный лес окаменелых деревьев. Рубил весь день сучья на корм скоту, в обмен на воду у племени кузнецов-кочевников. Затем снова в путь, по давно высошхему притоку реки Гхаггар.

Назвать ли мне тут моего убийцу по имени? Понятно ли читателю, кто это был?

Я помню, как я гулял с ним по парку Бегум: цветам тесно на клумбах, пчелы в шароварах из пыльцы. Звенящее тарелками и ложками «Квалити Кафе» возле парка, гулаб ямун и мороженое в фарфоровых чашечках в белую и синюю полоску, и он сверкает в улыбке заячьим зубом, завлекая хорошеньких официанток…

Я вспомнил наши с ним походы в музей штата, прохладные темные залы, галереи с изысканными бронзовыми статуэтками династии Чола. И крыло естественных наук. Бессистемный бардак экспонатов, пыльных и вылинявших, во власти давно вышедших из моды наук… Помню ракушки, копии снежинок и веточки, покрытые кристалликами соли, и математические модели под названием «странные аттракторы» — вечно стремящиеся, но никогда не достигающие определенной точки, линии или цели.

Помню его разговоры — почти что с самим собой — о том, как беспорядочны тропы наших жизней, и как далеко то, что мы делаем, отстоит от того, чего мы желаем или что считаем правильным… И посреди пустыни я утешался тем, что за пятнадцать лет до предательства он просил у меня прощения…

По пути к очередному кочевью я заблудился. Я перевалил гребень невысокого хребта и увидел городок, составленный из этаких хижинок, как бы терракотовых.

В этом я ошибся дважды. То были не хижины и не терракота.

Это был гигантский термитник.

Белые муравьи, заполонившие домики, в точности воспроизводили их внешний вид и подробности помещений. Посреди глины — шевелящиеся черепа, засмотревшиеся на свои сны. В одном домике я увидел вытянутый вверх силуэт, в котором можно было узнать изображение Шивы или же его жены Парвати. В другом — простая кровать, детская кукла с выползающими из глазниц глазами, стол со скатертью, воспроизведенной вплоть до складочек и оборочек…

Я заполз в третий домик. Так велика была моя усталость, что я тут же растянулся на мягкой земле, на перине из бархатистых испражнений термитов… Я закрыл глаза, рассчитывая пробыть тут недолго, несколько часов от силы…

По причинам, которые скоро будут понятны, я пробыл там гораздо дольше…

Те, кто обвинял меня в мошенничестве, приводили то, что я сейчас тут расскажу, в доказательство моей лжи.

Им я говорю: ну что ж. Ваше право ничему не верить — хотя бы в этом мы с вами похожи.

Я говорю им: можете не верить, что я проспал ночь в той хибарке, и что даже сквозь сон я ощущал бумажное шевеление, шебуршание термитов в их гнездах; их тихую возню, каждый индивид размером с те воксели, что применяются в компьютерной томографии мозга.

Можете, стало быть, и не верить, что, наконец проснувшись, я был уже не один в поселении термитов…

Не верьте, что произошло следующее: я поднимаю голову и моргаю в рассветном полумраке. Вижу, что ко мне размашистым шагом приближается человек. Затем — крепкое рукопожатие, глубокий бас:

— Позвольте представиться, сэр — мистер К. С. Димакакариакарта! Польщен знакомством, сэр! — И смеется при виде моего замешательства. — А вы думали, что вы первый открыли это место? Ла! да оно уж давно служит пристанищем путникам! Посмотрите вокруг! Такой старины уж лет сто нигде не видали!

Но должен признать: тому, что случилось потом, я и сам не очень-то верю.

Мистер К. С. Димакакариакарта все говорил и говорил. В этом я уверен.

Но я не помню, сразу он мне рассказал или потом, что он является — или что он когда-то был — важным человеком, бизнесменом. Я также не помню, когда именно я узнал о причинах его умаления в статусе. Темные намеки на темные обстоятельства, на преступное прошлое, откровения о поспешных сменах адреса…

Честно говоря, я его почти не слушал.

Из-за нее.

Его жена — подошла и встала рядом. И своим появлением отметила начало нового рождения, подобному тем, о которых поется в «Бхагават-Гите». Когда-то давно я с друзьями увлекался изготовлением кукол из разного хлама, который мы подбирали во дворах и в переулках родной деревни.

Эти куклы, смастряченные из выброшенных соломинок от коктейлей, бутылочных крышек и тому подобного, изображали собой героев индийского кино и индусских божеств — мальчишки вроде нас не видели между ними особой разницы. Какие битвы разыгрывались за обладание пустыми банками из-под газировки, из которых можно было сделать бочкообразное тулово Рама! Еще желаннее были банки из-под «Кока-Колы», за тот романтический ореол, который окутывает все западные товары.