Меган Маккаферти - Вторая попытка

• Название: Вторая попытка
• Автор: Меган Маккаферти
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Детская проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-486-01252-5

Наблюдательная, впадающая в депрессии девочка-подросток Джессика Дарлинг проходит через суровые эмоциональные испытания последнего года учебы в Пайнвилльской средней школе. Ее покой смущает не только загадочный Маркус Флюти, но и ее лучшая подруга Хоуп, которая живет в другом штате. Помимо всего прочего родители Джессики против ее выбора колледжа, а беременность старшей сестры Бетани довершает переполох, царящий в доме Дарлингов.

Захватывающая, пронзительная история о самой необычной влюбленной парочке! Искрометный, дерзкий роман, словно глоток ночного воздуха, настоящий электрошок, вызывающий острый приступ нежной ностальгии по детству… Последний год учебы в Пайнвилльской школе, и Джесси окажется на свободе! Но впереди — целая вечность, и вырваться из плена ежедневных сюрпризов и невообразимых приключений нет никаких шансов! К чему приведет ее бурный роман, не знает и сам Господь Бог. Не личная жизнь, а полный аут! К тому же она совершила нечто такое, что лишит покоя ее родителей на десять лет вперед…

Остро, стремительно, свежо Меган Маккаферти воссоздает сумбурный сегодняшний мир вечно спешащих повзрослеть подростков…

Glamour

С большой любовью Маккаферти рисует образы Пайнвилльского общества, которые явно несут в себе отголоски ее собственной тонкости и ранимости.

Publishers Weekly

«Вторая попытка» — как полет на американских горках. Фантанирующая радость, опасные повороты… С твоей самой любимой антигероиней.

ELLEgirl

---

Глэдди уставилась на свою Подарочную Лотерейную Карточку.

— Тут написано «подогреватель для бутылочек»?

— Да, — сказала я, указывая на верхний левый угол. — Вон он.

— Подогреватель для бутылочек! — заорала она. — Черт же побери, а!

— В обшем, — продолжила я, — я просто ненавижу все эти глупые ритуалы. Предполагается, что они должны быть забавными и запоминающимися, но на самом деле все тухло.

— Людям нужны ритуалы, — сказала Глэдди.

— ПАМПЕРСЫ! — провозгласила Бетани.

Глэдди сверилась с карточкой.

— Видишь тут памперсы, Джей Ди? Совсем я что-то слаба глазами стала…

— Нет, — ответила я.

— Мошенники! — крикнула она в пространство и снова обратилась ко мне: — Это все дает людям какую-то надежду, то, ради чего стоит жить.

— ВИДЕОНЯНЯ!

Глэдди протянула мне карточку, и я вычеркнула видеоняню.

— Мы должны выиграть, Джей Ди!

Я вздохнула, занятая другими мыслями.

— А вот я вперед не заглядываю.

— Почему это?

— Потому что как только я начинаю о чем-то мечтать, все оборачивается полной задницей. Вверх по лестнице, ведущей вниз. Безопаснее не заглядывать вперед.

— ПОСТЕЛЬНОЕ БЕЛЬЕ!

Глэдди накрыла своей рукой мою ладонь, и контраст был ошеломляющий. Моя — большая, гладкая, ее — сморщенная, узловатая, вся в пятнах и выступающих венах. Древняя рука.

— И насколько счастливой это тебя делает?

— Не очень, — призналась я.

— СЛЮНЯВЧИК! — провозгласила мать, в то время как сестра умчалась в туалет.

Я вычеркнула «слюнявчик».

— А разве ты не спишь и видишь, как кусаешь от Большого Яблока?

— Ну, мои родители, возможно, не позволят мне уехать.

— Ты должна делать то, что хочешь. Если ты хочешь в Нью-Йорк, езжай. Если я чему и научилась за девяносто лет, так это тому, что никогда тебе не стать счастливой, если ты будешь оглядываться на всяких Томов, Диков и Гарри.

— Все не так просто, Глэдди, — ответила я. — Ты знаешь, какой у тебя сын.

— Он вспыльчивый, — согласилась она. — В отца пошел, храни Господь его душу.

Затем я вдруг поняла, что этого разговора вообще не должно быть, что подразумевалось, будто Глэдди ничего не знает о Колумбии. Должно быть, она тоже сильно переживает.

— АВТОКРЕСЛО!

— Автокресло, детка? — невинно спросила Глэдди.

— Не уходи от темы, — хмыкнула я. — Как ты узнала о Колумбии? — Вопрос был глупый, поскольку я уже знала ответ.

— Господи Иисусе, какие уси-пуси, — продекламировала Глэдди, подняв руки. — Тутти-Флюти сказал мне, когда я спросила.

— Это не его дело, чтобы говорить тебе, он даже знать не должен был. Всегда он так… лезет, куда не просят.

— Не отталкивай Тутти-Флюти только поэтому, лады? Сколько ты ему еще ям выроешь? Через сколько барьеров заставишь перескочить? Когда закончится эта ваша игра?

— А?

— Не прощелкай этого парня, Джей Ди. Он — верный конек.

— НАКЛАДКИ ДЛЯ СОСКОВ!

Я вычеркнула еще одну коробку, а Бетани без сил упала в кресло.

— Но я ему не интересна, — прошептала я. — Он сам так сказал.

— Ты ему более чем интересна, Джей Ди. Даже полуслепая маразматичка вроде меня заметит это. Но ты вся в меня, поэтому не ищешь легких путей. Тебе бы видеть, как я измывалась над твоим дедом, упокой Господи его душу, когда мы женихались. А Мо? Бедный мальчик даже не знает, что его кусает!

— МОЛОКООТСОС!

Еще одна коробка.

— Так что он не заинтересован только в том, чтобы ты к нему воспылала.

— Ну что ж, сработало, — я покраснела, вспотела и офигела от таких новостей.

— Нет, — ответила она. — Вы же не вместе, верно?

— Эээ… Нет.

— А почему? Потому что ты боишься того, что случится? Не будь дурой, Джей Ди. Живи на полную катушку, пока жива!

Прежде чем я ответила, Бетани взревела:

— КОЛЯСКА!

Я зачеркнула квадратик — последний в верхнем горизонтальном ряду в сетке — и показала карточку Глэдди.

— БИНГО! — гаркнула моя бабушка, и ее голос зычно раскатился по всему ресторану. Мы победили. 

Тридцатое апреля

Дорогая Хоуп!

Я собираюсь положить на алтарь родительского прощения пятьдесят лет каторжного труда, чтобы оплатить наш последний телефонный звонок, однако я не сдалась.

Последнее явление Маркуса было таким же неожиданным, как чертик из табакерки. Он просто не может оставить меня в покое. Он намеренно рассказал Глэдди о Колумбии (о чем вообще не должен был знать), в надежде, что из-за своего слабоумия она растрезвонит об этом на всю округу, чем усугубит родительские стенания — и это делает его присутствие в моей жизни на редкость ужасным.

Я не знаю, как мне поверить в то, что он таким образом проявляет свое внимание ко мне, ты можешь так считать, но ты же не видела его! Он настоящий Мастер игры, Хоуп. Он ЗЛОЙ ГЕНИЙ, который вторгся в мой разум и жизнь, потому что ЕМУ БОЛЬШЕ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ, раз уж он живет целомудренно и скромно. Слава богу, осталось только два месяца до выпускного, потому что я не знаю, как долго еще смогу это выносить.

Я спрошу у тебя кое-что сейчас, потому что я слабачка и по телефону не сумела задать тебе этот вопрос. Почему ты не ненавидишь Маркуса? Разве ты не испытываешь к нему ненависти за то, что он делал то же самое, что и Хиз, однако вот он — живой и невредимый? Не ненавидишь ли ты его за то, что твой брат умер, а он все еще здесь?

Вот что заставляет меня переживать: если ты не испытываешь ненависти к Маркусу, тогда мне очень трудно, если не невозможно, отталкивать его. И куда это меня приведет?

Расстроенно твоя,

                             Дж.

Май

Второе мая

Я видела ее всего четыре дня назад. Живой.

А теперь ее нет.

Глэдди умерла во сне, ей был девяносто один год. Однако мне от этого не легче.

Бабушка умерла. Мэтью и Хиз, которые были слишком молоды, тоже умерли.

Почитайте сегодняшние новости: ученица колледжа играла в пляжный волейбол в безоблачный весенний день и была убита молнией. Тридцати шестилетний некурящий отец семейства заболевает раком легких и умирает. Семидесятипятилетний офицер полиции в отставке погибает под колесами машины по вине пьяного водителя.

Все рано или поздно умирают. Мы все обречены, и мне это не нравится. Я не хочу умирать.

Вы можете подумать, что это очевидно, но правда состоит в том, что я никогда не испытывала отвращения к смерти. Я не склонна к самоубийству и все такое, но если я умру, то вряд ли расстроюсь по этому поводу. Ну и не то чтобы я постоянно и навязчиво думала о том, что будет, если я умру, но в действительности я не хочу умирать. Не сейчас во всяком случае, когда я так близка к тому, чтобы покинуть Пайнвилль и начать новую жизнь в Нью-Йорке, жизнь, которой я так долго ждала.

И я помню: тысячи людей, которые явились на работу тем сентябрьским утром, совершили роковую ошибку и умерли.

Никто из моей семьи не был особенно религиозным. Я всегда рассматривала религию, как некий «костыль», поддерживающий людей при мысли о собственной смертности. Я никого не обвиняю — фактически мне бы тоже хотелось обрести такую поддержку, но я не могу, я бы хотела верить в загробную жизнь. Я бы хотела верить в то, что Глэдди сейчас сидит на белом пушистом облаке об руку со своим супругом, развлекая ангелов своими историями.

Но я в это не верю. Я ни во что не верю. Верю, что когда умираешь — умираешь и ничего больше. И иногда, как пророчески возвестила Глэдди в последний раз, когда мы виделись, ты мертв даже если живешь.

Почему место, которого я боюсь, единственное, которое может сделать меня свободной?

Бессмысленно все это.

Четыре дня назад Глэдди смеялась, шутила, играла в игры. Сегодня она лежит в гробу. Бессмысленно. Может быть, мне стоит найти успокоение в категорическом абсурде жизни и смерти? Я не могу перехитрить то, что играет по единственному правилу: в конце оно всегда победит. Не важно, по какому пути я пойду, смерть всегда явится как победитель, так что мне надо просто попытаться наслаждаться игрой в жизнь. Может быть, это имела в виду Глэдди?

Я думаю, что Глэдди была бы счастлива, узнай она, что я почерпнула из ее уроков. Она была твердо уверена: лучше поздно, чем никогда. Я только хочу, чтобы однажды у меня появился шанс отблагодарить ее.

Третье мая

Что со мной происходит? Я самая дурацкая внучка во всей истории рода человеческого.

Сегодня были похороны бабушки. Я знаю, что должна написать что-нибудь о том, как много она для меня значила, однако не могу. Со мной произошло нечто большее, чем смерть.

Прежде чем продолжать, я расскажу вам о своих мыслях.

Теоретически я могу понять, почему некоторым людям так важно взглянуть на умершего в последний раз, но не на ту, не похожую на Глэдди, которую все знали и любили. Ее лицо было восковым, бледным и припудренным тальком. Макияж был нанесен безупречно, брови ровные, помада не размазана, как обычно. Руки аккуратно сложены на груди, в жизни она бы никогда не приняла такую позу. Кто бы ни одевал ее, он не стал надевать ей один из ее забавных беретов. Чем больше я смотрела на эту старушку в гробу, тем хуже мне становилось.