Михаил Одинцов - Преодоление

• Название: Преодоление
• Автор: Михаил Одинцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Человек в военной одежде встал.

- Сержант Лапшин Михаил Анатольевич. Финишер.

- Никакой вы не Лапшин и не сержант. Вы - орел. Вы - герой, Михаил Анатольевич. Дайте я вас обниму. - Сохатый обнял растерянно замолчавшего сержанта, троекратно поцеловал. - Я - майор Сохатый, штурман гвардейского штурмового полка. У себя сесть не смогли. Не пробились на аэродром из-за дождя и грозы... Как же вы тут оказались?

Сохатый жадно затянулся. Моршанская махорка, предложенная сержантом, показалась ему душистой и вкусной.

Подошел "газик", и Сохатый понял, что приехал, видимо, командир полка.

- Товарищ командир, майор...

- Не надо докладывать. Пока группа садилась, я все разузнал у ваших летчиков. Поздравляю вас, майор, со счастливым окончанием полета. Просто не верится, что так может быть... Вы знаете, что находитесь не на Первом Украинском, а на Первом Белорусском фронте?

- Нет! И какой аэродром, еще не успел узнать.

- Поедем на командный пункт. Там все и выясним и план наметим. А самолет кто-нибудь из твоих уберет.

- Товарищ командир, пусть сержант Лапшин ответит на вопрос, как он тут оказался и сообразил о нашей беде?

- Пожалуйста. Доложи, Лапшин!

- Уже солнце село, когда наши истребители с задания пришли. Я все имущество оставил на старте и подался ужинать. В очереди за кашей оказались наблюдатели с метеостанции. Ребята они смышленые, говорят между собой, что ночью с юга дождь придет, а утром может и туман быть. Я поел и обратно: решил убрать полотнища посадочных знаков и ракеты, чтобы за ночь не намокли. Их же потом в ракетницу не всунешь. Пришел, все сделал, уже уходить собирался, а тут в небе чудо, ни разу такого не видал. Ракеты, фары... Сначала даже не поверил, а потом сообразил, что худо летчикам, наверное, заблудились и помощи просят. Их далеко видно было. Ну и начал в ответ на их сигналы ракетами пулять своими. Хорошо получилось.

- Ты даже, сержант, не представляешь, как хорошо... Вот возьми нож на память. Всю войну с ним летал. Дай я тебя еще раз обниму... Михаил Анатольевич, низко тебе кланяюсь от имени восемнадцати человек и девяти самолетов. Спас ты нас. - Сохатый поклонился сержанту. - Спасибо! А перед командиром твоим и своими начальниками буду ходатайствовать о награждении тебя орденом... - Сохатый повернулся к своему стрелку:

- Пискунов, ты запиши все про Лапшина. Сейчас мы пришлем тебе летчика, чтобы отрулил "Ил" на стоянку.

Сохатый сел на заднее сиденье "газика". Автомобиль резко рванулся с места и повез Ивана в темноту.

- Товарищ командир, сейчас самый главный вопрос - это сообщить к нам домой, хотя бы в армию, что мы целы и сидим у вас. Там же теперь с ума сходят. Из-за этой треклятой грозы и дождя ни связь не установил с домом, ни пробиться до них не мог.

- Сейчас по нашей цепочке передадут до армии, а какая связь между воздушными армиями и фронтами, я не знаю. Но есть, наверное, как говорят, связь взаимодействия. Так что не волнуйся, сообщим. А вам всем перво-наперво надо хорошенько отдохнуть.

Ивану не спалось.

Он лежал, слушая дождь... Крупные капли его барабанили по крыше сарая, по земле, по деревьям. От их бесчисленных ударов басовито гудела крыша, взволнованно шелестели листья, и все эти разнородные звуки беспрепятственно проникали через щели, плыли над спавшими вповалку летчиками и стрелками, сливаясь с запахами сена, мокрой листвы и травы.

Однообразный шум словно гипнотизировал. Мысли возникали разрозненными, текли неторопливо, события всплывали на гребень внимания как будто только для того, чтобы вскоре утонуть в глубине сознания, освобождая место чему-то новому.

Неожиданно внимание Сохатого обратилось на спящего рядом Терпилова. И он вторично за эти часы позавидовал ему: "Молодец, женился и спать не разучился. Счастливый - воевать умеет и любить. А я с каждым пнем все больше тянусь к Любе, а решиться не могу... Веду себя так, чтобы она не поняла моего неравнодушия к ней, хотя догадываюсь, что Люба хочет большего внимания... На желающих пофлиртовать ни она, ни я как будто не похожи. Тогда что же между нами?.. У меня постоянная потребность видеть ее, знать, где она, что делает. Приятно, когда она рядом. Любаша что-то излучает особенное, видимо, только мною улавливаемое. Сколько раз ловил себя на том, что безошибочно оборачиваюсь в сторону ее появления, если вижу, то невольно наблюдаю за ней. - Он улыбнулся внезапно появившемуся сравнению. - Все равно что в воздухе. Летчики всегда спрашивают, почему я посмотрел именно в эту сторону, а не в другую и как раз вовремя. Никто из них ничего еще не подозревает, а у тебя в голове уже не только факт появления врага, но и его качество: какой он, сколько и что затевает... Поведение в воздухе можно объяснить знанием законов боя и тактики врага, интуицией, а здесь?..

Тут действует, видимо, область непознанных человеческих чувств".

Иван задумался. Он уже не слышал ни дождя, ни дыхания Сережи. Углубившись в себя, он стал искать историю своего нового отношения к Любе. Ему хотелось понять, как или когда появилось у него волнение и потребность в ней, которые он явственно в себе ощущал. Иван обратился к прошлому, к тому времени, когда девчата-оружейницы прибыли в полк. Он не увидел там Любы не потому, что ее не было, - просто не обратил тогда никакого внимания. Девушки были для него все на одно лицо. С мужчинами-оружейниками было, конечно, привычней, а в трудную минуту солдат мог полететь и за стрелка... И только в день аварии, когда Люба, испуганная, прибежала к разбитому самолету, Иван увидел ее по-новому. Будто Люба притронулась к какой-то струне в его груди.

"Люба, Любаша, война еще не кончилась. Зачем же ты берешь меня в полон? Неужели и мне, как Сереге, суждено полюбить и найти спутницу жизни на фронте?"

Иван скосил глаза на Терпилова, но в темноте не увидел лица, а только услышал его дыхание. Прислушиваясь, он уловил и дыхание других летчиков. Вспомнились возбужденные разговоры за ужином, когда каждый испытывал острую потребность откровенно поделиться с товарищами своими переживаниями, надеждами и страхами.

Выговорились, разрядились и спят с чистой и спокойной совестью, с сознанием заслуженного отдыха. Сарай и постель из сена были приняты на "ура", как царская опочивальня... Оказывается, человеку для поддержания жизни надо совсем немного, а как он бывает иногда страшен и алчен в своих притязаниях, в борьбе за власть, за господство.

Иван глубоко вздохнул и ощутил во рту горьковато-терпкую пыль сена. Он проглотил слюну, но горечь на языке осталась. Понял, что уснуть сейчас вот так сразу не удастся.

Воспользовавшись тем, что под укрывающим летчиков брезентом он лежал с краю, Сохатый выкатился из-под него. Натянул, сапоги и, стараясь как можно тише ступать, пошел на двор, решив посидеть под навесом.

На улице его сразу охватило прохладой и запахами мокрой ночи. Дышалось легко. Иван уселся на бревно и, привалившись к стене, закурил.

Тишина ночи нарушалась только дождем. Воздух был заполнен шуршанием, как будто неслышный ветер гнал по земле миллионы опавших листьев, и они, скользя и сталкиваясь, переворачиваясь, шептали что-то печальное. Иван вдруг подумал о своей жизни и жизни других людей на войне. Представил человеческие судьбы листочками на ветвях дерева, а капли воды с неба пулями и осколками. Какой листик будет сбит дождем, а какой удержится до своей осени? Никто не угадает. Но все они, вместе взятые, с потерями обязательно пройдут через ливневые испытания и доживут до осени. Так и человеческие судьбы на фронте: его полк, дивизия, армия дойдут до победы, которая для уцелевших, для прошедших через кровавый жизнепад обернется началом новой жизни.

Сохатый озяб. Обхватил себя за локти. Так казалось теплей. Посидел еще, закрыв глаза, представляя командиров, летчиков и техников, механиков и мотористов, которые этой ночью так и не дождались их возвращения.

"Как, наверное, волновались, пока им не сообщили, что мы все живы. Кое-кто, может, и обвиняет меня в том, что не привел группу домой. Как бы ни было, а так лучше: не был уверен в погоде и не полез на рожон. Если и поругают, то стерплю - все целы. Обеспечить победу и жизнь - в этом главный смысл работы командира в воздухе". Иван встал. Каблуком сапога растер по земле догоревшую до мундштука папиросу, чтоб не осталось случайного огня, и пошел спать.

Под брезентом Сохатый повернулся к Сереже спи-мой. Его обволокло зыбким и мягким теплом, струившимся от разогревшегося во сне Терпилова, и он враз провалился в тишину.

* * *

Следующий день выдался пасмурным, лишь к полудню туман приподнялся, стал низкой облачностью. Надо было лететь домой, но Сохатый никак не мог связаться по телефону с подполковником Ченцовым, чтобы полупить у него разрешение на перелет. Попробовал использовать для связи самолетную радиостанцию, но и она до родного аэродрома не достала.

"Я сейчас за все в ответе, - думал Иван. - Разрешат или нет, а спросят с меня. Если сейчас нет связи, то ее, возможно, не было и ночью. Что с нами и где мы, никто дома, наверное, ничего не знает. Не хотел бы я быть на их месте.."