Мария Спивак - Твари, подобные Богу

• Название: Твари, подобные Богу
• Автор: Мария Спивак
• Жанр: Современные любовные романы

Из предисловия автора на ее сайте: «Второй роман — продолжение первого <«Черная магия с полным ее разоблачением»>, но далек от сказочного. Это, скорее, подобие «сердца горестных замет», названных мною «Твари, подобные Богу». Смысл прозрачен и вряд ли нуждается в пояснении, но я тем не менее скажу, что попыталась выразить. Глядя на людские деяния, особенно собственные, легко согласиться — и смириться — с тем, что человек — тварь. Но все-таки тварь — Божья, созданная по Его образу и подобию, скрывающая в себе Его начало, к поиску которого в себе нам и надлежит стремиться. Иначе — кранты».

---

Что ж, снимаем шляпу — мучиться в неведении почти не пришлось. Ладно, бог ей судья. А на Протопопова злиться и вовсе грех: это ж как человек терзался завистью и ревностью! И Тата здесь не при чем, разве что слегка, довеском. Нет, тут амбиции, гордыня, желание непременно показать: царь горы — я! Если кто не в курсе. Но почему Протопопов видит в нем соперника? Загадка. Работы на фирме невпроворот, всем бы хватило. Впрочем, с больного человека какой спрос. Надо надеяться, теперь успокоится — при условии, что еще хоть на что-то годен.

Себе Иван цену знал и не сомневался: с работой все утрясется. Его уже пригласили в несколько хороших мест, но он пока размышлял и главным образом вот над чем: не открыть ли собственное дело? Идея и раньше мелькала, а тут вроде сам бог велел, да и возраст… если не сейчас, поздно будет. Возможно, удастся переманить часть клиентов, предложив условия повыгодней… Смешно, что как раз насчет Мурашова он не уверен. Согласится ли тот работать с ним дальше, при его-то заморочках? В особенности по поводу землячества с Протопоповым: от корней, видите ли, нельзя отрываться. И еще любимая фишка: «Если б не тот договор с вашей фирмой, у меня в Москве вообще ничего бы не вышло».

Бредятина.

«Он ведь нашу контору талисманом своего успеха считает», — подумал Иван и тут же поправился: — «Больше уже не нашу, не мою… Но неважно, тоже мне талисман… К несчастью, рассудок перед верой бессилен. Хотя… За последние годы Мурашова и со мной многое связало, попробовать стоит. Вдруг получится? Утру нос Главному: из всех сибирских контактов мурашовская организация самая солидная».

Не унывай, подбодрил себя Иван. Выплывем.

И Туська уже приехала… В смысле личной жизни Иван придавал своему увольнению глубоко мистическое значение. Он понимал, что идет по стопам суеверного Мурашова, но все-таки, если от печки — что привело к разрыву с Татой? Его работа. Если б не она, он не познакомился бы с Лео, верно? Ну вот. А теперь Лео и контора в прошлом, можно переписывать судьбу с чистого листа. Авось Тата снизойдет подумать о восстановлении семьи, и тут неприятности окажутся ему на руку. «Она его за муки полюбила» и т. д. С Майком у нее не получилось, что ей терять? Америку? Да пусть катается туда сколько хочет или сколько издательские дела потребуют, он камнем под ноги бросаться не собирается.

Иван так ясно видел их будущее, правильное, разумное, счастливое, что ему не терпелось поскорей усадить перед собой Тату и все-все обстоятельно ей расписать.

Выслушав его, она не сможет не согласится, вернется.

И тогда… из тлена встанут розы, прилетят грачи и жизнь наладится.

* * *

Андрей Царёв смотрел в зеркало, любовно поглаживал густые пшеничные усы и вяло размышлял о том, что, кажется, сделал глупость. Жаль, прошли времена, когда еще не все совершалось по мановению его руки, но зато от принятых решений что-то всерьез зависело… А сейчас, что ни вытворяй, самому разориться не удастся, а на судьбу холдинга, им же созданного, ему, по большому счету, давно плевать. Выстоит — хорошо, не выстоит — туда и дорога, появится стимул заняться чем-то новым. Теперь уже не в этой стране.

Как же сотрудники, спросит кто-то. Люди, которые останутся без работы?

О людях, насколько он их изучил, Андрей был невысокого мнения. Трусливые холуи, лентяи, иждивенцы, все дружно, скопом, за редкими — редчайшими! — исключениями. И никому из этих баранов никогда еще не вредила встряска.

Без встряски он и сам, наверное, не стал бы человеком. Он учился на четвертом курсе, когда отец ушел из семьи — дружной, благополучной семьи, где двое сыновей ни в чем не знали отказа. Отец заколачивал деньги на подготовке к поступлению в институт, вероятно, «помогая» сдавать экзамены (об этом детям, естественно, не докладывали), и радостно нес в дом каждую копейку до тех пор, пока не втрескался в великовозрастную, двадцати двух лет, абитуриентку.

Через три ужасных месяца — хуже, казалось, не бывает, — у матери обнаружили рак груди. Тогда начался настоящий кошмар.

Андрею, как старшему — Гришке по тем временам еще не исполнилось шестнадцати, — поневоле пришлось взять на себя все, и в том числе встречу с отцом, с которым мать запретила видеться и уж подавно сообщать о ее болезни. Андрей по собственной воле созвонился с ним и настоял на свидании, выкроив время между поездками в онкоцентр. Думал, может, вернется, раз такое дело. Наивняк. Отец явился со скорбным лицом, под конвоем подруги. И, как запрограммированный, твердил:

— Люсеньке от моего вида будет только тяжелее. Стресс. Поэтому навещать ее считаю неправильным, боюсь навредить. А деньгами и прочим, разумеется, помогу. Звони мне в любое время.

Фифа держала его под руку, постно кивала. Андрей изнывал от ненависти к ней, в частности потому, что и на него, молодого козла, действовала ее прущая изо всех щелей сексуальность, и в ту минуту поклялся себе никогда — никогда-никогда-никогда! — не обращаться к отцу за помощью. И сдержал обещание, хотя пришлось несладко. Ой как несладко. Но он успевал и учиться, и сидеть с матерью в больнице, и ухаживать за ней дома, и ночами подрабатывать грузчиком. Хорошо, советская медицина много денег не требовала. Гришке тоже досталось по полной программе, но ничего, пошло на пользу. Никаких подростковых фортелей.

Мать, пройдя миллион мытарств, выздоровела — редкий по тем временам случай, — Андрей благополучно закончил институт, а Гришка в него поступил. Дальше началась перестройка, и они занялись бизнесом, каждый своим, и оба преуспели. Фифа же, когда нужда в образовании в нашей стране временно отпала, папашу бросила, и он стал являться домой оборванный, поддатый, со слезливыми нежностями. Братья, которые тогда еще жили с матерью, не гнали его, но и не слушали, лишь угощали дефицитными деликатесами: типа, видал миндал? Месть была приторно сладка. Через час-полтора после начала визита к столу выходила мать, нарядная, статная, благоухающая дорогими духами. Говорила светски:

— Здравствуй, Борис. — И после паузы равнодушно, словно бы исключительно ради соблюдения приличий, интересовалась: — Как поживаешь?

Папаша, будто дворняжка, не глядя в глаза, сбивчиво докладывал о неважнецких делах на кафедре, подковерных интригах, мизерной зарплате. Мать слушала, кивала с видом Екатерины Великой и спустя минут десять холодно улыбалась: «Ну, всего тебе доброго». И удалялась к себе. Братья, зная, что вечер она проплачет, гордились ею необычайно.

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

И выше, усмехнулся малорослый Андрей Царев, эту истину усвоивший превосходно. На пути к вершине он наелся дерьма во всех видах, и сам им побывал неоднократно. Жизнь сделала его очень сильным, и он не мог не презирать тех, кто ломался под ее давлением.

И все-таки иногда… вряд ли кто-то поймет, кроме равных по положению… ему становилось скучно быть лидером. В подчиненности человеку или обстоятельствам есть некий вызов судьбы и, соответственно, интерес; когда все делается по твоей воле, ты побеждаешь по определению. А это тухляк.

Подумать, что когда-то он стоял на последнем месте в шутливой аббревиатуре «Протопопов — Окунев — Трауберг — Царев», случайно сложенной в процессе изобретения названия для новорожденной фирмы. «Четыре потца», ржали они. Потом Марик Трауберг решил побороться за независимость, и буковка «Т» исчезла, осталось три «поца»… А теперь вот он, Андрей, единственный поц-самодержец. Почему, кстати, его не прозвали «Царь», по фамилии? Было бы естественно, а то Главный да Главный… Намекнуть, что ли, народу?

Шутка. С народом дела иметь нельзя, по крайней мере, с его «подданными». Тупые, безмозглые винтики, муравьи-исполнители. А те, кто хоть что-то соображает, непременно норовят облапошить, надуть, урвать от его пирога свой кусочек.

Взять хоть последнюю историю с Иваном и Протопоповым.

Разумеется, Царев знал, что проценты, которые получает организация Мурашова, увеличены вполне законно; он был бы полным кретином, если б не согласовал это с мурашовским начальством. Точно таким же кретином он был бы, если бы не понимал, что Иван с Мурашовым наваривают бабульки как-то еще. Андрея не очень интересовало, как именно. Не пойман — не вор, считал он. Не только не вор, а настоящий молодец, хороший предприниматель, не зря тебя на фирме держат.

Андрей знал многие тайны своих ценных работников, причем для этого не нуждался в шпионах. Просто знал и все, потому что был о-о-очень умный и о-о-очень хитрый. (В конце фразы Царев мысленно поставил смайлик). Да, он такой: гениальный бизнесмен со паранормальной интуицией.

Он многое готов был простить истинному дельцу, однако у него были свои слабости — например, временами нравилось играть в господа бога. Царев любил вершить судьбы, одаривать кого-то из сотрудников со щедростью, несообразной заслугам — исключительно ради щекотного, сладострастного ощущения всевластия. Скольким мелким сошкам он купил квартиры или новые машины после аварий, причем именно тем, кто не надеялся в ближайшие сто пятьдесят лет скопить нужную сумму. И за это они на него молились… А сколько ценных, возомнивших себя незаменимыми, умников он уволил по прихоти собственной левой пятки? Не сосчитать. Но потому-то его и боятся как высшего судии.