Александр Вельтман - Сердце и Думка

• Название: Сердце и Думка
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 1986

Причудливый сюжет с искусным переплетением фантастики и быта; яркие зарисовки жизни русской провинции и столиц первой половины XIX века; дворянские балы — и шабаши нечистой силы на Лысой Горе; хитросплетения любовных интриг — и колдовские козни; юмор, то мягкий, то озорной; оригинальный, необычный язык.

Вышедший в свет в 1838 году роман  талантливого русского писателя пушкинского круга Александра Фомича Вельтмана (1800–1870) «Сердце и Думка», помимо огромного успеха у читающей публики, удостоился впоследствии весьма высокой оценки таких корифеев отечественной словесности, как Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой.

В издании сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации, отражающие индивидуальный творческий стиль писателя.

---

А в доме долго еще раздавались хлопанье и крик.

Конец второй части

ЧАСТЬ III

I

Между тем как Сердце, выпущенное на волю, металось в большом свете из дома в дом, из угла в угол, из недра в недро и не находило нигде надежного приюта, — в заднепровском городке происходили своего рода важные события. Счастие, казалось, преследовало Стряпчего. Со всех сторон дружба, со всех сторон услуги, предупреждения. Дом его полнится и совесть чиста: все наживается честным образом, без клюки; неподдельное благополучие гостит у него. Сядет ли он сыграть с Городничим в тинтере,[88] Анна Тихоновна дает ему поцеловать руку на счастье, шутя, скажет: «Смотри же, душа моя, выиграй мне на платок бур-де-суа!» — а он в самом деле выиграет. Заведет ли спор с Полковником, Полковник побьется с ним «сто против одного», и всегда Полковник проиграет, а полковые мастеровые на проигрыш строят что-нибудь для супруга Анны Тихоновны. Судье необыкновенно как часто необходимы советы его, его стряпанье по разным тяжебным делам. Маиор, уступив ему свою венскую бричку, почел за необходимое уступить и пару вятских лошадей. В день именин и рожденья все явилось с поздравлениями, с подарками. Стряпчий высится, начинает ценить себя, принимает тон, соответственный тому уважению, которое питают к нему все великие града сего.

Самолюбие его удовлетворялось сверх меры; однако же он не чувствовал никакого поползновения к славе, величию и высшим предназначениям. Но однажды, читая какую-то статью о внутреннем призвании гениальных людей к значительной деятельности в обществе, к обязанностям высоким, — он задумался, положил книгу и сказал своей жене:

— Знаешь что, Аша? Я хочу искать места в столице.

— Это что за новость?

— Да, что за охота глохнуть в дрянном городишке! я чувствую в себе призвание к чему-то большему, нежели должность стряпчего.

— Скажи пожалоста!

— Да, на службе в столице я могу идти далеко.

— Ты! — произнесла Анна Тихоновна с презрением.

— Что ж ты думаешь обо мне?

— Ровно ничего.

— Это оттого, что ты женщина, да еще и жена; а для жены муж всегда ничего. Я сам, лично, могу служить явным примером: заслужив всеобщее уважение в городе от всех значительных лиц без исключения, стал ли я достойнее уважения в глазах жены? а?

— Да.

— Видишь ли ты!

— Вижу, что ты глуп.

Началась ссора, во время которой у Стряпчего совершенно исчезло внутреннее призванье к почестям; а между тем н городе мирно, нет соперничества за Зою Романовну; семь женихов-искателей как будто охладели к ней; только прогулка по большой улице вошла в моду; но это, может быть, потому, что Городничий усадил ту часть улицы, в которой был дом Романа Матвеевича, липами, сделал по сторонам род бульвара.

Женихи посещали, однако же, и дом Романа Матвеевича, и, что странно, эти посещения как будто распределены были по дням: Полковник посещал в понедельник, Городничий во вторник, Маиор в среду, Судья в четверг, Поручик в пятницу, Прапорщик в день субботний, а Поэт в воскресенье. Каждый являлся в дом с какой-то уверенностию, что ему рады, каждый был любезен по-своему, каждый целовал ручку у Натальи Ильинишны, не противоречил ни в чем Роману Матвеевичу, посматривал нежно на Зою Романовну и тяжко вздыхал; но в каком-то сладостном ожидании был счастлив, был доволен и собой, и судьбой. Подобное довольствие есть источник мира, согласия и порядка. Служебные дела пошли как нельзя лучше: откуда взялась деятельность, правота, честность, снисхождение.

Кто ж завел и устроил этот чудный порядок, основанный на довольствии сердец? Неужели Нелегкий? Но шестерых взяла в свое распоряжение Анна Тихоновна, седьмой не любил ничьих распоряжений, — следовательно, Нелегкому негде было приложить ни ума, ни разума.

Всему этому источником была Анна Тихоновна, которую стоило назвать вещей: она природным умом постигла великую тайну, что обещать блаженство лучше, чем дать его, что постоянная надежда доставляет гораздо более наслаждений, нежели исполненное желание, что у мечты вечен ясный день, а у существенности то ночь, то непогода.

Она-то, Анна Тихоновна, поселила во всех терпеливое ожидание решения своей участи, ожидание, обнадеженное верным успехом.

Когда Городничий явился к ней через несколько дней после первого совещания со страхом и трепетом, с боязнью и опасением неудачи в сватовстве:

— Поздравляю вас! — сказала она ему.

— Нет, — вскричал Городничий, — неужели? она моя?

— Ваша.

— Ах, Анна Тихоновна, сударыня! Я пойду сейчас же отслужу молебен!

— Позвольте-позвольте, не торопитесь! не вдруг, сперва выслушайте…

Но Городничий и знать ничего не хотел более, он перервал слова Анны Тихоновны рассказом прорицательного сна, который он видел в прошедшую ночь.

— Представляете себе, — говорил он, — ей-богу, я не верил снам, а теперь верю; представьте себе, сегодня в ночь я вижу, что будто вы сплели цепь из розанов и этой цепью опутали меня и Зою Романовну.

— Вот видите ли! Однако ж сон ваш не вдруг исполнится.

— Отчего же? Я свадьбой не буду медлить!

— Извольте умерить восторг! эти дела так скоро не делаются. Во-первых, выслушайте: я говорила только еще с Натальей Ильинишной; она приняла предложение ласково и сказала, что очень рада, очень рада иметь такого зятя, человека с такими достоинствами… Вы можете вообразить, как я вас описала.

— Ну, ну, Анна Тихоновна! — вскричал Городничий.

— Наталья Ильинишна будет говорить об этом с мужем и дочерью… на днях.

— Так это еще дело не решенное?

— Когда Наталья Ильинишна сказала: да, так уж это все равно, что вас обручили; она сказала сама, что только одно может на время быть препятствием — лета Зои Романовны: ей только пятнадцать лет, а Роман Матвеевич не желает отдать дочери замуж прежде 20-ти лет.

— Ах, боже мой!

— Но Наталья Ильинишна уверена, что успеет уговорить его.

— Когда ж это решится?

— Нельзя вдруг; вы знаете, что надо выбрать удобное время, веселый час — вашу братью не скоро уломаешь: мужья народ несговорчивый; настаивать — хуже.

— О, боже мой, боже мой! так это еще не верно.

— Я говорю вам, что это дело слаженное.

— Да мне хотелось бы поскорей.

— Терпение.

— Нечего делать!

— Вы посещайте дом, хоть один раз в неделю; там будут вам рады; да посещайте постоянно в один день, чтоб знали, что вы бываете, например, в понедельник: они распорядятся, чтоб в этот день не было посторонних.

— Избави бог! в понедельник? в тяжелый день!

— Ну, во вторник.

— Это дело другое.

Едва Городничий отправился, явился Полковник.

— Поздравляю вас! — сказала Анна Тихоновна, встречая его.

— С чем?

— Вот хорош вопрос!

— Вы шутите!

— Дело почти слажено.

— Неужели?

Анна Тихоновна повторила ту же историю и Полковнику, назначив ему посещать дом Романа Матвеевича в понедельник.

— И бесподобно, — сказал он, — я по праздникам терпеть не могу бывать в гостях: вечно толпа, порядочного слова не скажешь!

После Полковника явился Судья. Его Анна Тихоновна немножко поприжала и напугала словами, что Наталья Ильинишна слышала об его скупости и поэтому… еще подумает.

— Если и водится за вами этот порок, — продолжала она, — то вам легко его победить: вы получите в приданое триста душ да тысяч сто с лишком наличных, кроме бриллиантов и жемчугу, которых гибель у Натальи Ильинишны.

— Неужели?

— Да, когда я заговорила с ней об вас, она тотчас же показала мне шкатулку с вещами; вот, сказала она, мы за приданым не стоим, только дайте нам хорошего жениха.

Судья, обнадеженный Анной Тихоновной, задыхался от удовольствия.

После Судьи явился Маиор, после Маиора Прапорщик, потом Поручик на rendez-vous. Всем, по принадлежности, было объявлено о первоначальных успехах; каждому дано было право считать себя женихом Зои Романовны.

Через несколько времени все они явились снова для получений сведений о дальнейших успехах. В этот раз Анна Тихоновна поздравила каждого с расположением к нему Зои Романовны; потом порадовала Полковника, Городничего, Маиора, Судью и Поручика вестию, что и Роман Матвеевич согласен на союз своей дочери с таким прекрасным и достойным человеком; но что Зое Романовне не исполнилось еще узаконенных лет и потому нужно обождать.

Только Прапорщику объявила Анна Тихоновна замечание Романа Матвеевича насчет прапорщичьего чина, в котором, по положению, можно только исправлять должности, а по этой причине, при всем желании, он не может утвердить за ним своей дочери, по крайней мере, до подпоручичьего чина; ибо чин прапорщика не полагается способным даже для адъютантства, не только что для женитьбы.

Прапорщик рассердился было, но когда Анна Тихоновна сказала ему, что Зоя Романовна готова ждать хоть десять лет до производства его по линии в следующий чин, — он поклялся, что употребит все силы, чтоб его произвели за отличие.