Джеймс Данливи - Рыжий

• Название: Рыжий
• Автор: Джеймс Данливи
• Издательство: Ника-Центр
• Жанр: Научная Фантастика
• ISBN: 966-521-056-4

Роман Джеймса Патрика Донливи (род. 1926 г.) «Рыжий» является не только абсолютным шедевром черного юмора, но и одной из самых популярных и любимых книг Запада. Это — роман-поэма, роман-джаз, в котором грустная, словно взятая саксофоном нота, неожиданно обрывается и вместо нее раздается взрыв поистине гомерического хохота, трагическое и комическое тесно, как и в реальной жизни, сплелось в «Рыжем» в один поистине «гордиев узел», который на протяжении всего романа тщетно пытается разрубить его главный герой, «вечный студент и турист» Себастьян Дэнджерфилд.

---

Я думаю, что предок Мэри — тупая, страдающая запорами скотина. Нет, Северный Дублин — безрадостное место. И все же, по моему мнению, Мэри обаятельная и рассудительная девушка. Уведу ее в мой залитый солнечными лучами сад, который я, по вполне понятным причинам, не называю Раем. О Мэри, позволь мне глазами прикоснуться к твоим соскам. Полагаю, собравшиеся здесь люди не любят друг друга. Спят на грязных простынях и ведут себя кое-как. И не задумываются о дне Страшного Суда.

Маларки схватил Дэнджерфилда за руку.

— Себастьян, не хочешь ли ты взглянуть на нечто весьма поразительное и удивительное?

— Хочу.

— Пойдем в винный погреб.

Себастьян и Мэри пошли заТони.

— А теперь, ради всего святого, тихо, а то у Клоклана сделается припадок. Просто загляните внутрь.

Они замерли у полуоткрытого окна в конце длинного темного зала и, облокотившись на подоконник, заглянули в черную дыру. В середине комнаты две фигуры переплелись на узенькой брезентовой раскладушке. Затем раздался громкий скрип и раскладушка рухнула. Голый Клоклан отчаянно прижимался к гладенькой, голенькой дамочке. О Боже, сказала она и застонала. Клоклан похрюкивал и, не обращая внимания на смех в коридоре, прижимался к ней.

— Видел ли ты когда-нибудь нечто подобное, Себастьян?

— Тони, я должен заметить, что Клоклан просто живчик.

— Старый потаскун. Никому не дает проходу.

Мэри убежала на кухню, в которой яблоку негде было упасть. Пол сплошь усыпан осколками. Чей-то голос:

— Обо мне можешь говорить все, что угодно, но не смей трогать моего короля.

— Да пошел он, твой король!

— Кто посмел это сказать?

— Пошел он!

— Прекратить! Кто это сказал?

— Король-дерьмо.

— Я этого не потерплю!

— Да здравствует Ирландия!

— Боже, спаси короля!

— В задницу твоего короля.

Пробираюсь сквозь толпу ирландцев. В воздухе пахнет убийством. Сжатые кулаки. Дым. Утомительная сцена. Шум — невыносимый. Упадок нравов. И отсутствие приличий. Я должен положить этому конец.

Дэнджерфилд залез на стол, ухватился за лампу и с корнем вырвал ее. Полыхнуло голубое пламя. На пол посыпалась штукатурка. В комнате раздались крики.

— Нас убили!

— Не смей распускать свои грязные лапы!

— Кто это сделал?!

— Меня ограбили!

— Меня обманули!

В наступившей темноте Себастьян вывел Мэри по железным ступенькам на улицу. Мимо проезжал извозчик.

— Послушайте-ка…

Экипаж остановился.

— Известно ли вам местечко, где мы с дамой можем выпить?

— О, разумеется, сэр, разумеется.

Они забрались в грязную кабину и уселись на разодранных сырых сиденьях.

— Все замечательно, Мэри. Не правда ли?

— Почему ты вырвал лампу? Ты же мог кого-нибудь убить.

— Я был шокирован нищетой духа и упадком нравов. Бьет ли когда-нибудь тебя отец по груди, Мэри?

— Он бьет меня по чему придется. Но я умею защищаться.

— Мы поедем в бар «Голова», Мэри. Там мы сможем спокойно выпить среди нормальных людей.

— Нет, я лучше поеду домой.

— Почему?

— Мне нужно. Ты учишься в Тринити.

— Откуда ты узнала?

— Мне сказала одна девушка. Все студенты из Тринити одинаковы. И только негры славные ребята. Не ведут себя нахально и не лезут в душу.

— Мэри, я хоть и не черный, но неплохой парень.

— Но ты же только что смеялся над теми голыми людьми в задней комнате.

— У них был симпозиум.

— Странное словечко.

Кеб проехал под железнодорожным мостом. Мимо мастерской по изготовлению надгробий. Мимо магазина, где я покупал жалкую жратву. Запах холодного молока. Обычно я покупал там пару яиц и кусочек ветчины. У девушки с необъятным бюстом. А она пялилась на меня. А однажды я купил у нее овсяных хлопьев и вышел на улицу совершенно пьяный. Пригласил пенсионеров выпить пива. Они зашли в пивную вместе со мной, смущенно покашливая и поправляя шарфы. И рассказали мне множество анекдотов. В основном об отцах и их дочерях. Я уже слышал их и раньше, но одним разом тут не отделаешься. А потом я рассыпал овес по всему заведению.

Себастьян поцеловал Мэри. Она скрестила руки на груди, но зато приоткрыла ротик. У нее упругие бедра и зад, но я не могу добраться до грудей. Чтобы в них вцепиться. О Мэри, пусти меня в свою оливковую рощу. Ох, какие тоненькие у тебя губки.

Сейчас, когда кеб едет вдоль причалов, мне хочется добиться от нее большей уступчивости. Меня огорчает, что Мэри чуть ли не борется со мной, по крайней мере, такое создается у меня впечатление. Она схватила мою руку и молча выкрутила ее. Я вытащил руку из ее клешни и вообще отодвинулся от нее.

— Мэри, я хочу тебе кое-что показать.

Себастьян вынул из кармана спичечный коробок. Раскрыл его и показал Мэри копию изображения Блаженного Оливера Планкета.

— Ты разве католик? Не может быть!

— Я принадлежу ко всем религиям. Особенно к католической.

— Нельзя быть католиком и принадлежать еще к какой-либо вере.

— Мэри, я штормовой ветер с Восточного Иисуса.

— Ты запудриваешь мне мозги. А мне нужно домой. Я живу на Кепел-стрит Бридж.

— А теперь-ка, Мэри, взгляни на этот старинный гостиный двор. В своем роде лучший во всей Европе. А я спою тебе

«Улица Зимней Таверны глупее
Любой другой глупой и злобной улицы,
Что может быть лучше и добрее
Для коровы из штата Миссури?»

— Нравится?

— Ты весельчак.

— Весь мир трясется от хохота. Время пришло.

— Ты сумасшедший.

Себастьян высунулся из окна и о чем-то вежливо перемолвился с извозчиком.

— Мэри, мы зайдем сейчас в славную, теплую комнату с камином. Я куплю тебе рюмочку чего-нибудь вкусненького, и мы поговорим с тобой о папе римском. Ведь без него у нас ничего не получится. Он помогает сохранить всем людям на земле чувство собственного достоинства. Если бы существовало еще несколько таких, как он, то окружающий нас мир не был бы заполнен жуликами и блудниками.

Мэри положила голову к нему на плечо и прошептала:

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня еще разок.

Себастьян в недоумении поднял брови.

— О Мэри, неужели?

— Не смущай меня.

На противоположном берегу реки я вижу Дворец Правосудия. Судебные иски о нарушении права частного владения в Королевстве Великобритания по законам и обычаям Англии не должны приниматься к рассмотрению без королевского предписания. Ох уж эти маленькие юридические тонкости! Все они мне известны. А река — это естественный поток большего размера, чем ручей или речушка. А Лиффе — это река. Купол Дворца Правосудия напоминает брюхо свалившегося навзничь пьянчуги. Ну и черт с ними! Ну что поделать с этой Мэри? Она ерзает своим твердым, как лопата, копчиком по моему колену и причем именно теперь, когда я познал законы сточных канав. Много странных, прямо-таки жутких событий произошло со мной. Вот если бы у меня была дохлая, осклизлая рыба и если бы я мог затаиться за занавесками у открытого окна в комнате мисс Фрост и дождаться, когда любознательный мистер Скалли всунет в окно свою физиономию, чтобы отхлестать его рыбиной прямо по харе. Бах-бах. По глазам. Хватит? А ты как думал, хам?

Сворачивая на Вайнтэверн-стрит, кеб задел колесами тротуар. Ободранный экипаж подкатил к закрытым железным воротам. Лошади нервно захрапели. Возможно, блохи. Себастьян резво соскочил на землю и извозчик попросил его заплатить фунт стерлингов.

Оба они помолчали. Произошло явное недоразумение. И нужно было взвесить произнесенные противоположной стороной слова. Затем Себастьян произнес:

— Послушай-ка, старина, не хотел бы ты отпраздновать Рождество в приюте «Радость» с выпадающими из твоей католической задницы зубами?

— В такое время ночи нужно платить фунт.

Эта образина смотрит летаргическими глазами, и ей мерещатся только шиллинги. И видит перед собой бешеные, налитые кровью глаза.

— Или тебе хочется, чтобы я разнес эту мышеловку на колесах в щепки и покрестил тебя, деревенщину, в Лиффе?

— Я позову полицию.

— Что?

— Я вызову полицейских.

— Черт, черт тебя побери.

Себастьян схватил возницу за пиджак и стал стаскивать его вниз, пока его лицо не оказалось почти вровень с землей; ноги его зацепились за сиденье.

— Еще один необдуманный поступок, и я забью эту клячу, а тебя уложу в гроб раз и навсегда. Ты меня понял?

— Я вызову полицию.

— Когда я отделаю тебя, ты не сможешь даже позвать свою мамочку. Шваль! Слышал? Шваль! Фунт ему подавай. Гнусный доносчик. Нету в тебе ни капли благородства. И любви. Знаешь ли ты вообще, что такое любовь, негодяй? Я задушу тебя, если в тебе не появится хоть капля любви. Ну, валяй же, докажи мне, что тебе известно это чувство, а не то я тебя прикончу.