Иэн Бэнкс - Мертвый эфир

• Название: Мертвый эфир
• Автор: Иэн Бэнкс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59462-7

Кен Нотт работает на лондонской радиостанции «В прямом эфире — столица!» и в выражениях себя не стесняет — за то ему, собственно, и платят. Угрозы в свой адрес он коллекционирует, а наиболее выдающиеся вешает на работе на стенку. Но когда происходит то, что можно трактовать как попытку покушения на его жизнь, даже он вынужден отнестись к этому серьезно: что, если мистер Мерриэл, один из королей столичного преступного мира, прознал о том, что жена, красавица Селия, ему изменяет? Что, если все меры предосторожности, которые она принимала, оказались недостаточны и теперь Селия с Кеном в страшной опасности? Что, если джеймс-бондовские часы со спутниковой антенной не помогут?..

Впервые на русском.

Обратная сторона обложки.

Бэнкс — это феномен… дико успешный, не знающий страха в творчестве.

Уильям Гибсон

Самый творческий британский писатель своего поколения.

The Times

У Бэнкса вышел роман с двойным дном — глубоко сатирический и наводящий на размышления триллер, который заставит вас смеяться и испытывать ужас одновременно.

Sunday Express

Захватывающее чтение.

Это ослепительно умная, резкая, тревожная книга.

Scotland on Sunday

---

Мы сидели на Холлен-стрит, в «Золотой ветви», куда обычно заходили чего-нибудь выпить после передачи. «Ветвь» была одним из, что называется, «базовых» пабов Центрального Лондона; назови ее «бухаловкой» — и это не прозвучит ни лестью, ни оскорблением. «Ветвь» не гналась за модой и редко была переполнена до такой степени, чтобы место оставалось только стоячее (разве что ранним вечером в пятницу и поздним в субботу); прибавьте вполне приемлемый музыкальный автомат, простую, удобоваримую еду, всего одного «однорукого бандита» — да и того, чтоб не путался под ногами, поставили под лестницей, ведущей на второй этаж, в маленький бар для спецмероприятий, — а также солидный, без риска выбор напитков.

В этом месте не имелось завсегдатаев какого-либо особого сорта. Наоборот, здесь можно было встретить кого угодно: работяг в пыльных башмаках и заляпанных краской спецовках, рекламшиков, всяких околотеатральных деятелей, туристов, мелких служащих, тружеников музыкального и кинобизнеса, зашедших погреться бомжей, подолгу сидящих над полпинтой, официантов из близлежащих ресторанов и баров пошикарнее, одну-двух девиц из порношоу и, наконец, таких, как мы. Захаживал сюда и один наркодилер, правда, не барыжил, а просто чтобы спокойно выпить. Раз в месяц или около того сюда заглядывали копы — все ли, мол, в порядке — и шли патрулировать дальше.

Хозяйничала тут грубоватая, громкоголосая толстуха по имени Клара. Этакая наполовину португальская бабушка с хрипловатым сухим смехом, тратившая на наркотики фунтов по шестьдесят в день. Ни один из моих знакомых никогда ее не видел без непременного головного убора, сильно напоминающего тюрбан, зеленого или желтого, и вот уже более двадцати лет сменяющие друг друга поколения завсегдатаев бились об заклад, лысая у нее под тюрбаном голова или нет. Ставки все время менялись. Последний раз, когда я справлялся, ставки принимались из расчета шестьдесят пять к тридцати пяти в пользу плешивости; я тоже поставил — и получил бы пять фунтов, окажись это не так.

— Заказать вам выпить?

— Спасибо. «WKD-синий»[33], если не сложно. Ваше здоровье!

— Простите, но я еще не знаю вашего имени, — сказал я девушке, делая знаки Кларе, чтобы подошла.

— Таня. — Она протянула мне ладошку.

— Кен. Вот мы и познакомились, Таня.

Началось с того, что она подслушала наш с Филом разговор о «Горячих новостях». Я увидел, как она смотрит на нас широко раскрытыми глазами, тоже посмотрел на нее, а она не отвела взгляд. Думаю, из всей нашей с Филом беседы она разобрала лишь некоторые характерные расистские фразочки и теперь взвешивала, как лучше поступить: молча выйти на улицу или сперва плеснуть нам в лицо пивом, а потом убежать.

— Все о’кей, — заверил я ее через плечо Фила. — На самом деле мы истые либералы, и сейчас один из тех редких случаев, когда все это и вправду звучит не так страшно, как кажется.

Таня оказалась на четверть еврейкой, отчасти оттого она и приняла то, что, как ей казалось, услышала, так близко к сердцу. Она работала на киностудии на Уордор-стрит. В этом я почти не сомневался, так как Фил в течение нескольких минут допрашивал ее о кинематографии. С пристрастием, хотя и довольно деликатно. Видите ли, Филу втемяшилась параноидальная мысль, будто беспринципные журналюги из таблоидов пронюхали, что мы частенько выпиваем в «Золотой ветви», и хотят накопать на нас компромат, почему-то считая нас достойными такой чести, так что вполне способны подослать провокатора, который станет подбивать меня на опрометчивое высказывание, и я таки ляпну какую-нибудь глупость, не заподозрив, что разговор записывается, и приняв за нормального человека кого-то из вшивых прохвостов с диктофоном за пазухой.

Если принять во внимание, что я могу ляпнуть, даже прекрасно зная, что все записывается и мы в эфире, его опасения выглядят по меньшей мере странно, а вот тем не менее.

Как бы там ни было, но Таня, похоже, благополучно прошла его проверку на вшивость, и он потерял к ней всякий интерес, когда в паб ввалилась ватага ребят, с которыми мы делаем нашу передачу, вместе с гогочущей ассистенткой.

Таня была невысокого роста, стройная и находилась в постоянном движении, словно пританцовывала; она раскачивалась из стороны в сторону, сама этого не замечая, медленно и ритмично, подобно колыханию водорослей под поверхностью вяло текущей извилистой реки. Мне довелось наблюдать девушек, которые вели себя точно так же — под экстази, но в данном случае, по-моему, обошлось без таблеток. У нее были большие серо-зеленоватые глаза и черные волосы, уложенные короткими шипами.

В итоге с нами завис народ с нашей передачи и еще двое с передачи Тимми Мэнна, которая шла сразу после нашей; правда, сам старина Тимми не удостоил. Все расселись за нашим любимым круглым столом в дальнем углу пивной, и понеслось. Я, как мне казалось, прекрасно поладил с Таней, которая смеялась всем моим анекдотам и пару раз клала руку мне на плечо. Сперва-то планировалось, что вечером я встречу Джоу и мы сходим в кино, но потом все пришлось отменить — у Джоу приключился еще один кризис, связанный с «Аддиктой», — и я уже начинал подумывать о том, не прощупать ли почву с Таней.

Таня потягивала свой «WKD-синий», а я, заправившись двумя-тремя пинтами «Фуллера», перешел на виски, но последние два круга мухлевал. Когда никто не смотрел, я опускал стакан пониже и незаметно переворачивал под стулом, поливая древний и довольно замусоленный ковер. Черт побери, стопарики по двадцать пять граммов отличного виски, неразведенного — может, даже испарялось, не долетев до пола! Но я не мог позволить себе напиться. Если начнет что-нибудь вытанцовываться с милашкой Таней, лучше бы мне находиться в состоянии, в котором я сумею это оценить.

Но, как оказалось, мне ничего не светило: у Тани на шесть была назначена встреча с подругами, отговорить ее мне, к сожалению, не удалось. Я даже проводил ее до дверей и вывел на улицу. Она дала мне номер мобильника и поспешила к станции метро «Тотнем-Корт-роуд». Когда она растворилась в наступавших сумерках, я вздохнул и посмотрел на дисплей своей «моторолы», где еще светился ее номер.

Экранчик моего сотового погас, и я вернулся вовнутрь.

Наше застолье начало распадаться, когда его участники стали уходить, чтобы не опоздать — кто на автобус, кто на поезд, а кто и попросту на метро. Мы с Филом заглянули еще в «Тадж», торгующий навынос недорогой индийский ресторанчик, расположенный тут же за углом, а затем разошлись каждый в свою сторону. Я ощущал себя достаточно трезвым, чтобы сесть за руль, но в то же время понимал, что это не так, а потому оставил старушку Ленди на стоянке «Маут корпорейшн» и отправился домой на такси, с трудом выдержав по дороге очередную лекцию о превосходстве здоровой карибской кухни перед сомнительной индо-пакистанской жратвой, прочтенную мне Джеффом, шофером с Ямайки; судьба всегда сводит меня с ним, стоит только прикупить курятины под соусом карри или истекающую жиром коробку с кебабом.

— Моя тачка теперь провоняет, чувак!

— Вот тебе лишние пять фунтов, мой добрый друг, помаши ими в воздухе, и они разгонят дикую вонь Индостана.

Джефф счел мою шутку настолько забавной, что, выехав на Лотс-роуд, запалил огромный косяк и принялся, гогоча, выпускать клубы густого конопляного дыма.

Иногда я говорю людям, что мой дом стоит на приколе. Дело в том, что я обитаю в переоборудованной под жилье барже, пришвартованной к пристани Челси-Уорф. Когда-то баржа принадлежала сэру Джейми, у которого в Лондоне было несколько самых разных гнездышек в те времена, когда он еще пытался косить под Ричарда Брэнсона[34] (кстати, тогда он даже отпустил характерную бородку, но быстро сменил ее на серьгу и прихваченный на затылке пучок волос, полностью уступив привилегию разведения пышной растительности на лице единственному и неповторимому Бородачу Большого Бизнеса). «Краса Темпля» была старым капитально переоборудованным каботажным суденышком. Она по-прежнему принадлежала «Маут корпорейшн» и сдавалась мне в аренду, причем по невиданно гуманным расценкам. С тех пор как я начал вести передачу, выходящую в утренний прайм-тайм, со мной заключили поистине царский контракт, так что я мог бы платить за мое корыто и по рыночным расценкам, но дешевизна всегда имеет свою привлекательную сторону, хотя Фил не преминул указать, что сэр Джейми таким образом старается покрепче привязать меня к своей колеснице: ведь если меня лишат дневного эфира, я потеряю и престижный плавучий дом, и престижный адрес — Челси есть Челси.

Стоял прилив, и вода поднялась у пристани, по которой я шел к «Красе Темпля» мимо других подобных жилищ; вдвух из них горел свет, и оттуда доносилась музыка. С верховьев Темзы дул ветерок, смешанный с брызгами начинавшегося дождя. По железнодорожному мосту Баттерси прогрохотал поезд. Между мной и мостом высился, мерцая в ночи желтоватым светом, недостроенный фасад нового пафосного здания на набережной Челси-Рич. На реке было тихо, шум городского транспорта сюда почти не доносился. Прилив означал также отсутствие вони — неприятная сторона жизни на плаву состоит в том, что во время отлива дно Темзы обнажается, и придонный ил смердит, особенно в летнюю жару, всевозможными первобытными останками и чуть ли не допотопным дерьмом. Возможно, потому что именно этим он и является.