Станислав Зарницкий - Чичерин

• Название: Чичерин
• Автор: Станислав Зарницкий
• Издательство: Издательство "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Имя Георгия Васильевича Чичерина, возглавлявшего советскую дипломатию в трудные годы становления Советской власти, известно и за пределами нашей страны. Принадлежа к старинной дворянской семье, Чичерин еще в молодости порвал со своим классом и с 1904 года встал на путь профессионального революционера. Вынужденный эмигрировать, он активно участвовал в международном социалистическом движении. После победы Великой Октябрьской социалистической революции партия поставила Чичерина во главе Наркомата иностранных дел. С его именем связаны первые крупные победы советской дипломатии.

---

Прием в Варшаве на этот раз превзошел все ожидания. Польское министерство иностранных дел настойчиво добивалось от советского полпреда Войкова согласия, чтобы нарком рассматривался как гость польского правительства, к границе был выслан специальный салон-вагон, в Столбцы на встречу выехали заведующий русским отделом и начальник столичной полиции. На варшавском вокзале наркома встретили Скшинский и почти все ответственные чиновники польского МИД.

С польским министром Чичерин встречался дважды. Беседы носили чисто информационный характер, но польская печать создавала впечатление, будто Чичерин приехал в Польшу прежде всего за тем, чтобы сдвинуть советско-польские отношения с мертвой точки.

Президент, который когда-то отказывался даже принимать верительные грамоты у советского полпреда, изъявил согласие встретиться с Чичериным, как только он намекнул на это. Для поездки Чичерина к нему был подан специальный поезд.

Печать разрисовывала мельчайшие подробности биографии Чичерина. Утверждалось даже, что чичеринский род имел прямые родственные связи с Радзивиллами. Это льстило дворянству. Газеты писали об эрудиции советского наркома, о его глубоко прочувствованных высказываниях о Шопене и польской музыке вообще. Не было также недостатка в восторженных статьях о его исключительной политической проницательности и огромном дипломатическом таланте. Газеты охотно припоминали случаи, которые имели место во время первого визита Чичерина в Варшаву после Генуэзской конференции, когда советским полпредом там был Оболенский. Бывший дипломат Н. А. Равич в своих воспоминаниях описал такой случай из тех времен.

«…Чичерин остановился на несколько дней в Варшаве, и его пригласили ознакомиться в числе прочих достопримечательностей города с национальной галереей. Директор этого музея, видный пан, получивший этот пост по протекции одного из всемогущих «полковников» из окружения Пилсудского, во фраке и с цилиндром в руках, на плохом французском языке давал объяснения. Чичерин посматривал на него близорукими птичьими глазами поверх очков, а Оболенский поглаживал свою пышную бороду.

И Чичерин и Оболенский были первоклассными знатоками музыки и превосходными пианистами. Но Чичерин был влюблен в Моцарта, а Оболенский — в Бетховена. Накануне между ними произошел спор по музыкальным вопросам, и польская обслуга Римского отеля, разумеется внимательно за ними следившая, оказалась в полной растерянности, когда из апартаментов «пана амбасадора», где находился и «пан министр», полились, перемежаясь с громкими голосами спорящих, бурные звуки разыгрываемых на рояле музыкальных пьес.

Какой нужно было из этого сделать вывод, никто не знал. Итак, директор музея, указывая на одну из картин, продолжал:

— Здесь пан министр может видеть две работы знаменитого испанского живописца Франциско Гойи — «Портрет знатной дамы» и офорт «Тореадоры»…

Георгий Васильевич взглянул на него, потом внимательно посмотрел на картины и своим высоким голосом вдруг произнес на превосходном французском языке:

— Вы ошибаетесь, господин директор: этот портрет не подлинник, а копия с картины Гойи, сделанная, надо думать, после смерти художника одним из его учеников. Подлинник — в мадридском музее Дель-Прадо. Что касается офорта, то и это тоже очень хорошая копия. Почти вся серия Гойи «Тореадорство со времен Сида», написанная им в тысяча восемьсот первом году и состоящая из тридцати листов, находится во дворце герцога Альбы… Впрочем, герцог мало интересуется картинами, он собирает коллекцию перчаток…

После этого наступила некоторая пауза. И пан директор уже молча повел гостей в остальные залы…»

После отъезда наркома варшавские газеты восторженно отмечали, что Чичерин великолепно знал историю Польши и проявил тонкое понимание национальных традиций, как будто он сам был поляком. Как бы то ни было, визит Чичерина способствовал благоприятному изменению в настроениях польской общественности. 30 сентября Чичерин покидал Варшаву.

Теперь предстояла встреча со Штреземаном. От нее зависело многое. Конечно, нарком не мог знать, что именно Штреземан отдал распоряжение затягивать советско-германские торговые переговоры и двурушнически поручил чиновникам министерства информировать английского посла лорда д’Абернона о существе этих переговоров. Больше того, он распорядился намекнуть, что переговоры будут свернуты, если англичане дадут гарантию эвакуации Рейнской области, возвращения Германии ряда территорий и получения мандата на колонии. Цена была неслыханно велика, и д’Абернон сделал вид, что не понял намека. Не мог Чичерин знать и о том, что, публично восхваляя германо-советское сотрудничество, германский министр 19 июля 1925 года занес в свой дневник: «По крайней мере, до тех пор, пока там господствует большевизм, я не в состоянии много обещать себе от такого сотрудничества». И уж конечно, Ранцау скромно умолчал при встрече с наркомом, как после просьбы германского посла в Москве ускорить переговоры Штреземан заорал на него:

— Пойти на брак с коммунистической Россией — это значит лечь в постель с убийцами собственного народа! Нынешняя Россия — это вам не Россия времен Бисмарка!

Чичерин прямо заявил Штреземану при первой же встрече, что его удивляет вся та дипломатическая возня, которая ведется за спиной Советского Союза. Честность остается честностью не только в отношениях между людьми, но и в отношениях между государствами. Штреземан заюлил. Оставшиеся до отъезда в Локарно дни он употребил на то, чтобы развеять подозрения наркома. В немецких газетах появились статьи о «духе Рапалло», начались бесконечные приемы.

Чичерин настойчиво говорил о советско-германском договоре и, конечно, о предстоящей конференции в Локарно. Немцы, в свою очередь, настойчиво домогались ответа на вопрос, в чем же, собственно говоря, советская дипломатия обвиняет Англию. Чичерин терпеливо разъяснял сущность советско-английских противоречий.

На завтраке у рейхсканцлера Лютера нарком прямо заявил:

— Вы хотите перехитрить Англию, но Англия перехитрит вас.

— Клянусь богом, — возразил Лютер, — этого никогда не случится. Германия не пойдет в Лигу наций без устранения для нее статьи шестнадцатой.

Речь шла о 16-й статье устава Лиги наций о применении коллективных санкций. В случае вступления Германии в эту организацию она легко могла быть втянута в агрессивные действия против Советского Союза и согласно той же статье была обязана пропустить через свою территорию войска, направляющиеся против СССР.

Штреземан, подхватив замечание Лютера, уверял, что Германия не примет эту статью и вообще у нее нет и не будет никаких соглашений с Англией, направленных против СССР.

Много говорили о торговом договоре. Штреземан и в этом случае клялся, что в договоре Германия видит одни лишь плюсы, а попутно безбожно торговался, стараясь добиться для германских концессий как можно больше привилегий. Было очевидным, что посещение Чичериным Варшавы и его непримиримая позиция по отношению к Локарнской конференции вызвали у немцев сильное беспокойство.

Германскому правительству не хотелось жертвовать своими отношениями с Советским Союзом ради пока что сомнительных выгод возможного сближения с Англией, и 12 октября в Москве наконец-то состоялось подписание советско-германского договора. Немецкие газеты писали об огромном значении договора. Некоторые сравнивали его с историческим Рапалльским договором. С неприличной назойливостью повторялась мысль о том, что именно Германия оказалась первой страной, подписавшей такое широкое соглашение с Советским Союзом.

Дела не позволили Георгию Васильевичу заняться собой, и только 9 октября он обратился к известному врачу Клемпереру. Однако это не помешало ему на следующий день пожаловаться в полпредство, что его плохо снабжают иностранной прессой, он не получил ни французской «Тан», ни английской «Дейли телеграф».

Георгий Васильевич и в клинике продолжал интересоваться международными событиями, особенно ходом Локарнской конференции.

Клемперер протестовал против пренебрежительного отношения пациента к лечению, рекомендовал ему переехать в Висбаден на минеральные источники. Но Висбаден — в зоне французского контроля, поэтому пришлось запросить Париж. Через несколько дней поступил ответ, что французские власти берут на себя все заботы о безопасности советского наркома.

16 октября нарком выехал в скучный Висбаден. Деятельному, энергичному человеку было здесь очень тягостно. «Только попав в здешнее стоячее болото, без обычных стимулов извне, я вижу, до какой степени я разбит и утомлен…» — писал он.

И все-таки снова политика! Без нее жизнь пуста и утомительна. Политика давно захватила его целиком, вытеснив все стремления и помыслы. От нее нельзя отказаться, даже будучи больным.