Анатолий Нутрихин - Жаворонок над полем

• Название: Жаворонок над полем
• Автор: Анатолий Нутрихин
• Жанр: История

---

- Где же вы видели Пугачева? - не утерпел Митя.

- Погоди, скажу. Моя мать и я гостили в ту пору у ее сестры в крепости Озерной. А бунтовщики взяли ее приступом, солдаты-то особо не сопротивлялись, да и гарнизон был мал. Государь-батюшка восседал в кресле на крыльце комендантского дома. У ног красный ковер постелили. За спиной генералы стоят, а перед ним - пленные офицеры. Пугачев им: "Повинитесь и поступайте ко мне на службу!" А они отвечают ему дерзко, мол, не царь ты, а вор.. Он и велел вздернуть горемык на воротах. Потом все в поход двинулись... Только через какое-то время изменила народному войску удача. Тогда казаки, спасая свои головушки, выдали Пугачева властям. Граф Панин повез его в железной клетке в Москву. Однако он по дороге сбежал...

- А я читал, что Пугачева казнили в Москве на лобном месте, - заметил Митя. - Остатки мятежников еще посопротивлялись, но не долго...

- Это ты брось! - не согласился Фешка. - Бунты и потом были, хотя, может, и поменьше. Атаманы разные по губерниям объявлялись. Говорят и ноне под самым Тобольском в лесах прячется одна шайка.

- Теперь не разгуляешься, - сказал Вакарин. - Леса повырубали. Всюду дороги проложены. Чуть не в каждой деревне - пристав или урядник, в городе полиции тьма. Лишнее слово молвить боязно, вы, ребята, держите язык за зубами... Со мной, конечно, можно поболтать, с Северьяном. А больше ни-ни... И хватит об этом. Ты, Феша, передай отцу, что рубаху ему сошью к воскресенью, хотя и посулил к четвергу. Пальцы у меня не такие проворные, как раньше. А сейчас ступайте домой: я малость отдохну, а потом шить буду. Не серчайте на старика. Возьмите на дорожку орехов...

Приятели вышли из флигеля. Фешка отправился в Отрясиху обменивать бабки на рыболовные крючки, а Менделеев подался к себе на Большую Болотную: у него не были выполнены домашние задания по русскому и математике. Остаток дня он старательно занимался...

25. Вальс, вальс...

Дни были короткие, и обыватели рано ложились спать. Их жизнь зимой текла довольно однообразно. Состоятельные горожане развлекались катанием на тройках, охотой или карточной игрой. Каждый тешил себя согласно своим наклонностям и достатку. Молодые дворяне волочились за актерками заезжей труппы. После их очередного дебоша в гостинице антерпренеры жаловались гражданскому губернатору, и тот наказывал виноватых.

Заметным событием в жизни Тобольска становился приезд цыганского хора. Тогда в трактире, где поселялись дети кочевого племени, заполночь звенели гитары и раздавались песни... Казначей губернского правления Сериков потратил на заезжих чернооких красавиц казенные деньги и потом выстрелил себе в грудь. Рана не оказалась смертельной, и несчастный остался жив. А цыгане часть денег вернули...

Благополучно окончилась и дуэль подпоручика линейного батальона Калугина с экзекутором судебной палаты Пивоваровым, повздоривших из-за премьерши цыганского хора Маши. Экзекутор, стреляя, промахнулся, у него от огорчения и страха потекли от волнения слезы. Увидев их, подпоручик выстрелил в воздух...

Купцы тоже ударяли за цыганками и актрисами. Не поделив избранниц, тузили друг друга крепкими кулаками, таскали за бороды, круша трактирные зеркала и мебель. Владелец рыбных промыслов Евграф Себякин просил хор продать ему Машу. Получив отказ, с горя топил печку в трактире "Иртыш" пачками ассигнаций, Губернатор Энгельке пригрозил Евграфу судом.

Дворянство не без высокомерия наблюдало за грубыми нравами местных негоциантов, само оно в образе жизни подражало столичной знати. Состоятельные чиновники устраивали у себя дома балы, правда, больше смахивавшие на вечеринки. Но танцевали на таких балах азартно, с сибирским размахом, поистинне "паркет трещал под каблуком".

Настоящие балы устраивали в благородном собрании на Рождественской улице. В таких случаях играл гарнизонный оркестр, и распорядитель с белым бантом в петлице управлял мазуркой, почти не уступая петербургским хватам. Респектабельные мамаши в старомодных шелковых платьях располагались на стульях вдоль стен, лорнировали девиц и кавалеров. Пахло духами и звучала французская речь, впрочем далеко не идеальная.

Среди матрон ярким пятном выделялась полковница Маковкина, одетая в платье ядовито-сиреневого цвета. Она являла собой воплощение энергии и общительности. Обмахиваясь веером, полковница что-то нашептывала жене председателя судебной палаты Шенига. О Маковкиной местный поэт сложил стихи, в которых, в частности говорилось:

"А вот в углу в сирень одета

Сидит тобольская газета..."

Мадам Шениг говорила с Еленой Петровной о предполагавшемся приезде в город князя Горчакова, столичных модах и Жозефине Муравьевой, отправившейся на богомолье в Ивановский монастырь.

- Почему давно не видно Фонвизиных и Менделеевой? - спросила председательша.

- Михаил Александрович простудился, отгребая в саду снег от теплицы, охотно разъяснила полковница. - А Менделеевой недосуг на балы ездить: готовит приданое для дочки. За ее Машей ухаживает учитель гимназии Попов, непьющий, но фармазон.

- Ноне и таких женихов мало. Везет Марье Дмитриевне, - сказала Шениг.

Собеседницы сошлись на том, что лучше выдавать дочек за немолодых чиновников с положением. Их мнение разделили и сидевшие рядом дамы. Но если бы разговор услышали тобольские невесты, то они вряд ли бы согласились. Девицы больше мечтали о душках-офицерах и самозабвенно танцевали и с прапорщиками, расквартированного в городе батальона, и прибывшими на время драгунами.

Военные отвечали девушкам взаимностью: молодые тоболячки были отнюдь не дурны... Старожилы любили вспоминать, как приезжал в 1837 году в Тобольск сам цесаревич. На балу он обратил внимание на красивую жену батальонного командира Скерлетова и с удовольствием с ней вальсировал.

Что касается самой госпажи Скерлетовой, то она вскоре овдовела, имея на руках несколько дочек. Через какое-то время она снова вышла замуж. На сей раз за инспектора гимназии Ершова, который не устоял перед чарами вдовы...

Обычные же балы были довольно схожи: мазурка, котильон, полонез, плюс посещение буфета, карточная игра в соседнем помещении. Поэтому Менделеевы появлялись в обществе редко, хотя их и приглашали.

- Марья Дмитриевна, рассыльный принес... - докладывала хозяйке Прасковья, протягивая изящный конверт.

- От кого бы? - недоумевала госпожа Менделеева, а, прочитав письмо, восклицала: - Я так и знала! Председатель губернского правления Владимиров приглашает нас на ужин, с танцами. Поедем, Ваня?

- Уволь, душенька, от таких развлечений, - протестовал Иван Павлович. У них там водкой мерзко пахнет. Толкотня, картежники тешатся древними анекдотами. Лучше навестим в субботу Фонвизиных, возьмем с собой детей, послушаем душевную музыку. Да и стол у них отменный, генерал сам превосходный кулинар.

- Я и Паша согласны. Едем! - возликовал Митя.

Ему нравилось бывать у радушных Фонвизиных. Не подумаешь, что они люди с необыкновенными биографиями. Если бы он, Митя, был писателем, то сочинил бы о Фонвизиных роман или повесть, что-нибудь в вальтер-скоттовском духе.

Достойна пера и судьба поселенцев Анненковых, бывающих у Фонвизиных и Менделеевых. По словам маменьки, Иван Алексеевич Анненков был в молодости богат, хорош собой и служил в столице в кавалергардском полку. А любил он скромную юную француженку Полину Гебль. Потом - восстание на Сенатской площади... Анненков заключен в Петропавловскую крепость, затем отправлен в Сибирь на каторгу... Во время военных маневров девица Гебль кинулась в ноги императору Николаю, вымолила у него разрешение поехать в Читу к любимому. Там Анненков и Полина обвенчались...

В гостиной дома Фонвизиных собирались также Бобрищевы-Пушкины, Вольф, Свистунов... Долго светились окна в доме на углу Петропавловской и Павлуцкой улиц. Мелькали тени: хозяева и гости вальсировали.

Танцевать в городе вообще, как уже сказано выше, любили. Вечера устраивали даже в гимназии, хотя и не часто. Проходили они благопристойно, даже скучновато. Надзиратели ревностно следили за поведением гимназистов. Но и эти чопорные вечера разнообразили жизнь мальчишеской вольницы, скованной режимом казенного учебного заведения. И еще: вечера хоть чуть-чуть приобщали старшеклассников к загадочному миру женщин.

Один из таких балов устроили в январе. Митя решил непременно на нем присутствовать и вместе с Максимом Деденко в семь вечера был в гимназии. В гардеробе уже грудой висели девчоночьи шубки, пальто, пелерины, салопы... В вестибюле и коридорах витал запах духов, непривычный и тревожно волнующий. На лестнице постукивали туфельки... В зале музыканты-кантонисты раскладывали на пюпитрах ноты. Капельмейстер - полный пожилой фельдфебель - давал своим воспитанникам последние указания.

- Пошли вниз? - предложил Деденко.

На первом этаже, в столовой, превращенной в буфет, продавали бутерброды, лимонад, сельтерскую, пирожные и конфеты. Приятели выгребли из карманов мелочь, купили минеральной с сиропом и по бутерброду с сыром.