Одри Салкелд - Лени Рифеншталь

• Название: Лени Рифеншталь
• Автор: Одри Салкелд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-20396-3

Отважная, решительная, неотразимо красивая, словно королева Нибелунгов из древнегерманского эпоса, Лени Рифеншталь ворвалась в элиту мирового кинематографа как яркая актриса и режиссер-оператор документальных фильмов «Триумф воли» и «Олимпия», снятых с одобрения и под патронатом самого Адольфа Гитлера. В этих лентах ей удалось с талантом и страстью выдающегося художника передать дух эпохи небывалого подъема, могучей сплоченности предвоенной Германии.

Эти фильмы мгновенно принесли Лени всемирную славу, но, как и все лучшее, созданное немецкой нацией, слава Рифеншталь была втоптана в грязь, стерта в пыль под железной поступью легионов Третьего рейха.

Только потрясающее мужество помогло Лени Рифеншталь не сломаться под напором многолетних обвинений в причастности к преступлениям нацистов.

Она выстояла и не потеряла интереса к жизни. Лени вернулась в кинематографию, еще раз доказав всем свой талант и свою исключительность. Ей снова рукоплескал восхищенный мир…

В 2003 году Королева ушла из этого мира, навсегда оставшись в памяти многочисленных поклонников ее творчества Последней из Нибелунгов…

---

Хотя в ее распоряжении были и власть, и ресурсы, беспрецедентные доселе в спортивных репортажах, нельзя было сказать, чтобы съемки шли как по маслу. В первый же день Игр незадолго до того, как Гитлер явился на олимпийский стадион, отряд чернорубашечников предпринял попытку вышвырнуть вон две внушительные кинокамеры Лени: мол, загораживают вид из двух первых рядов (пока не заполненных). Рифеншталь тут же бросилась на защиту своих операторов, чьи протесты не доходили до глухих ушей эсэсовцев. Те прямо заявили ей, что оборудование подлежит удалению по распоряжению Геббельса. В ответ Лени запротестовала: оно установлено здесь по личному приказу фюрера! Перед лицом такой тирады эсэсовцы пожали плечами и отступили, вот только надолго ли?! Лени пришлось оставить все другие свои дела ради охраны камер, что спровоцировало первую из ее публичных склок с рейхсми-нистром Геббельсом. В то время как он орал на нее, вдруг заявился Геринг в своей воздушной форме небесно-голубого цвета, и выяснилось, что места, которым будто бы мешали камеры, закреплены за компанией сего тучного фельдмаршала. Между двумя вышеназванными подручными Гитлера была явная неприязнь, и каждый из них не упускал случая поддеть другого. Геринг, явив обаяние, прямо пропорциональное своей комплекции, улыбнулся Рифеншталь и велел ей утереть слезы. «Ну неужели же не найдется места для крошки?!» — изрек он, добродушно протискиваясь в узкий проход.

Но Геббельсу удалось отыграться уже на этой неделе. Во время соревнований по метанию молота Рифеншталь была занята съемками другого состязания, когда рефери потребовал удалить оператора Гуцци Лантшнера со стадиона. Вокруг защитной сетки, в которой находится метатель, Гуцци построил циркулярную дорожку, по которой возил свою камеру для съемок крупным планом. При этом было заранее оговорено с начальством, что сниматься будет только отборочный момент. Скандал разразился во время волнительного поединка между двумя немецкими спортсменами Карлом Хайном и Эрвином Бласком, обещавшим побитие рекорда. Кинематографисты считали, что все, что они делают, входит в рамки оговоренного; но начальство почему-то так не считало и потребовало от Гуцци убраться прочь. Когда попытки уговоров провалились, Лени снова прибегла к розыгрышу козырной карты — ссылке на недовольство фюрера; ну, здесь она чересчур погорячилась. Повествуя об этом инциденте три года спустя, Егер (который к тому времени расстался с Рифеншталь и уехал в Голливуд) вспоминал, как Лени кричала на арбитра: «Посмей только выгнать моего оператора с поля! Я тебя за уши приволоку к ложе фюрера, сволочь!»[47] По ее собственным воспоминаниям, ею во гневе в адрес судьи было брошено слово «ублюдок»; но, какова бы в действительности ни была употребленная ею лексика, парень не на шутку обиделся и подал формальную жалобу, которая через руки рейхсминистра спорта Ханса фон Тшаммераунд-Остена попала пару дней спустя прямо к Геббельсу. Тут же Лени Рифеншталь было запрещено появляться на стадионе при любых обстоятельствах.

Есть основания считать, что Геббельс, поддерживаемый рейхсминистром спорта, уже искал предлог, чтобы отстранить Лени Рифеншталь от выполнения контракта по олимпийскому фильму, и случившаяся перепалка была ему на руку. Все же ему меньше всего на свете хотелось публичного скандала. Момент для ниспровержения любимицы всей мировой прессы еще не настал. Ладно, пусть сперва все доснимет, а потом подключим кого-нибудь для монтажа. Геббельс потребовал, чтобы Лени принесла оскорбленному ею арбитру нижайшие извинения, и лишь после этого ей дадут продолжить съемки. На финальных состязаниях по метанию молота она находилась среди важных персон в ложе фюрера; ее оператору удалось запечатлеть взволнованный вздох вождя, когда Хайн одержал верх над Бласком, послав снаряд на полметра дальше. Но, увы, ценные кадры съемки крупным планом, которые были так желанны ею, оказались потерянными навсегда.

Вечером 6 августа Геббельс записал в своем дневнике: «Стадион. Вторая половина дня. Бег и прыжки. Мы выигрываем немного. Я задал хорошую головомойку Лени Рифеншталь, которая вела себя неописуемо дурно — одно слово, истеричка! Ну ничего в ней нет от мужчины!»

Руководитель производственного отдела студии «Тобис» Фридрих Майнц, которого погнали с должности за поддержку Лени Рифеншталь, позже подтвердит, что во время Олимпийских игр Лени подверглась самой настоящей «охоте на ведьм», инспирированной не только Министерством пропаганды, но также и предводителями штурмовиков и эсэсовцев. Пресс-атташе студии «Тобис» (старший гражданский чиновник, назначаемый на этот пост Министерством пропаганды) сказал Майнцу, что госпожа Рифеншталь стяжала репутацию «нестерпимой» и контрольные функционеры партии стараются повсюду дискредитировать ее. В это время снова всплыл на поверхность слушок, что она полуеврейка и что с политической точки зрения она не заслуживает доверия по причине ее хорошо известных шашней с евреями — Майнц даже слышал пророчества о том, что ей так и не дадут завершить олимпийский фильм. Его клятвенные заверения подтверждают послевоенные заявления Рифеншталь о совершенно независимом характере ее работы, равно как и о том, что она никогда не была членом нацистской партии и ее организаций. Несмотря на развернутую вокруг нее безобразную кампанию, она продолжала работать «с демонической энергией», всем сердцем отдаваясь выполнению своей задачи.

Битвы со спортивными арбитрами и полицией продолжались. Гуцци вышвыривали с поля шесть раз в течение трех дней. «Мне едва ли разрешат сделать несколько специальных кадров и движений камерой, которые я так тщательно готовил», — жаловался он Егеру. Досталось и Курту Нойберту — едва он разместил на позиции свою 180-фунтовую камеру, как от него потребовали сейчас же убрать ее прочь. Одной ассистентке запретили работать где бы то ни было вблизи стадиона на том лишь основании, что она — женщина!.. Досадные помехи усугублялись портившейся погодой и накапливающейся усталостью. Но при всем этом к концу первой недели Лени пребывала в состоянии эйфории. Съемка оказалась выдержанной в определенном стиле, и именно в таком, которого она добивалась. Вот что сказала она Эрнсту Егеру в интервью для «Фильм-Курьера» (опубликовано в номере от 8 августа 1936 года): «Я не люблю делать вещи наполовину… Я ненавижу, когда — наполовину!»

Этот же номер бюллетеня Егера рассказывает и о том, какое применение нашли камере с катапультой. Ее моторное оборудование было по-прежнему под запретом, но киногруппе разрешили проложить дорожку для ее катания вдоль трассы состязаний по бегу на пять тысяч метров. Эту функцию Лени решила возложить на легконогого Альберта Хёхта — товарища Эртля по альпинистским походам. Хёхт вручную толкал автоматическую камеру по рельсовой дорожке, и всякий раз, когда атлеты заканчивали очередной круг, забегал вперед и снимал их приближение. За одно это он заслуживал бы золотой олимпийской медали!

Главным объектом внимания в эту первую неделю были легкоатлетические состязания на главном спорткомплексе. Замок Рувальд находился от него невдалеке, но тем не менее машины, связывавшие штаб-квартиру с главным центром событий, намотали по несколько тысяч километров. Рифеншталь стала привычной фигурой на стадионе — ее фланелевые брюки и жокейская кепка узнавались издалека. Перемещалась ли она от одного кинооператора к другому или устремлялась к пьедесталу почета, чтобы лично поздравить победителей, толпа всякий раз восклицала хором: «Поцелуй его, Лени!» Она неплохо умела играть «на публику», хотя ее броскость и заметность была далеко не всем по вкусу — в глазах репортера светской хроники Беллы Фромм вид Лени Рифеншталь, занятой бурной изнуряющей деятельностью, был не чем иным, как жаждой дешевой популярности: «И вот она снова восседает подле своего фюрера, с улыбкой на лице, словно с обложки журнала, и нимбом важности, прочно зависшим над ее головой».

Газета «Нью-Йорк таймс» сетовала на то, что слово Лени было законом для кинооператоров, и тот из них, кто в продолжение одного дня получал две зловещие предостерегающие красные карточки, знал, что это означало отстранение от работы навсегда — «если потребуется, то с применением силы». Но для самых важных кинооператоров, которых она привыкла держать под постоянным надзором, красных карточек не предусматривалось. Яворски рассказывал, что она носилась между ними, точно маньячка, крича: «Что ты делаешь, как ты это делаешь?» Бегала и кричала… О да, она была абсолютная маньячка, она была полупомешанной. Но, добавлял он, все они были такими: «Или вы занимаетесь этим делом, как сумасшедший, или не добиваетесь ничего». Эртль соглашался с тем, что, демонстрируя свое «эго», она порою доходила до бешенства — у нее была привычка являться как гром среди ясного неба в самые напряженные моменты перед своими коллегами и разыгрывать из себя большую начальницу, утрированно жестикулируя, — а сзади всегда ходил, как тень, ее персональный фотограф, делая снимки для рекламы. Но Эртля она побеспокоила только раз — его недвусмысленное «Попрошу сейчас не говорить мне под руку!» даже удостоилось похвалы стоявшего рядом рефери. Впрочем, если демоническое руководство Лени и было излишним, когда дела шли хорошо, члены ее команды знали: в случае чего она будет готова сражаться за них, как тигрица. Она была из их рядов. Ну и, конечно, они могли положиться на то, что, когда дело дойдет до монтажа, она не искромсает с таким трудом добытые их сюжеты по своему произволу в мелкие кусочки, как это можно было ожидать от Вейдеманна.