Эльмира Нетесова - Забытые смертью

• Название: Забытые смертью
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: ACT
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-023334-5

...Ссыльнопоселенцы. «Пестрая компания» блатных всех видов и «мастей» - от прожженных «воров в законе» до молоденьких парнишек, по глупости получивших «первую ходку». ... Страшный мир. Мир, в чем-то отчаянно жестокий, а в чем-то, возможно, и более честный и справедливый, чем мир ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ. По крайней мере ЗДЕСЬ «фартовый народ» обитает по СОБСТВЕННОМУ «закону» - и НЕ НАРУШАЕТ его. Слишком уж страшная кара ждет того, кто хоть в чем-то погрешил против всемогущего «закона» зоны...

---

И вдруг этот Васька… Ответив, куда и зачем он едет, цыган приметил, что Прошка как-то странно одет, и спросил, не желая обидеть:

— Ты что, Прохор, к какой ведьме на пьянку собрался? Ты ж всех кикимор до усрачки насмешишь! Хоть одну живой оставь. Для меня!

— Сам пугало! — отвернулся Прошка и про себя подумал: «Лес большой! Ну с чего я взял, будто Васька к Тимофею поедет? Иль других дорог нет? Да и Олеся не глянет на цыгана. Она любит основательность, серьезность, а не свистуна с пляской», — и задрал нос кверху, успокаивая себя.

Нет, Прохор боялся не зря. Цыган подъехал к зимовью Тимофея, намного опередив Прошку.

Увидев лесника, передал ему бумажку, дающую право на получение дров, и предложил леснику дорогую папиросу, которую мог позволить себе лишь тот, кто имел приличный и твердый заработок.

Олеся несла воду из проруби. И увидевший ее цыган тут же взял у нее ведра, с песнями, смехом, шуткой занес в дом и вернулся к леснику.

Олесе запала в сердце улыбка Василия. Ей захотелось увидеть ее еще раз. И девушка, вылив воду в бочку, снова пошла к реке.

Василий нагнал ее у проруби. Зачерпнул воду, поднял ведра и только тут рассмотрел лицо Олеси, охватил взглядом всю. И… пропал цыган!

Василий наносил полную бочку воды. Пел, свистел на весь лес, шутил так, что не только Олеся — Тимофей хохотал до слез. Он показывал, как ходит по воду армейский повар, как он, Василий, убегал в самоволку, а потом попал на «губу», где его заставили не только чистить картошку, но и уборную. И как ефрейтор проверял качество работы.

Пока Прошка приехал, Олеся уже была очарована Василием. И не сводила с него влюбленных глаз.

А Василий, словно шутя, насадил топор на топорище, развел пилу, наточил ее. Угостил Олесю леденцами, которые всегда носил в кармане. И, загрузив с Тимофеем полные сани отборных березовых дров, пообещал наведываться чаще.

На Прошку, подъехавшего к избе, в этот раз уже никто не оглянулся. Его попросту не заметили. И это ударило по самолюбию больше любой пощечины. Что там галстук, певучие сапоги и галифе? Даже «Шипр» не помог. Олеся смотрела вслед трактору, словно увез Василий не только свою, улыбку, но и сердце девушки. Она слушала удаляющийся звук двигателя, лязг гусениц и уже скучала по цыгану. Прохора она не хотела слышать и смотрела на него с отвращением.

Тимофей понял, что творится с Олесей. Не ругал, не осуждал дочь. Ему и самому понравился веселый, красивый цыган.

Прохор был вне себя от злобы. Им не просто пренебрегли, у него отняли надежду, на него не обратили ни малейшего внимания. Отец и дочь будто заворожены цыганом. И когда Прошка попытался рассказать им о причине своего визита, его долго не могли понять.

Ему бы сообразить, сколь неуместен этот разговор теперь, уйти вовремя, дать семье обдумать, взвесить все. Но не хватило терпения, подвело воспитание и уверенность в собственной неотразимости. Репутация первого жениха поселка заставила заговорить. И, плюнув на уязвленное самолюбие, Прохор откашлялся и спросил:

— Так долго я еще буду ждать, покуда меня увидят и спросят, с чего я здесь теряю свое драгоценнее время и кручусь на скамейке ужом?

— Да бери ты эти дрова! Давно пора загрузить телегу! Чего торчишь бельмом на глазу? — раздраженно ответил Тимофей.

— Не за тем теплом я сюда приехал. Не за дровами. Не они нынче главное в избе моей. Сердце иного тепла запросило. Душевного. За ним я здесь объявился. Мужик во мне взыграл!

Тимофей, зачерпнувший из ведра кружку воды, в это время сделал глоток и, услышав сказанное, поперхнулся.

— Не ждали для себя радости такой? Я понимаю, шибко нежданная она для вас! Но я все обдумал и решился! Пора мне заново бабным стать!

— Чего? — еле продохнул лесник и смотрел на Прошку, выпучив глаза.

— Так и быть! Беру Олесю в бабы себе! — Прошка улыбнулся широкорото, обдав девку сальным мужичьим взглядом. Та съежилась, сникла и, прижавшись к отцу, запричитала:

— Не отдавайте меня за Прохора, тятенька! Не губите! Я слушаться буду Не стану нарядов просить! Только пожалейте! Уж лучше одна буду век вековать! — просила Олеся.

Такого подвоха Прохор не ожидал для себя.

— Отчего ж не мил стал? Еще вчера дозволяла гладить себя, целовать в щеки. Не отталкивала меня. Слушала признанья любовные и сама страдала по мне! Готова была босиком ко мне в дом бежать следом за телегой и даже вместях с кобылой! А нынчи что приключилось? Иль отшиб твои мозги цыганский выродок?

— Ты чего тут хвост распускаешь? Пошто срамишь мою дочь? Ты кто ей, чтобы отчитывал со мной вровень? — шагнул к Прошке Тимофей и схватил его за грудки: — Босяк засратый! Иль запамятовал, как появился тут? Да я тебя одним пальцем что клопа размажу на полу! — сдавил Прошку так, что дышать нечем стало. — Ворюга! Хлыщ вонючий! Гнида недобитая! — поднял Прошку над скамейкой. Тот ногами засучил. — Жених выблеванный! Я тебе живо место сыщу! В лесу пеньков хватает. Под любым успокою! — Лесник швырнул парня к двери, прикрикнув зло: — Пшел вон отсель!

— Торопитесь! Еще сами придете ко мне прощенья просить за сегодняшнее! Думаете, Васька женихом станет? Да его любой табор сманит. С-под носу увезет любая цыганка. Он не я! Я — надежа! Что камень! За мной, как за стеной, никакая не пропадет. А цыгане к работе не приучены. Им бы петь да плясать. А я свое отплясал. Сурьезным стал. Нешто меня на свистуна променяете? — заставил слушать себя Прошка.

— Откуда в наших местах табор объявится? Никогда их здесь не видел. Да и Васька в Речном с малолетства! Что ж доселе его никто не увел? — заколебался Тимофей.

— Молодой он покуда. Вот и не увели! Но вы смотрите на него! Кроме песен и плясок, ни шиша не умеет! Кой мужик из него получится?

Но Олеся ни о чем не хотела слышать.

— Прогони его! — просила отца.

— Я и сам уйду с радостями, что не свела судьба с безголовою. На счастье, так стряслось, что теперь сам убедился, как мог оконфузиться. В жены верных берут. А не крутелей! Безмозглые в старых девах векуют. Либо в подолах приносят! С цыганом того недолго ждать! — Прохор взялся за ручку двери и выскочил наружу, приметив, как Тимофей рванулся к ружью, заряженному крупной солью.

Прохор кинулся к саням. Какие там дрова?

О них забыл! От обиды дрожал. Он готов был наговорить еще много. Но боялся Тимофея. А тот выскочил на крыльцо с ружьем в руках. Увидел, что Прохор лошадь разворачивает, не стал стрелять мужику в задницу, чтобы думал, прежде чем говорить. Но вслед ему, не удержавшись, пообещал: коли будет Олеси домогаться — в первую же берлогу к медведю сунет.

Прошка уезжал из леса чуть не плача и все обдумывал, как отомстить цыгану, а главное — Олесе и Тимофею.

Он понимал: избить Ваську он не сумеет. Тот сильнее, крепче. В драках поднаторел, еще в армии научился всяким хитростям. «Угроз он тоже не испугается. Наоборот, они его раззадорят», — сокрушался Прохор.

Мать, узнав обо всем, не огорчилась. И, подумав, сказала:

— Цыган никогда не женится на лесничихе. С чего ты взял? Да тот Васька небось имя ее забыл, стоило уехать из лесу. Иль мало девок в поселке? Зачем ему в глушь мотаться за тем, что под боком имеется? Не клад! Зря сумлеваешься. С месяц-другой поломается, подождет впустую, враз поумнеет. И сам Тимофей придет к тебе с покаянием. А ты покуда к нему не показывайся! Обидься. Блюди достоинство семьи.

И Прошка послушался. Каждый день сдерживал кобылу, чтобы не свернула на знакомую тропу. Себя чуть ли не за шиворот держал: от соблазна увидеть Олесю хоть краем глаза. И брал дрова совсем на другом участке, далеком от зимовья Тимофея и Олеси.

Теперь он вновь стал появляться на улице среди девок и молодых вдовушек. Заигрывал, ухаживал. Но почему-то ни к одной не лежало его сердце.

Конечно, Прошка первым заметил, что не стало цыгана на вечеринках и посиделках. Замолчала его гитара. Лишь изредка слышались со двора Василия грустные песни. Но слов их никто не мог понять. Не знали поселковые, отчего грустит цыган.

Василий и впрямь потерял покой. Но оброненное Прошкой злое слово о цыгане застряло занозой в памяти Тимофея и Олеси.

«А что, если и впрямь уйдет в табор к своим, бросит дочь? Сегодня в любви клянется. Ну да что с него взять? Сорвет свое. Потом ищи, как ветра в поле!» — вздыхая, ворочался лесник на широкой лежанке.

Прошка первым увидел Олесю в поселке. В магазин приехала за покупками. Никогда раньше не наведывалась в Речное одна. А тут насмелилась. Услышал о ней и Василий. Мигом у магазина объявился. С гитарой, с песнями. И понятно! Вечер наступал.

Прошка, глядя на Олесю, губы кусал от злобы. Смотрит девка на Василия, людей не стыдясь. Глаз не отводит. О Прошке и не вспомнила. Забыла все его нежности. А ведь он из-за нее столько времени потерял! Поднималась в груди мужика черная волна ярости.

Вспомнились все унижения и оскорбления, которые услышал и стерпел от семьи лесника. Он больше не мог жить, не отомстив.