Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

• Название: Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских
• Автор: Роланд Харингтон
• Издательство: Новое литературное обозрения
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-326-1

Захватывающий авантюрный роман с элементами игры, фантастики и эротики, повествующий о политических и любовных приключениях американского слависта в России. Действие происходит в многомерном художественном пространстве на протяжении пяти веков русской и мировой истории. Среди персонажей романа — реальные сегодняшние политические деятели, олигархи, киллеры, некроманты, прекрасные женщины и порочные дети, а также знаменитые завоеватели и правители от Ивана Грозного до Билла Клинтона.

Роланд Харингтон — американский славист русского происхождения, профессор Мадисонского университета, автор восемнадцати книг и более трехсот статей. В 1990 году удостоен приза Густава Фехнера за книгу «Венерические болезни в русском романе». Работал консультантом в трех администрациях, сопровождал Б. Клинтона и Дж. У. Буша на встречах в верхах с президентами России Б. Ельциным и В. Путиным. Р. Харингтон — член дирекции научного центра им. Президента Эндрью Джонсона, председатель американского общества почитателей Ивана Грозного, член Академии изящных искусств штата Иллинойс.

---

Делать быть нечего: Весталкин со товарищи перевели производство на мирные рельсы. Вместо яда они начали выпускать косметику. На бетонном кубе, где размещалась лаборатория, ученые вывесили неоновую надпись «Салон красоты» и давай торговать! Но макияж «Уральская медуза» и губная помада «Горгона гор» не имели успеха среди местных модниц, ибо они предпочитали краситься по-западному, используя продукцию фирмы «Covergirl».

Бизнес лопнул. Спартак распустил свою команду. Лабораторию приватизировал какой-то бандит, который взорвал ее к чертям собачьим и на этом месте водрузил торговый центр для новых бедных. Там, где раньше был полигон, раскинулся универсам, полный уцененных турецких товаров. Лишь вонючая окружающая среда да лица местных мутантов напоминали о том, что когда-то здесь стоял научный объект всесоюзного значения.

Химик захандрил. Днем он стоял в очереди на бирже труда, вечером угрюмо пил и мечтал о восстановлении Советского Союза в границах 1985 года. Декольтированная госпожа Весталкина все чаще жаловалась, что кончилась ее красивая жизнь, и настойчиво намекала, что и в провинциальном захолуйстве есть мужики пороскошнее его.

Не то, чтобы у бедолаги не было заманчивых предложений. Бывшие сотрудники Весталкина, более продажные, чем он сам, уговаривали его пойти на службу к иракцам или иранцам, которым нужны были специалисты по ОМП. Однако марксистско-ленинские принципы и честный расизм не позволяли печальному ядоведу согласиться на эти пошлые предложения. Он все пил и пил и ждал реставрации коммунизма.

Тем временем молодая экс-советская семья вошла в период полураспада. Госпожа Весталкина пилила химика острым язычком, ранее бывшим к нему столь ласковым, и отказывалась смотреть на научного безработника как на мужа или даже мужчину. Особенно ранили его эпизоды, когда она дефилировала перед ним в прозрачном неглиже, приговаривая: «You can look, but you can’t touch»[144] (до замужества жестокая кокотка училась в английской спецшколе). Вдобавок жена теперь густо красилась, используя исключительно французскую косметику — как бы в укор неудавшейся конверсии, — и пропадала каждую ночь напроеб. Под утро госпожа Весталкина возвращалась в семейную квартиру вся возбужденная, отказывалась отвечать на тревожные вопросы господина Весталкина и ложилась спать в бывшую конжугальную кровать, из которой он был изгнан на кушетку в гостиной.

Между супругами возникло отчуждение. Они оказались очень разными людьми. Брак брел к краху.

Однажды, придя домой после бесплодных поисков работы, несчастный ученый нашел на столе записку, слабо отдававшую запахом знакомых духов «Jezebel». Небрежным почерком госпожа Весталкина сообщала ему, что уехала с другом-банкиром на Кипр, и просила не поминать ее слишком.

Трагический клочок бумаги выскользнул из онемевших пальцев Весталкина и медленно слетел на пол, какраненая белая птица. Его невидящий взгляд остановился на стенном календаре — и вдруг он увидел, что сегодня День работника химической промышленности, бывший когда-то праздником его сердца…

Так кандидат наук остался один, как прыщ, без любимой жены и любимого дела, а также без мамы и папы. Дело в том, что его совки-родители умерли от шока еще 21 августа 1991 года, сидя перед теликом, по которому передавали прямую трансляцию перевоза статуи Дзержинского с одноименной площади в Сад скульптуры напротив парка Горького.

Гайдаровские реформы и круглосуточное киряние привели к тому, что вскоре на книжке у Весталкина остался круглый ноль. Чтобы иметь деньги на алкогольные расходы, он начал продавать скорбный домашний скарб. Когда-то фешенебельная квартира опустела. Гостиная лишилась бухарского ковра, туалет лишился финского унитаза. На выручку от реализации компонентов семейного очага пьяница покупал водку: сначала «Смирновскую», потом «Московскую», потом «Жириновскую». Эти названия адъективным пунктиром рисовали траекторию его упадка.

Весталкин потерял лабораторных друзей, но не обрел новых. Носоносцы-алкоголики его не жаловали: трагихимик даже в самом скотском состоянии никогда не бывал навеселе. Впрочем, несмотря на круглосуточные запои, в нем еще шевелились остатки щепетильности. Он не мог заставить себя потреблять водку теплой, и поэтому японский холодильник продолжал стоять у него на пустой кухне, напоминая о том, как прекрасно жилось обитателям почтового ящика в эпоху реального социализма.

Ученый увядал. Он стал бугристым, кожа его покрылась пятнами, глаза вертелись, как бяки в колесе. Занятия волейболом остались в прошлом. Там, где раньше под атласной кожей атлета переливались тугие мускулы, теперь свисала дрябь да дрянь. Отчаянный алкоголик бродил по разоренной квартире, распевая гимн Советского Союза и харкая перекисью рвоты. Он поминутно наступал себе на правое веко, почему-то выросшее за период безработицы на полтора метра, этим приводя себя в еще более плохое настроение. В ушах у Весталкина звенело, в глазах горело, днем и ночью его донимали лиловые дьяволята. Они вопили сатанинскую пропаганду, гадили вдоль и поперек жилплощади, из-за чего в квартире стояла ужасная вонь. Соседи по подъезду, возмущенные негигиеничностью Весталкина, писали на него доносы в ЖЭК, как он когда-то на них в КГБ, и при встрече на лестнице грозили ему санитарным самосудом. Но несчастному кандидату наук было глубоко на них наплевать, что он и делал.

Как-то в ноябре 1997 года химик снял с дырявого лацкана любимый орден и понес его на барахолку продавать. Погода в этот день была аховая. На улице моросил дождь, из соседней Сибири дул холодный ветер. Давно уже не имея пальто или свитера, ученый обмотал шею веком на манер шарфа тепла ради и нетвердым шагом устремился в местную ячейку рыночной экономики.

Из знакомого ларька, охраняемого кавказскими боевиками, выглянула смуглая щетинистая физиономия.

— Салям алейкум, Менделеев, — с издевкой процедила она.

Весталкин нагнул голову от стыда и скорби.

— Вот, я принес, — тихо сказал он и положил орден в смуглую щетинистую ладонь.

Послышался лязг металла: лавочник пробовал «Знак почета» на смуглый щетинистый зуб.

— Фальшивый медаль, — процедил он.

— Но это же высокая правительственная награда, — прошептал химик. — Я недорого прошу.

Спекулянт сплюнул на прилавок.

— Иди отсюда, дорогой. Не мешай бизнес делать.

— Ну пожалуйста…

Боевики навели на Весталкина автоматы.

— Моя твоя не понимай, — ухмыльнулся лавочник и швырнул орден на грязный асфальт.

Бедный кавалер согнул разъеденную алкоголем спину, подобрал родимый значок и побрел назад в свою пустынную, печальную, пахучую квартиру.

За осенью пришла зима, за зимой — весна, времена года в этих краях нерадостные. Как-то под Пасху Весталкин куковал на кухне, то есть валялся на полу и уныло смотрел на японский холодильник, сувенир семейного счастья. Страдалец вспоминал красивую, но развратную жену, сбежавшую от него в погоне за длинным долларом и прочими искушениями. Ее небытие определяло его сознание. Химик хандрил так, что ему была хана. «Быть может, когда-нибудь она вернется и речь ее будет без издевки, а тело — без неглиже», — пессимистически мечтал он.

Вдруг Весталкину показалось, что на белой дверце холодильника маячит некая картинка. Пьяница напрягся — и решил, что это чье-то лицо. Но когда он сказал непотребное слово, видение задрожало и исчезло. Ученый махнул рукой и побрел на барахолку продавать последние панталоны.

Как выяснилось, дверца была теперь чем-то вроде экрана. Таинственный анфас появлялся и исчезал на ней каждый день в одно и то же время, постепенно становясь все более четким. Вскоре Весталкин мог ясно различить впалые щеки и очки на хрящеватом носу.

Однажды мученик науки из последних сил собрался идти в кабак. Но только он побрел туда, куда не надо, как его остановила неведомая сила. Весталкин вернулся домой, оклемался, причесался и уселся на полу перед холодильником. Предварительно он обрезал крайнюю плоть — удалил веко ножницами, чтобы лучше видеть очкарика на мистической дверце.

За окнами было темно, на душе у Весталкина тоже. Перед бессмысленным взором ученого прошли грехи его жизни: антирелигиозная пропаганда, погоня за материальными благами, пьяные разборки с женой. Страдалец почувствовал сладкое омерзение к самому себе и ему стало гадостно-радостно, да так здорово, что он витиевато взвыл и давай стучать головой об пол!

Вдруг холодильник задребезжал, загудел, загремел, и на белой поверхности дверцы сформировалось изможденное мужское лицо в корригирующих линзах. В его чертах было что-то мудрое, но реакционное.

Ошеломленный химик благолепно поцеловал орден, неведомым образом очутившийся в его дрожащей ладони, озарился посторонним светом и впал в транс.