Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

• Название: Мир хижинам, война дворцам
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1966

Первая книга дилогии украинского писателя Ю.Смолича, роман “Мир хижинам, война дворцам”, посвящена революционным событиям 1917 года на Украине и за её пределами, в частности и Петрограде.

Содержание книги охватывает период с Февральской революции до исторических июльских дней. На фоне общественных событий раскрываются судьбы героев романа — и среди них целого ряда лиц исторических, выведенных автором под их собственными именами.

Ю.Смолич использует и разрабатывает в книге огромный фактический материал, который в ряде случаев до сих пор широко не публиковался.

Вторая книга — “Ревет и стонет Днепр широкий” — посвящена борьбе за установление советской власти на Украине.

---

И поручик Нольде — миф, блеф, фантасмагория! — кинулся в омут вниз головой.

— О моя очаровательница! — прошептал он на самом высоком регистре патетики, поглядывая, как рука панны Софии выписывает на бланке какие-то цифры, очевидно его суточные и прогонные. — Я солгал, назвав вас сестрой. Не чувства брата — нет! — родились в моей израненной груди, едва я увидел вашу несравненную и неповторимую красоту…

Панна София слегка покраснела и опустила глаза.

— Ах, оставьте! — сурово сказала она.

— Моя волшебница! — воскликнул Нольде, одолеваемый двуединым чувством: нежеланием ехать на фронт я жаждой остаться в тылу. — Пшепрашам, але днес я нигде не… того-этого, как его, нгде не пйде! Позаяк[33] я вас, чаровница, как бога, кохам!

Нольде был уверен, что уже заговорил по-украински. Ему казалось, что стоит лишь надергать слов из нескольких языков, искалечить их, свалить в кучу — и получится еще один язык, совершенно особый, быть может, даже и украинский.

— Любовь с первого взгляда! — воскликнул он. — Коханье… милосць… Цлам рнчки![34]

Но приятную беседу прервал телефонный звонок.

Панна София сняла трубку, и лицо ее побледнело. Командир первого батальона полуботькоцев извещал с Караваевских дач, что казаки отказались ехать на фронт, а паны Грушевский, Винниченко и Петлюра во всю прыть мчатся в Центральную раду.

— Что случилось, мои волшебница? — полюбопытствовал барон Нольде. — О! — беспечно махнул он рукой, получив информацию. — Пусть это не тревожит мою чаровницу! У нас на фронте такие вещи происходят каждый день. В Ксом капонире, вероятно, еще много места. Если в Киеве найдется хотя бы три батальона каких-нибудь других солдат, инцидент будет ликвидирован за полчаса… Но чтобы предотвратить подобные инциденты, а будущем, вновь созданное государство должно прежде всего организовать контрразведку. Если жизнь моя может пригодиться Центральной раде, охотно отдаю ее в ваши прелестные ручки!

— То правда?

В эту минуту у подъезда зафыркала машина и в кабинет пулей влетел Петлюра, за ним Грушевский и, наконец, с обиженным видом вошел Винниченко: было все же досадно, что инициативу ликвидации бунта взял на себя Петлюра.

— Пан генеральный секретарь! — доложила секретарша. — С фронта прибыл и отдал себя под высокую руку Центральной рады выдающийся специалист по контрразведке и борьбе против бунтовщиков.

Нольде вскочил со стула и отрекомендовался, вытянувшись “смирно”:

— Поручик барон Нольде к нашим услугам!

— А! — Петлюра оглядел стоявшего перед ним офицера с головы до ног.

Контрразведка — верно! Как же это ему до сих пор не пришло в голову? Барон? Тоже, кстати, Во-первых, очень приятно, что и украинская нация имеет своих баронов. Во-вторых, ему, Петлюре, кобыштанскому голоштаннику, — отдавать приказания аристократу-барону! Гм! В конце концов, это тоже составляло мечту его жизни.

— Приступайте? — приказал Петлюра. — Сейчас мы с вами поедем к командующему округом. Свяжитесь с его старшим офицером Боголеповым-Южиным. Панна София, выпишите барону Нольденко удостоверение, что он является начальником контрразведки.

— Живио[35] ненька-Украина! — воскликнул барон Нольде, тронутый до глубины души.

— Прошу прощения у папа генерального секретаря, — напомнила панна София, подарив барона обнадеживающим взглядом, — но в таком случае необходимо издать предварительно приказ об организации дефензивы при Генеральном секретариате военных дел.

— Пишите! Я подпишу.

Панна София придвинула пишущую машинку и напечатала приказ о создании контрразведки. В книге приказов Генерального секретариата по военным делам он был записан под номером первым.

Начальник контрразведки стал “смирно” перед генеральным секретарем.

— Какие будут распоряжения по контрразведке?

— Разыскать и арестовать сына украинского писателя Коцюбинского — большевика!

Приказывать Петлюре приходилось впервые. Но он отдал приказ и уже не сомневался более, что он — истинный вождь.

Наконец-то, кажется, начиналась настоящая жизнь Симона Петлюры.

6

Полю Каракуту тем временем сушила тоска.

Измена возлюбленного поразила ее в самое сердце.

Но сердце ее и без того было ранено, и рана эта не заживала: незаконному плоду подходили сроки.

Поля сидела у окна в мезонине на Борщаговской, и, приоткрыв занавеску, печально взирала на синее небо.

То была не печаль, рожденная слабостью, а тоска от переполнявшей ее жизненной силы. Не слезы текли из ее глаз-васильков, а ярость закипала в молодой груди,

Поля поняла, что она теперь ненавидит весь мир, И в этом мире — прежде всего — высокопоставленных особ.

Свою первую девичью любовь она отдала блестящему офицеру. Он сорвал нежный цветок и растоптал его ногами. Свою вторую, по-женски жаркую, прекрасную, как открытие мира, что ни говорите, приятную, но вместе с тем осмотрительную, во имя покрытия греха задуманную любовь она отдала самому обыкновенному человеку, земгусару. Но, получив власть над другими, этот свинопас тоже поступил по-свински…

Поля поднялась, задернула занавеску, подошла к шкафу и открыла его.

В шкафу висели Полины платья: юбки-“шантеклер”, кофточки с буфами, английские блузки, платьица с татьянинскими рюшками — наимоднейшая оправа девичьей красы. Но Поля небрежно отодвинули платья в сторону и достала из глубины шкафа, широченные черные матросские штаны-клеш и темно-синюю форменку с голубым воротником, окаймленным тремя белыми полосками. Эту одежду Поля берегла как память об отце, матросе Днепровской флотилии, который дергал ее когда-то за косички, покупал ей карамельки “ландрин”, а потом пропал навсегда: призванный на японскую войну, погиб в далеком и холодном Японском море, в бою под Цусимой,

Поля сбросила халат и стала натягивать матросские штаны.

Штаны пришлись впору: Семен Каракута был тонок в талии, настоящий морячок. Потом она примерила форменку. Из зеркала смотрел на нее ладный матросик. Она надела бескозырку — матросик стал бравым. Поля передвинула бескозырку с затылка на бровь, затем с брови на затылок — теперь матрос глядел чертом.

Решено: хватит бегать в клуб анархии только на танцы да на синематограф. Сегодня же она пойдет к Наркису нет, к самому Барону! — и скажет: “Ладно, я согласна идти дорогой битв и побед, за торжество анархии под небом на земле”.

Барон с Наркисом давно уговаривали трагическую шулявочку вступить и партию анархистов-синдикалистов. Они говорили: “Появись а организации киевских анархистов хоть одни девушка — и мы сделаем из нее Жанну д’Арк!”

Поля выдвинула ящик комода и достала, маленький пистолет “зауер”, калибра семь миллиметров. Этот немецкий трофейный пистолетик она приобрела на Галицком базаре весной, когда, обольщенная штабс-капитаном, решила покончить с собой.

Нет, она не наложит на себя руки! Она станет анархисткой, вооружится бомбой и пистолетом и пойдет… кто его знает куда, но, во всяком случае, туда, где эти бомбы бросают и из пистолетов стреляют в разных высокопоставленных свиней.

Трепещите же, штабс-капитан Боголепов-Южин и генеральный секретарь Симон Петлюра! Поля Каракута идёт на вы!..

ПЕРЕМЕНЫ НА ФРОНТЕ

1

Артиллерийская подготовка на участках одиннадцатой, седьмой и восьмой армий продолжалась много часов.

После итого был отдан приказ: наступать!

На Калуш — на отрезке фронта в семьдесят километров — должны были выйти из окопов триста тысяч штыков, триста двадцать один батальон.

Штрафной гвардейский полк лежал на передовой в полном составе, — ему предстояло идти в атаку первой волной.

В шесть ноль-ноль — после несмолкаемой канонады — вдруг наступила тишина.

Мирно светило солнце, только что поднявшееся над горизонтом, голубело небо над головой, с гор тянуло утренним ветерком. Начинался погожий летний день, только птицы не пели и воняло гарью и дымом.

В мертвой тишине над линией окопов вдруг взорвался смех, затем будто бы плач, потом истерический хохот: мертвая тишина была нестерпима, страшнее несмолкаемой уничтожающей канонады, — и кто-то сошел с ума.

Командир полка поднялся на бруствер, выхватил шашку из ножен, крикнул: “Вперед, за мной, братцы!” — и двинулся на смертную пашню ничьей земли.

Командира никто не услышал — люди оглохли от внезапной тишины, они были равнодушны ко всему на свете, но поднялся один — поднялись машинально и остальные. И пошли.

Полк шел медленно, с винтовками на руку, люди спотыкались, падали в воронки, вставали и снова шли — как призраки, как автоматы. Стояла полная тишина.

Страшно было смотреть, как шел полк, но солдатам идти не было страшно: страх уходит, когда идут все.