Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

• Название: Мир хижинам, война дворцам
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1966

Первая книга дилогии украинского писателя Ю.Смолича, роман “Мир хижинам, война дворцам”, посвящена революционным событиям 1917 года на Украине и за её пределами, в частности и Петрограде.

Содержание книги охватывает период с Февральской революции до исторических июльских дней. На фоне общественных событий раскрываются судьбы героев романа — и среди них целого ряда лиц исторических, выведенных автором под их собственными именами.

Ю.Смолич использует и разрабатывает в книге огромный фактический материал, который в ряде случаев до сих пор широко не публиковался.

Вторая книга — “Ревет и стонет Днепр широкий” — посвящена борьбе за установление советской власти на Украине.

---

— Тебе, Лаврентий, — сказал Пятаков, — также предстоит особо важное поручение. Вчера комитет постановил широко развернуть работу среди юношества: необходимо призвать под наше знамя революционную молодежь. Мы создадим Союз молодежи. Тебе поручается составить проект устава. Основной силой союза должны являться, конечно, молодые рабочие, но следует втянуть также и школьную молодежь.

Работу среди студентов, гимназистов и реалистов ты возьмешь персонально на себя.

— Хорошо, — сразу согласился Лаврентий Картвелишвили, — Это очень хорошо! Наконец-то!..

Все задвигались, послышались одобрительные реплики. На заводах, в связи с мобилизациями в армию, работало много молодежи, а в средних школах немалое влияние имели “просвиты”, скауты и монархическая организация “Двуглавый орел”.

Пятаков остался доволен реакцией совещания.

— Ты, Горовиц, — обратился он к Саше слегка насмешливо, — еще со школьной скамьи прослыл одним из лучших знатоков марксизма и непревзойденным оратором. Поэтому за тобой остаются выступления в прениях и дебатах на всяческих публичных собраниях интеллигенции.

— Юрий Леонидович! — вскочил Горовиц. — Я прошу направить меня на работу среди пролетариата!

— Будешь выступать и среди пролетариата, — уклончиво ответил Пятаков. — Это с тебя не снимается. Но работа среди интеллигенции — особое задание тебе от комитета.

Саша Горовиц вспыхнул:

— Интеллигенция, интеллигенция! Что это на самом деле? Родился интеллигентом и это висит на тебе каким-то проклятием! Я из интеллигенции для того и ушел, чтобы работать с пролетариатом!..

— Оставь ты это свое… народничество, Горовиц! — сердито прервал его Пятаков. — Перед партией — все классы, и партия должна проникнуть всюду! И на всех собраниях, заседаниях…

— Но ведь в Киеве все знают, что я — из буржуазной семьи! — снова крикнул Саша Горовиц. — И это всегда дает меньшевикам повод для насмешек! Я считаю, что партии это не на пользу.

— Это сектантство! — Пятаков был возмущен. — Я и товарищ Бош — тоже не пролетарского происхождения, но…

— Но ведь я же еврей!

Все с удивлением посмотрели на Горовица. Он стоял, нервно одергивая на себе студенческую тужурку.

— Ну и что же из этого? — изумился Пятаков. — Странно слышать такие слова от интернационалиста. Я — русский, Бош — из немцев, ты — еврей, Затонский — малоросс, то есть я хотел сказать — украинец. Ну и что из того? Революционер не имеет ни родины, ни отечества…

При чем тут интернационализм? — В голосе Горовица звучала неподдельная мука. — Партии невыгодно, если провокаторы начинают шпынять, что большевизм еврейская выдумка.

— Ну что ты, Саша! — заговорили все. — Ты неправ!

— Товарищ Горовиц! — менторским тоном сказал Пятаков. — То, что ты сказал, я квалифицирую как интеллигентскую отрыжку и считаю признаком недостаточной большевистской закалки. Мы должны стоять выше национальных и расовых предрассудков.

— Я-то с этим согласен, но ведь обыватель не стоит выше, а именно среди обывателей и нужно вести пропаганду.

— Ну вот, — примирительно молвил Пятаков. — Ты уже согласен. А раз так, то я считаю разговор исчерпанным. Ты снова неправ, и мы тебя снова поправили.

Саша Горовиц принадлежал в комитете к числу “пятаковцев”: он поддерживал “платформу” Пятакова против ленинских Апрельских тезисов. Но после Апрельской конференции он, как и Бош, сменил позиции, и этого Пятаков не мог ему простить: между ними все чаще возникали споры.

Пятаков продолжал:

— Тебе, Штерн, поручается пропаганда среди девушек на курсах, в консерватории и вообще…

Лия бросила иронически:

— Ну уж конечно, раз женщина, то и работать среди женщин.

— А как же? Женщине легче вести работу среди женщин. Разве ты не согласна?

— Не согласна, но поручение комитета выполню.

— Вот и прекрасно! Тебе, Леонид, — обратился Пятаков к брату, — тебе, конечно, поручается военная периферия.

Леонид до сих пор ходил в военной форме: закон разрешал демобилизованным донашивать обмундирование. Как и всегда, Леонид поглядывал на брата так, словно только и ждал подходящего момента, чтобы начать с ним спор. Но сейчас он промолчал.

Юрий Пятаков добавил еще:

— Это — военные училища и школы прапорщиков: человек, который два года на фронте, найдет дорогу к их сердцам.

— Думаю, что так, — согласился Леонид.

— А тебя, Гамарник, придется отдать товарищу Бош, в распоряжение областного комитета, для работы среди провинциальной интеллигенции: учителя, врачи, агрономы, служащие сахарных заводов… — Он вдруг улыбнулся — улыбка была неожиданной на его суровом, вечно сосредоточенном лице. — У тебя роскошная борода! Такая борода расчистит тебе дорожку даже к директорам провинциальных гимназий.

— Я как раз думаю сбрить бороду, — сказал Ян Гамарник. — Буду искать дорожку к школьной молодежи.

Но Пятаков уже развеселился и продолжал шутить.

— А вот тебе, борода, всем бородам борода, — повернулся он к Затонскому, — будет совершенно особое задание…

Лицо у Затонского и верно заросло бородой до самых глаз, и очки сверкали из нее, словно зрачки тигра из чащи. Однако характер он имел мягкий, а в движениях был несколько неуклюж.

— Тебе, ясное дело, придется действовать среди самых бородатых! Конечно, за исключением пана Грушевского. Твоя периферия: профессура, всякие почтенные деятели — так сказать, цвет киевской интеллигенции… Вот и всё!

Но Затонский не принял шутки. Он сверкнул пронзительным взглядом и добродушно промолвил:

— Ты забыл еще одну периферию, товарищ Юрий!

Пятаков раздраженно взглянул на Затонского, он не любил когда ему делали замечания, даже если это было простое напоминание.

— Периферий, — сказал он, — много. Но интеллигентных сил у нас мало. Поэтому… А что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду село.

— Село? — Пятаков удивился. — Какое село?

— Не какое, a вообще село. Мы, большевики, должны идти в село: там сейчас творится черт знает что!

— Мы — партия пролетариата, — назидательно напомнил Пятаков. — Что же касается мелкобуржуазной крестьянской стихии, то задачи, которые на данном этапе ставит перед нами проблема мировой революции…

— Получается, — гневно крикнул Леонид Пятаков, — что крестьянство мы отдаем другим партиям?!

— Мировую революцию пролетариат совершает не только для себя! — горячо откликнулся и Картвелишвили.

— Без крестьянства, без этой мелкобуржуазной стихии, — молвил ласково, но с сердитым взглядом Затонский, — нечего и думать о социалистической революции в нашей стране! Программа нашей партии…

— Программа нашей партии, — прервал Пятаков, ибо не любил, чтобы его прерывали, — требует передать помещичью землю крестьянам без выкупа. Никакая другая партия не выдвигает такого тезиса!

— Неверно! Наделить крестьян безвозмездно землею требуют и украинские эсеры, по крайней мере левое эсеровское крыло: они заявили об этом на крестьянском съезде, созванном Центральной радой…

— Демагогия! — пренебрежительно бросил Пятаков.

— Конечно, — согласился Затонский. — Демагогия со стороны Центральной рады. Но никак не демагогия, а естественное проявление насущнейших интересов со стороны крестьянства. Мы, а не эсеры, должны возглавить борьбу крестьянства за землю.

— Верно! — крикнул Леонид Пятаков. — В Петрограде сейчас тоже происходит крестьянский съезд, и с докладом о земле выступил на нем Ленин!..

— Ленин! Ленин! — снова раздраженно повысил голос Пятаков. — Мы собрались тут не для того, чтобы дискутировать по поводу ленинских взглядов. Будет более уместно, — повернулся он к Затонскому, если ты этот вопрос поставишь у Бош, на областном комитете. У нас, в городской организации, нет крестьян…

— Это узко! Это сектантство! — вскочил Леонид Пятаков, которому наконец подвернулся повод, чтобы броситься в драку.

Но Юрий Пятаков не обратил внимания на брата: Леонид всегда лез в драку, даже дома, за чайным столом. Юрий снова постучал карандашом по столу:

— Считаю обсуждение этого вопроса неуместным. Тут не собрание и не заседание комитета. Мы на инструктивном совещании, и вопрос перед нами стоит совершенно конкретный: выполнить решение комитета о работе среди интеллигенции и среди молодежи в частности.

— Почему же вы забыли о сельской молодёжи? — вскочил и Саша Горовиц. — И я предлагаю поручить это мне вместо работы среди интеллигенции.

Пятаков смерил его холодным взглядом.

— Но, Горовиц, ты же сам напомнил нам о том, что ты… еврей! Антисемитизм цепко врос корнями в сельскую периферию.

— Это неверно! — воскликнул Затонский, выходя наконец из равновесия. — Антисемитизма в городе больше, чем на селе!