Марк Гроссман - Камень-обманка

• Название: Камень-обманка
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1978

Роман повествует о бурных событиях, происходивших в годы гражданской войны на Урале и в Сибири. Печатается в сокращенном варианте.

---

Эти споры не помешали Китаю оккупировать Монголию. Начались бесчинства. И генерал Чен И, сторонник американцев, и генерал Сюй Шу-чжен, симпатизировавший японцам, с одинаковым рвением и алчностью попеременно обирали народ. Для князей Монголии, вероятно, имело некоторое значение то обстоятельство, что Чен грабил с чисто азиатской деликатностью, а «маленький Сюй», «комиссар по благоустройству окраины Китая и умиротворенной Внешней Монголии» — ломил без всяких оглядок. Но для аратства и тот и другой были чумой и бедствием. До последних дней в стране сохранилось девять видов пыток. Китайские ростовщики и местная знать истязали аратов.

Унгерна не волновали несчастья монголов, но у него были свои планы. Отлично понимая, что народ и большинство князей ненавидят гаминов[17], генерал полагал: богдо-хан не будет противиться пропуску Азиатской дивизии на Ургу.

Добравшись до нужного хошуна, Россохатский отыскал Лубсан-Цэвэна, и они тотчас уединились в юрте.

Князь долго читал послание, написанное на куске шелка, косился на русского и важно морщил брови.

Наконец сказал Андрею:

— Передай, кому надо: я выполню просьбу всесильного барса и моего друга генерал-лейтенанта барона Романа Унгерна. Да поможет нам небо.

Лубсан-Цэвэн обещание свое выполнил и провел Россохатского тайным ходом, мимо китайских постов, к хану.

Монарх принял русского офицера в одной из подвальных комнат Зеленого дворца.

Андрей ожидал увидеть на троне страны властного человека с квадратным подбородком и узкими колющими глазами. Он знал, что богдо-хан равен в Монголии богу, и одно его слово спроваживает на тот свет любого подданного. Так было, кстати сказать, совсем недавно, когда владыка приказал ламам подарить премьеру страны Сайн-Ноин-хану возможность перевоплощения и вечное блаженство. Несчастному налили в чашу тройную порцию яда, и он умер в мучениях.

Пройдя вслед за Лубсан-Цэвэном в крошечную полутемную комнату, Россохатский почти наткнулся на богдо-гэгэна. Всемогущий стоял у самой двери, и его неподвижный взгляд ничего не выражал.

Все в лице и фигуре богдо-хана показалось Россохатскому тусклым и ничтожным. Тусклыми были желтый с черной каймой халат монарха и такая же шляпа. Бесформенно одутловатое, под цвет халата, лицо, в котором почему-то запомнились дряблые щеки, тщательно выскобленные брадобреем. Ничтожна плоская фигура с угловатыми плечами, узкие глаза в красных болезненных прожилках. Богдо-хан часто вытирал глаза большим шелковым платком и, наконец, поморщившись, надел черные массивные очки.

Никто не спросил офицера, как ему удалось, пробираясь в Ургу, миновать китайцев. Царедворцы полагали, вероятно, что это не их дело.

Толмач прочитал послание Унгерна, и богдо-хан несколько минут что-то говорил, вяло шевеля обескровленными губами.

Россохатскому перевели слова «живого бога». Сотник запомнил лишь заключительные фразы: «Передайте нойону[18]: мы не забыли родную степь и желтую веру. И еще скажите дарге[19]: мои люди ждут его не позже марта Года белой курицы[20]. К этому сроку я подготовлю людей».

К Унгерну Россохатский вернулся с разрешением всемогущего идти на Ургу, когда подадут сигнал.

Выслушав сотника, генерал подергал себя за усы, сощурился, махнул рукой.

— Плевать! Стану топтаться!.. Он что ж, слепая скотина, полагает: у меня и дел других нет?!

Барон приказал дивизии выступать немедля.

Второго ноября двадцатого года Азиатская конная дивизия пыталась взять столицу внезапным налетом — и потерпела неудачу. Китайцы выстояли.

Унгерн увел дивизию на восток, пополнил ее отрядами цириков[21] и снова стал готовиться к штурму. В хошуне Сан Бейсе Цецеханского аймака[22] князь Дугаржаб оказал генералу почести, достойные члена царской фамилии и снабдил его конями и провиантом. Дугаржаб надеялся, что казаки выбьют гаминов из Монголии и вернут ее земли тем, кому они принадлежали по праву.

В конце января двадцать первого года дивизия, оставив стоянку в Убулгуне, в тридцати пяти верстах юго-восточнее Урги, двинулась на столицу. По склонам горы Баин-Цзурхе конники подошли к городу и первого февраля начали обстрел Урги с востока и юга.

Унгерн проявил особую заботу о владыке страны. Сотня забайкальских казаков захватила богдо-хана и его жену; царственные супруги были отправлены в монастырь Маньчжушири — безопасное место, очень похожее на тюрьму.

В первых числах февраля китайцев выбили из Урги, и они в беспорядке покатились на юго-восток под ударами казачьих полков и монгольских отрядов. Часть столичного гарнизона ушла на север к русской границе; южнее Кяхты гамины соединились с одним из своих отрядов.

Унгерн гнал противника к его границе еще двести верст, на Калган и Чойри-сумэ, и только после того вернулся в столицу.

В Урге были захвачены пушки, пулеметы и восемь тысяч винтовок.

«Родственник царя» не отличался большими дипломатическими способностями. Его дивизия с непостижимой быстротой очистила магазины и банки китайцев, захватила весь золотой запас Урги, устроила жестокую сечу.

Именно тогда Его Святейшество богдо-хан, снова посаженный на трон Унгерном, объявил барона хубилганом[23]. Указ всемогущего гласил:

«По высоким заслугам награждается: русский генерал, барон потомственным великим князем Дархан-Хошей Цин Вана, в степени хана. Ему представляется право иметь паланкин зеленого цвета, красновато-желтую хурму, желтые поводья и трехочковое павлинье перо с присвоением звания «Дающий развитие государству великий герой».

Новый премьер Монголии Бадма-Доржи, принимавший участие в сочинении громкого титула, полагал, что Унгерн получил его не зря. Российский монархист был почти своим человеком в этой несчастной нищей стране. Фанатик и авантюрист, барон в свое время немало пожил в Урге. Бадма-Доржи было хорошо известно, что Унгерн не терял здесь времени впустую, а заводил полезные знакомства, изучал страну, ее язык и веру.

Впрочем, следует сказать: Унгерн вполне понимал, что цена чинам, пожалованным ему «Живым Буддой» — бумажный рубль. Да и не о них думал в ту пору барон. Было совершенно очевидно, что войска Сухэ-Батора, полки Красной Армии и Дальневосточной республики не оставят его в покое. Он не хотел ждать, когда это случится.

* * *

Еще в начале октября, когда Андрей вернулся из Урги, выполнив поручение, Унгерн сказал ему:

— Беру писцом к себе. Запомни наперед: ненавижу философов, красных, комиссаров, евреев, Керенского, всю остальную дрянь. Мне было видение бога: господь поручил спасти его дело на земле… Поди вон. Позову, коли надо.

Андрею показалось сначала, что Унгерн болен горячкой, что он сошел с ума, что он, в лучшем случае, пьян. Но язык барона не заплетался, слова он складывал верно, только Россохатскому казалось, что генерал никак не может добраться до точки и постоянно обрывает фразы.

Сотник резко щелкнул каблуками и вышел из палатки.

Это было уму непостижимо! Тщедушный с виду, тридцатитрехлетний человек, захвативший власть над тысячами вооруженных людей, казнивший без малейшего раздумья врагов, а то и своих, Унгерн был совершенно лишен трезвого взгляда на обстановку. Казалось, во главе дивизии стоит слепец ума, вовсе не видящий, в каком положении находится он сам и его войска.

Даже казакам было уже ясно, что война выиграна красными, что дивизия разлагается, что надо немедля уходить в Китай и, спасая шкуру, интернироваться. Но Унгерн вел смертный, безнадежный бой и ничего не разумел или не хотел разуметь.

Никто не мог сказать заранее, что через час взбредет в голову генералу. Сегодня он объявлял себя родственником царя и единственным в России убежденным монархистом, завтра кричал, что ненавидит Россию и всегда ненавидел ее, послезавтра вдруг начинал утверждать, что мир спасет желтая раса, и он, Унгерн, лишь солдат японского и монгольского царей.

Взяв Ургу, Унгерн вызвал полковника Сипайло и, не предложив ему сесть, прокричал:

— Всю сволочь, всю — под корень! Чтоб чисто!..

Когда-то судьба уже сводила Андрея с полковником. Это было на Урале, в те дни, когда Россохатский, мобилизованный Колчаком, впервые надел шинель. Тогда Сипайло, служивший в контрразведке адмирала, попытался забрать молоденького вольноопределяющегося к себе. Андрея это возмутило: война ничем не привлекала его, но служба в карательных органах была вовсе ненавистна и вызывала почти ужас. Россохатский отказался и навлек на себя безудержный гнев Сипайло. Спасаясь от службы в контрразведке и от мести ее начальника, Андрей пошел на отчаянный шаг. Узнав, что адмирал находится в том же селе Баландино, что и он, Россохатский, молодой человек попытался увидеть Колчака. Андрею повезло: земля тогда ходила ходуном под ногами Верховного, и удалось переброситься с адмиралом двумя или тремя фразами. Отделавшись неделей ареста, Россохатский попал в казачий полк.