Марк Гроссман - Камень-обманка

• Название: Камень-обманка
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1978

Роман повествует о бурных событиях, происходивших в годы гражданской войны на Урале и в Сибири. Печатается в сокращенном варианте.

---

Затем конвой по команде, загнул края шеренги, образовал полукруг и вскинул винтовки.

И в морозном воздухе прозвучала негромкая команда, которую, однако, услышали все:

— По врагам Революции и России — огонь!

Прогремел залп, и через короткий промежуток — еще один.

Комендант тюрьмы подошел к Бурсаку.

— Куда девать трупы?

Из шеренги выскочил чернобородый дружинник с длинными руками, крикнул, скаля зубы:

— В Ангару их, богатеньких! К рыбам на верхосытку!

Бурсак сухо кивнул головой. Тотчас к подошве горы подъехали розвальни, трупы положили в холщовые мешки, и лошадь, мотая закуржавевшей головой, потащила сани к Ангаре.

Остановились возле женского монастыря, и все спустились к реке по тропинке, которую протоптали обитательницы монастыря.

Во льду была прорубь, уже успевшая покрыться тонким ледком.

Пока дружина расчищала дыру, чернобородый вертелся возле Чудновского, наконец сказал чекисту:

— Теперь их высокоблагородию шапка ни к чему. Имею желание обменяться с покойничком. Можно?

— Фамилия? — мрачно поинтересовался Чудновский. — Кто такой?

— Мефодий Дикой, — отозвался дружинник. — Левым есером записан. Так можно шапочку реквизировать или отказ?

Чудновский подошел вплотную к Дикому, рванул его за отворот шинели, но в ту же секунду резко убрал руки.

— Я тебе покажу шапку, дурак!

Дикой отошел за спины дружинников, негромко выругался.

— Начальство — всегда начальство, разве ж оно бедного понимает? Шапку, вишь, пожалел для человека, идол!

Мешки спустили в прорубь, и конвой, закинув винтовки за плечи, построился в два ряда.

Шагая рядом с Бурсаком, Чудновский прислушивался к звукам, доносившимся к Ушаковке от Иннокентьевской и Олонков. Пушки стреляли вяло, пулеметы молчали: Войцеховский, кажется, выдохся.

Зашли в тюрьму. Быстро оформили бумаги и отпустили дружину.

В семь часов утра Чудновский явился к Ширямову. Сев рядом с председателем ВРК, он протянул ему лист с приговором.

На его обороте темнела запись чернилами, сделанная рукой Бурсака:

«Постановление Военно-Революционного Комитета от 6 февраля 1920 года за № 27 приведено в исполнение 7 февраля 1920 года, в 5 часов утра, в присутствии председателя Чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта иркутской губернской тюрьмы, что и свидетельствуется подписавшимися.

Председатель Чрезвычайной следственной комиссии  С.  Ч у д н о в с к и й. Комендант города Иркутска  И.  Б у р с а к».

Пытаясь расцепить слипающиеся веки, Чудновский спросил:

— Я могу идти, Илья?

— Иди, — кивнул председатель ревкома. — Однако постой. Только что я говорил с пленным офицером. Он сообщил: каппелевцы сошли с Московского тракта, пересекли железную дорогу и бегут к Байкалу. Мы, кажется, выиграли без крови этот бой, Самуил Гдальевич!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НИКТО НЕ ПРОСИЛ ПОЩАДЫ

ГЛАВА 4-я БЕШЕНАЯ СОБАКА УНГЕРН

Совершенно невозможно было понять, почему Унгерн, этот человек, ненавидимый своими, вероятно, не меньше, чем врагами, остановил выбор на нем, Россохатском. Полусумасшедший фанатик, садист без жалости и размышлений, Унгерн, кажется, во всем мире был назван «черным бароном», и его зловещая тень легла на тысячи людей, обманутых и погубленных им.

В конце сентября двадцатого года Россохатский, уже неделю командовавший казачьей сотней второго полка, прискакал в штаб дивизии с пакетом от полковника Хоботова. Части Азиатской конной дивизии барона были на марше: уйдя из Даурии и пробившись через русскую границу, они теперь шли в аймак Цецен-Хан, восточнее Урги[14].

Передав донесение адъютанту Унгерна Еремееву, Андрей собрался в обратный путь. Но тут его окликнул адъютант и велел идти к генералу.

Барон писал какую-то бумагу и не обратил внимания ни на приход сотника, ни на его рапорт.

Андрей, вытянувшись перед командующим, с любопытством и некоторой опаской разглядывал человека лет тридцати пяти, сидевшего за небольшим походным столом. В палатке было сумрачно, но при мерцании свечи Россохатский сносно рассмотрел фигуру и лицо барона.

Невысокий, плоский, с прямыми плечами, на которых еле заметно вздрагивали потертые погоны, генерал быстро писал, разбрызгивая чернила, и тонкая его шея покраснела от напряжения. Небольшая голова с крупным бугристым лбом была почти неподвижна, иногда лишь падали на лоб желтые растрепанные волосы и нервически вздрагивали мускулы на медном беспокойном лице. Он беспрерывно курил трубку, то и дело сплевывая слюну на замусоренный земляной пол.

Наконец погладил свободной рукой рыжеватые, опущенные по углам рта усы и поднял голову. В Андрея впились синевато-серые сверлящие глаза под выгоревшими густыми бровями.

— Кто? — спросил Унгерн.

Россохатский доложил о себе вторично.

— Сотник второго полка Россохатский, — повторил его слова генерал и ногтями поскреб щетину на широких скулах. — Бывал в Урге? Нет. Поедешь. Читай.

Он передал Россохатскому лист бумаги, исписанный крупным остроконечным почерком, и вышел из палатки.

Это было письмо Унгерна богдо-гэгэну[15]. Прибалтийский немец и русский монархист писал владыке Монголии:

«Я, барон Унгерн, родственник русского царя, ставлю цель, исходя из традиционной дружбы России и Монголии, оказать помощь богдо-хану для освобождения Монголии от китайского ига и восстановления прежней власти. Прошу согласия на вступление моих войск в Ургу…»

«Врет, что родственник царя, — подумал Андрей. — Этот за словом в карман не полезет».

Еще не дочитав письма, Россохатский услышал за спиной быстрые шаги и, обернувшись, увидел генерала.

— Ну? — спросил Унгерн. — Однако не твоего ума… Прочти…

Покусывая желтыми от никотина зубами мундштук кривой казачьей трубки, он сунул Андрею листок с машинописным текстом и презрительно скривился. Взглянув на бумажку, Россохатский догадался: русский перевод декрета, обнародованного генералом Сюй Шу-чженом двадцать второго ноября девятнадцатого года. Декрет сообщал о ликвидации монгольской автономии и переходе всей власти к Китаю.

— Да не гляди все, а где отмечено!

Андрей пробежал глазами слова, отчеркнутые толстым синим карандашом. Расправляясь с самостоятельностью страны, правители «Серединной империи» даровали жене богдо-гэгэна Эхе-Дагини звание «драгоценной мудрой княгини чистого разума и ясной мысли».

— Каково? — усмехнулся Унгерн. — У болванов отнимают страну и взамен суют глупые звания. А они глотают жвачку и не давятся. Ну, я лучше китайцев знаю Монголию и богдо-хана. Езжай в Ургу. Отвезешь конверт.

Генерал исподлобья взглянул на сотника, пожевал тубами, пробормотал:

— Перед отъездом явись ко мне. Возьмешь еще письмо. Ступай.

На следующее утро Россохатский выехал в Ургу. Он достаточно хорошо понимал обстановку и трудности поездки. Монарх Монголии, которому надлежало вручить пакет Унгерна, был арестован китайцами и томился, вместе с женой, в Зеленом дворце, вблизи столицы. Проникнуть к нему было почти невозможно, и генерал снабдил сотника письмом к приближенному властелина Лубсан-Цэвэну. Еще десять лет назад, охраняя русскую дипломатическую миссию в Урге, барон близко сошелся с влиятельным князем. Лубсан-Цэвэн, как надеялся генерал, проведет Россохатского потайным ходом в Зеленый дворец.

Унгерн также приказал Россохатскому и кавалеристам, которые будут сопровождать сотника, переодеться в монгольскую одежду. Всем были выданы поддельные документы, офицеру, кроме того, — подарки для князя и, на всякий случай, кошель с тугриками.

Лубсан-Цэвэна Россохатский должен был найти в одном из ближайших к столице хошунов[16].

На пакете Унгерна была пометка «Аллюр три креста», но Россохатский совсем не стремился скакать в столицу сломя голову.

…В центре Азии бушевали политические и военные бури. Генералы Китая, ловя друг друга за горло, тем не менее сходились в одном: надо в этой смуте прибрать Мэн-гу к рукам и уберечь ее от влияния большевизма. Однако на Монголию зарились крупные акулы — Япония, Америка, русский царь, — и китайские генералы, не очень-то полагаясь на собственные силы, входили в тайные сговоры с противными сторонами. Одни полагали, что страну надо впрячь в японский хомут, другие утверждали, что следует использовать оглобли Америки или Англии.

Эти споры не помешали Китаю оккупировать Монголию. Начались бесчинства. И генерал Чен И, сторонник американцев, и генерал Сюй Шу-чжен, симпатизировавший японцам, с одинаковым рвением и алчностью попеременно обирали народ. Для князей Монголии, вероятно, имело некоторое значение то обстоятельство, что Чен грабил с чисто азиатской деликатностью, а «маленький Сюй», «комиссар по благоустройству окраины Китая и умиротворенной Внешней Монголии» — ломил без всяких оглядок. Но для аратства и тот и другой были чумой и бедствием. До последних дней в стране сохранилось девять видов пыток. Китайские ростовщики и местная знать истязали аратов.