Зэди Смит - Собиратель автографов

• Название: Собиратель автографов
• Автор: Зэди Смит
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00136-Х

«Собиратель автографов» — второй роман молодой английской писательницы Зэди Смит (р. 1975).

Как и первая ее книга, «Белые зубы», он был тепло принят читателями и критиками, удостоен престижных литературных наград. С юмором и любовью он повествует о жизни современного мультикультурного Лондона.

Алекс Ли Тандем не слишком удачливый малый.

Он зарабатывает на жизнь тем, что покупает и продает автографы знаменитостей. С юных лет Алекс мечтает заполучить хоть строчку, собственноручно написанную звездой пятидесятых Китти Александер, которая сошла с голливудского небосклона и живет затворницей.

И вот из Америки приходит открытка с заветным росчерком. Но не мистификация ли это?..

---

Алекс глотнул джина. На языке у него вертелось несколько дежурных фраз. Они легко приходили ему в голову, словно он накрывал на стол для седера. Но что-то сбило его с толку. Хотя шуму в баре не прибавилось, все ждали его слова. Он оказался в центре внимания. Ничего необычного в этом не было. За исключением того, что наблюдали за ним предельно внимательно и пристрастно.

Он постарался говорить как можно убедительнее:

— Послушайте, я, например, не хочу стать таким, как…

— Как кто? Как я? Как Доув? Ведь эти любовные письма замешены на однополой любви, в этом вся их соль? И теперь с автографами по двадцать фунтов к тебе лучше не соваться, Тандем? Погоди-ка, объясни мне, ты теперь слишком высоко взлетел, чтобы…

Алекс ударил стаканом по стойке:

— Что ты несешь? Хочешь сказать, я их подделал?

— Вот ты мне это и расскажи.

— Господи! Опять все сначала. Не из-за чего тут базар устраивать. Всего лишь сто пятьдесят тысяч, и это вовсе не значит…

— Вы его только послушайте! — проворковал Доув из-за своей кружки. — «Всего лишь сто пятьдесят тысяч»!

— Но вы же знаете, в нашем бизнесе всякое бывает. Я только это хотел сказать. Да, сейчас так получилось. Но я только агент по продаже этих автографов Китти — хотите верьте, хотите нет. — Алекс для пущей убедительности изобразил на международном языке жестов предельную искренность. — Я особенно с этим делом не заморачивался, но если теперь перейду в высшую лигу, значит, и буду в высшей лиге. Надо же нам что-то иногда выигрывать, разве нет? Ведь не каждый день везет? И совсем не хочу сделаться таким, как Дучамп или еще кто-то, без своего угла, и всего имущества — ночной горшок.

В этот момент виброфон снова изменился, и заметно. Стало тише. Причем не только рядом с Алексом, но и в радиусе двадцати футов от него и двух его друзей.

— Что? — спросил Алекс.

Лавлир покачал головой и вскинул брови.

На лице Доува появилось выражение той немой досады, которое свойственно англичанам и заменяет несравненно более сильную реакцию других народов: испанцы в гневе сжимают кулаки, итальянцы сверкают глазами, французы свирепо дышат, а русские громко вопят. Лицо Доува говорило: «Ведь сейчас все не совсем так, неужели ты не знаешь?»

— Что? Что случилось? — спросил Алекс.

— Я правда пытался тебе все рассказать раньше, — скривился Лавлир и отвернулся. — Но большие люди ничего не хотят слушать.

— Да можешь ты просто…

— Дучамп умирает, — сказал Доув.

3

Для Алекса, как и для каждого человека, больницы были чем-то далеким, стерильно чистым, внушающим одновременно страх и отвращение. Приехать туда с пузатенькой женой и уехать с беби — единственная радость, доступная в больнице. Все остальное только боль. Средоточие боли. Концентрация ее в больницах уникальна. В мире нет мест, служащих средоточием удовольствия (в луна-парках и тому подобном концентрируются лишь символы удовольствия, а не оно само), нет домов, где жительствуют веселье, дружба или любовь. А если бы были, то представляли собой нечто ужасное, но разве там вонь гниения спорила бы с запахами дезинфекции? Разве там люди брели бы по коридорам всхлипывая? А в киосках продавались бы одни цветы, домашние тапочки и мятные конфетки? И кровати (зловещее предзнаменование!) катались бы на колесиках?

Алекс опустился на такой низкий, такой оранжевый неудобный пластиковый стул.

— Брайан! — позвал он. — Принес тебе кое-чего вкусненького. И цветы. Слышишь?

От головы до груди давний бизнес-партнер Алекса остался неизменным, но ниже весь как-то съежился. В таких обстоятельствах ноги человека снова делаются словно бы детскими, только на них уже не убежать, куда хочется. Ноги Брайана были тонкими как веточки, бледными, лишенными волос и мышц.

— Я видел сон, — еле слышно произнес Брайан. — Или, может… Керри, медсестра, выходила замуж за Леона, где-то в Голландии или Бельгии. Все усыпано цветами, улыбки и поздравления. Красивенько. Праздник. Несколько дней продолжался, не меньше двух точно. На ней платье персикового цвета, а что на нем, не помню. А ты там не был? Хотя там много кого не было. Предостаточно. Зато цветы, и колокола звонят, и все улыбаются. Прекрасно.

— Не унывай, Брайан, — беспомощно проговорил Алекс.

Дучампа опутывали трубки. Что-то в него вводили, что-то выводили. Гудели приборы. Пульсирующую шею обжимала выцветшая лента с запекшейся кровью на ней.

Брайан открыл один глаз:

— Забавно. Понимаешь, я думал, что у него вообще не стои́т. А он от нее на шаг не отходил, танцевал с ней! Цветы на полу!

Он несколько раз рыгнул, и каждый раз его всего передергивало. Руки его елозили по груди и теребили волосы — последнее прибежище. Десятая отрыжка оказалась слишком сильной — он застонал от боли, сгустка боли, и уткнулся лицом в подушку.

— Позвать кого-нибудь, Брайан? Позвать…

Палата, куда поместили Дучампа, не была разгорожена, по соседству лежали мужчины, женщины. Алекс стоял и гадал, кого бы позвать на помощь, потому что жил обычаями другого мира, в котором малейший намек на боль вызывает переполох. В этом мире боль тут же атакуют со всех сторон, неутомимо с ней борются. Алекс ходил к доктору Хуаню, когда болело колено — даже не болело, а просто что-то там не так поскрипывало. А теперь он оказался в мире, где боль Дучампа, возможно острая, измерялась по другой шкале и уступала боли распростертого у окна человека, который не мог даже дышать без посторонней помощи. Женщина без грудей смотрела телевизор. Кого только не занесло на кардиологию! Люди, которые прежде странствовали каждый своей дорогой, дорогой боли — рак, автомобильная авария, травма головы, — теперь оказались здесь по воле сердца, в один не прекрасный момент решившего остановиться, или сделать паузу, или разорваться. Старшая медсестра объяснила Алексу, что Дучампу удалили единственную оставшуюся, пораженную злокачественной опухолью почку и через десять минут после операции у него остановилось сердце. «На самом деле ему сильно повезло, — заметила она, сняв трубку с зазвонившего телефона. — Теперь нам известно, что у него плохое сердце. А иначе как бы мы об этом узнали? Повезло».

— Простите, пожалуйста… — обратился Алекс к проходившей мимо медсестре, но в это мгновение тревожно забибикал какой-то датчик в другом конце палаты, и она бросилась туда.

Брайана еще раз передернуло, он застонал и схватил Алекса за руку:

— Похоже, мне в следующий вторник ничего не светит. — Он закрыл глаза.

К ним подошел симпатичный молодой человек в белом халате. Внимательно оглядел подвешенную над кроватью аппаратуру, которая, через трубки и проводки, следила за болью Дучампа и отображала ее зубчатыми кривыми, цифрами и бибиканьем.

— Его мучает страшная отрыжка, — взмолился Алекс.

Молодой человек неспешно повернулся. Его звали, судя по бейджу на груди, Леоном. Всем своим видом он показывал, что ничего поделать не может. Слегка шепелявя, он объяснил Алексу, что, когда удалены почки, желудочному соку течь некуда. Поэтому растет концентрация токсинов. Позже кровь Брайана начнут очищать с помощью специального устройства.

— Когда? Когда начнут?

— Когда скажет врач.

— Но ему больно. Постоянные приступы боли.

— У него есть кнопка. Для введения обезболивающих. Надо просто на нее нажать.

— Но он и так нажимает, разве нет? Но этого, черт возьми, недостаточно.

— Достаточно — будет слишком много, — холодно пояснил молодой человек и удалился.

— Я о нем видел сон, о Леоне, — печальным голосом промолвил Дучамп.

— Что, Брайан? — Алекс все еще смотрел на отутюженные складки брюк Леона, подумывая, не догнать ли его и не заехать ли ему по голове одним из висевших на стене огнетушителей.

— Ни в какой Бельгии я не бывал. И с этой койки мне не встать, Тандем. До конца жизни. Точно. Без почек далеко не уйдешь, сам знаешь. И вообще, от себя не убежишь. Они сперва хотели меня лечить, было такое мнение, если правильно помню. — Брайан попытался улыбнуться. И снова отрыжка вывернула его наизнанку. — О-о-о… ох, Господи. Несколько лет собирались ее лечить. И чем все это кончается, а? Механическими легкими, свинячьими сердцами и супер-пупер-лекарствами. Какая задница все это выдумывает?

Он вытащил одну руку из-под одеяла, и Алекс еще раз ужаснулся ее синюшности, пурпурным пятнам на желтой тыльной стороне. Брайан осмотрел ее и вызревающий под кожей свищ равнодушными глазами.

— Насчет наших дел. — Он попытался взять серьезный тон. — Скажи там им, что мой товар остается моим товаром. Пускай все лежит на своих местах и никто ничего не трогает.

— Нет вопросов, Брайан. Все, что нужно, сделаю.

— Вот еще… А что там про меня медсестры говорят?

Ничего хорошего. Медсестра Уилкс рассказала, что в четверг вечером он упал прямо на лестнице. И его сразу отвезли в больницу. В пятницу обследовали. В субботу у него началась острая почечная недостаточность (человек часто о ней не догадывается, пока ему не скажут). В пять часов в воскресенье ему удалили пораженную опухолью почку. Во время операции у него случился сердечный приступ. Сегодня, в среду, рак продолжал пожирать все его тело. Его шансы стать пациентом, круглосуточно подключенным к искусственной почке (что само по себе едва ли можно назвать жизнью — получеловек-полуаппарат), были минимальны. Когда Алекс, сидя на уютном диванчике («Нет тут где-нибудь тихого уголка?»), выслушивал этот вызывающий оторопь рассказ, ему в голову пришло сравнение: религиозная война. В клетках Дучампа — Иерусалим. Во внутренностях — Белфаст. И тут и там — эскалация. Концентрация боли.