Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

• Название: Счастье потерянной жизни т. 2
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги

66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.

Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

В квартире Владыкиных, с переездом к ним брата-немца с семьею, установилось регулярное духовное общение по воскресеньям, а с осени — и в будничные дни. Маленькая церковь, из ссыльных, насчитывала тогда 7–8 человек и несколько детишек. Проповедников среди них было достаточно, но певцов очень мало, что их часто печалило.

Однажды, в воскресный день, видя как Павел одевшись, собрался в город на прогулку, брат Хоменко позвал его:

— Павлуша, я много слышал от мамы с папой, как они хвалились тобою, что ты так красиво и усердно пел в хоре, а вот у нас с пением ничего не получается: кто стар, а кто только гудит. Сегодня у нас дорогой праздник Рождества Христова, мы давно уже не слышали христианского пения, скитаясь здесь на чужбине. Если бы ты утешил нас, хоть несколько гимнов пропел с нами, какой праздник был бы, и тебя Бог не забудет. Вспомни светлое прошлое, а погулять ты всегда успеешь.

Павел, нагнув голову, остановился в раздумий. Об этом он не думал, но христианские напевы еще не перестали волновать его душу, и когда он бывал один, то пел про себя особо любимые: "Как тропинкою лесною", "Не тоскуй ты, душа дорогая" и другие. Повременив, он подумал про себя: "Уважу старичков в их тяжкой доле, пусть попоют, послушают, вспомнят добрые прошлые времена, а меня от этого не убудет", Хоть как-то и стыдно было, но он победил это чувство в себе и, подойдя к Луше, сел и принял участие в пении.

Мать запела дискантом, Павел — альтом. Этого было достаточно, чтобы остальные заняли свои места в пении. Запели именно то, что с детства так волновало Павла: "Как тропинкою лесною".

Луша с сыном запели, как-то сразу слаженно, мелодично и с чувством. Во время пения Павел и не заметил того, как мелодия и слова захватили его в этот общий поток.

Где-то в глубине души всплыли воспоминания радужного прошлого, и он опять почувствовал себя прежним 13–14 летним. У присутствующих, особенно у отца и брата Хоменко, неудержимо бежали слезы из глаз.

Все собрание Павел просидел, принимая безотказное участие в пении. Под конец запели: "Бог с тобой, доколе свидимся…" и когда пение подошло к припеву — "…мы свидимся у ног Христа…" — перед Павлом мгновенно встала картина расставания с дедом Никанором на берегу реки и его завещание: "Спасай обреченных на смерть".

Что-то перехватило у Павла в горле, он быстро встал и ушел…

— Нет, такой неопределенности быть не должно, надо искать из этого какой-то выход, — рассуждал сам с собою Павел, ходя по Набережной. Или убедиться, доказав безошибочно, что нет никакого духовного мира, или признав его, во главе с Богом, отдать себя всецело Его Божественным идеям.

Павел попытался выправить себя на позиции той современности, где он теперь занял место. Анализируя же всех своих учителей от старших до младших, не нашел в них ни одного честного последователя современных идей. В его уме промелькнуло базисное определение материалистического выражения: "Бытие определяет сознание". При первом углублении в него, он всем своим существом содрогнулся в испуге: "Неужели современная действительность опирается на это? Это значит, человек — раб своего бытия, как моя Мария — раба своей стихии. И если бытие определяет сознание человека, то кто же определяет или, вернее, творит бытие? Но кто бы они ни были, наше бытие характеризует их, и я, хотя очень мало заглянул за кулисы этого бытия, однако вижу, как оно ужасно.

Если же бытие определяет сознание, а сознание творит бытие, то это просто бессмысленное блуждание ума по заколдованному кругу, и я в нем пока не разберусь. Мне хочется теперь немного поразмыслить об идее Богопознания, — продолжал рассуждать Павел. — За что так страдают эти люди, от которых я только что убежал? Какую цель они преследуют в своей жизни? Как они относятся к своей идее и окружающим? Страдания их ужасны. Об этом мне подтвердили, кроме их рассказов, уйма безымянных могил и личные наблюдения. Ну хорошо, в других я мог бы сомневаться, а что же я должен думать о моем отце, с которым я прожил маленькую жизнь? В чем его вина, что он страдает больше, чем злодей? За что страдают эти люди? — Ответа Павел не находил, кроме того, что он слышал в стихах, в проповедях и рассказах раньше, в собраниях. — Какую цель они преследуют в жизни?

Насколько мне известно, основная цель: их личное совершенство. И они, неоспоримо, отличительны в этом от окружающих. Второе — это духовное служение, связанное с Богосозерцанием — в этом их наслаждение. И опять-таки, в стремлении к этой цели, они никому не мешают. За что они страдают?

Третье — как они относятся к своей идее и к окружающим? На глазах всего мира они отдают в жизни самое ценное и саму жизнь за свои идеи. К другим они относятся, как к себе. Так за что же они страдают?" Разбитый этими мыслями, Павел, уже за полночь, побрел домой.

После праздника брат Хоменко неоднократно беседовал с Павлом. Рассказал ему из своих переживаний, а также некоторые эпизоды из жизни братьев в прошлые годы, особенно о страданиях, перенесенных ими. Очень полюбил Павел старичка за его простоту, искренность и мудрость; а в последней беседе Александр Никитович сказал ему очень коротко:

— Павлуша, твой папа, я и другие братья, что могли, то сделали для Господа и Его Евангелия, жертвуя своим и собою. Мы скоро должны уходить из этой жизни, а некоторые, как вот брат Белавин, уже ушли. Скажи, кто должен истину нести дальше, или она никому не нужна?

— Пока не скажу, дедушка, — ответил Павел, — но нести истину кто-то должен.

* * *

После Нового года зима оказалась особенно лютая. Луша ожидала оттепели, чтобы быстрей возвратиться с ребятами домой. Остаток валенок был уже только для себя, план был сдан полностью, и начальство осталось очень довольно работой Владыкина.

Наступающий 1933 год — был годом освобождения Петра Никитовича. Поэтому Луша торопилась уехать, чтобы к его приезду немного образить свои каморы. Провожали ее отсюда, нагруженную разными гостинцами, особенно рыбой.

Павел остался еще на месяц, чтобы ликвидировать недоделанное, и в это время оказался свидетелем ужасного события.

Идя в контору, по одной из улиц, он наблюдал, как большая толпа ссыльных копала глубокую траншею дренажного назначения. Исхудалые, по колено в торфяной жиже, на его глазах люди углублялись все ниже и ниже — до тех пор, пока самые нижние, едва заметно, копошились на дне и тройной перекидкой выбрасывали торфяную массу наверх. Выгибаясь, досчатые крепления еле сдерживали рыхлые борта траншеи.

В одно утро Павел заметил на знакомой улице, что люди кучками стояли на деревянных тротуарах и о чем-то оживленно рассуждали. Некоторые из женщин, с горьким плачем, заглядывали в траншею. Оказалось, что крепления траншей не выдержали, и, начиная с одного конца до другого, с ужасным треском, ломаясь под натиском торфяной массы, рухнули — и вместе с собой погребли очень многих несчастных землекопов: кого — на самом дне, кого — на промежуточном настиле для перекидки. Всю ночь работали подошедшие на помощь другие ссыльные, но спасли лишь немногих, так как рухнувшие траншеи превратились в бесформенные котлованы, в которых работать было почти невозможно. Матери, жены и дети некоторых погибших растерянно бегали вдоль улицы, с воплем. Их с трудом останавливали, подъехавшие какие-то начальники, и увозили от места происшествия.

Павел был так подавлен этим событием — как никогда в жизни. Придя домой и рассказав о случившемся, он стал относиться к отцу и его друзьям еще сочувственнее.

Наконец, подошло время и его сборов. В один из солнечных февральских дней Петр Никитович провожал своего сына на вокзал. Павел не скрывал того, что он так охотно покидал эти места, бесчисленно раз проклятые живыми и умирающими страдальцами, но был очень рад, что в течение этого года смог как-то облегчить тяжелую участь своего отца и быть очевидцем людских страданий.

Во много раз он теперь чувствовал себя счастливее по сравнению с тем, когда получал выпускную отличную аттестацию в Подольске. Вспоминая впечатления от первого нашумевшего кинофильма "Путевка в жизнь", Павел, расставаясь с Архангельском, сказал про себя:

— Вот здесь я получил настоящую путевку в жизнь, и если я еще ничего не успел определить для себя прочного, то во всяком случае, много уже приобрел, чтобы безошибочно определиться в будущем.

— Павлуша! — обнимая его, проговорил старец А. Н. Хоменко, — не забудь моего вопроса о будущих знаменосцах истины!

* * *

Дома с матерью Павел встретился радостно и бодро; преображенная за это время "лачуга", как он ее назвал, оказалась ему так по душе, что лучшего и не надо было желать.

По прибытии Павел заторопился со своим устройством в родном городе, заявив матери, что в Подольск у него не будет никакого возврата.