Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

• Название: Счастье потерянной жизни т. 2
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги

66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.

Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

Николай Храпов Счастье потерянной жизни

Том 2. Огненное испытание

Часть первая. В поисках смысла жизни

Глава 1. Отец в ссылке

Медленно, как бы переевшая, ненасытная утроба чудовища, судорожно вздрагивая от икоты, эшелон, набитый до отказа ссыльными, содрогаясь на стыках рельс, выползал из станционной тесноты на Север. За окном пестрел знакомый город, но в глазах у Петра Владыкина, через решетки вагона, стоял образ его сына — Павлушки: худенького, с длинной шеей, с живым лицом, любопытным взглядом, пылкого. Душою Петр чувствовал и видел его таинственное будущее, но ум был полон тревог за сына — что будет с ним? Чувство глубокого осуждения томило душу Петра: кто-то другой поднял его с пола, когда он упал из рук Луши при обмороке, кто-то другой выплакал и вымолил его у Бога из гроба, взрастил и ласкал, кто-то другой вложил в его сердце любовь и страх к Богу, кто-то другой научил его петь и молиться. Но не кто-то другой, а именно его сын, в эту роковую минуту, среди окриков конвоя и многих арестантских лиц, нашел его, передал в чистом детском взгляде свою искреннюю, согревающую любовь, горячее сострадание, готовность принять участие в скорби отца и заверить о будущем. Слезы неудержимым потоком текли по лицу, но Петр их не вытирал. "Пусть видят все, я плачу не столько о сыне, сколько о себе, что не сделал для него всего, что мог", — думал он.

Петр был готов выпрыгнуть из окна и крикнуть всего одно только слово своему сыну: "Прости!"

И он воскликнул это, только Господу, в горячей, потрясающей молитве.

В сердце же Павлушки было совсем другое. Он действительно не ощущал отцовской ласки, не получал и нежности ни от кого, но глубокая вера отца, его преданность и пылкость в служении Господу, неутомимая ревность и самоотверженность, как-то по-своему, по-детски, пленила сына, и отец для него остался, если не идеалом, то неоспоримым образцом, а в нежностях и ласках у него не было особых потребностей.

Почти никогда отец не беседовал отдельно с сыном, равно и мать, но всегда, по возможности, они брали Павлика на беседы и собрания, поэтому, если Павла нельзя было назвать воспитанником отца с матерью, то можно было бы безошибочно сказать, что это был воспитанник церкви.

За окном пробегали знакомые заводские корпуса, где проходили молодые годы Владыкина, а позднее, его первое свидетельство об Иисусе. Между ними промелькнул огромный купол заводской церкви, где крестили Павлика, больница, где он родился, проходные ворота, где с довольным видом сын часто вручал отцу домашний обед в "Починской кошелке". Потом замелькали домики, и Петр, как-то неожиданно, вздрогнул: прямо перед ним пробегал обрыв, а за ним дом Князевых. Здесь, в тесном от многолюдья полуподвале, простые слова Христа недавно звучали могучим призывом. Здесь духовно родился сам Петр, его семья и община; дом показался таким родным, дорогим, близким. Во мгновение промелькнули самые волнующие события и милые, дорогие лица друзей. Но увы, через минуту все скрылось, а перед окном открылись луга, по которым, совсем недавно, большая толпа окружающих зрителей и верующих, с пением гимнов, шли на реку для совершения крещения. Потом промелькнула широкая серебристая лента реки с ее гостеприимными зелеными берегами, на которых было испытано много потрясающих благословений в проповедях, пении и прочем богослужении.

— Вернусь ли и увижу ль, когда-нибудь еще, эти незабываемые места? — мелькнуло в сознании Петра, при этом он глубоко вздохнул и отодвинулся от окна, дав место другим.

Удушливый, спертый воздух дурманил сознание. Голод и жажда совершенно обессиливали людей, а неизвестное, мрачное будущее повергало их в гнетущее уныние. Многие из ссыльных, один за другим, рукавом не стиранной одежды, вытирали с лица неудержимо бегущие слезы, как будто чувствуя, что они никогда уже больше не вернутся в свои родные края.

Путь от Н. до Архангельска обычным поездом занимал не больше суток, но эшелон, в котором был Владыкин, проехал его более двух недель. Сутками стояли на станциях, и истомленные люди были рады, когда поезд двигался вперед, хотя впереди их не ожидало ничего утешительного.

Скудный паек, черного, непропеченного хлеба с селедкой, вызывал страшную жажду у несчастных людей, а воду раздавали кружками, только на больших остановках.

Никакой плен нельзя было сравнить с этим ужасным положением людей. И Петр, годы проведенные в плену, считал много лучшими, чем в этапе, так как там, по крайней мере, не было ограничений в воде и воздухе.

В Архангельск прибыли совершенно обессиленные; но страшнее всего было то, что среди несчастных людей вспыхнула эпидемия тифа, и прибывших ожидала жуткая смерть.

После длительного времени, в ожидании выгрузки, Владыкина и, прибывших с ним с левого берега Северной Двины, переправили в город и поместили в православный собор, отведенный как карантинное помещение в центре города. Медицинской помощи не было оказано никакой, и люди были обречены, фактически, на смерть. Огромное здание собора запиралось на замок, и сторож с винтовкой охранял его, чтобы ссыльные не могли разбежаться из него.

Голод и тиф беспощадно косили обреченных на смерть, ежедневно умирало по несколько человек. Умерших выносили не сразу, поэтому страшное зловоние наполняло помещение собора. По причине карантинного режима всякое общение с обреченными было, строжайшим образом, запрещено. Двух-трехэтажные яруса сплошных деревянных нар были полностью забиты ссыльными.

Петр Никитович Владыкин через некоторое время, помолившись, определил, что здесь могут оказаться верующие братья, кроме него, поэтому он пошел по рядам в поисках "своих". Вскоре братья, действительно, нашлись. Оказалось, что одним этапом прибыл вместе с ним арестованный из их общины — Н. В. Кухтин и еще один, из города Конотопа — брат А. Н. Хоменко.

Оказавшись втроем, братья, прежде всего, поблагодарили Господа за эту дорогую встречу. Поместились вместе, около окошка, и условились, по возможности, не разлучаться, но, поддерживая и ободряя друг друга, просить и ожидать милости от Господа. Остатки питания они объединили вместе.

Брат А. Н. Хоменко (старший из всех), будучи кротчайшим по нраву, был образцом твердости, и, хотя сильно болезненный, но духовно бодрый, с постоянной улыбкой умиления на лице. Он был сослан за то, что в Украинском союзе баптистов совершал служение благовестника, и был его членом. Много лишений перенес старец, но преданность Господу сохранил и в эту годину тягчайших испытаний. Безропотно переносил он это ужасное мучение, хотя в прошлом был состоятельным человеком.

Слабее всех чувствовал себя Николай Васильевич Кухтин. Будучи с Петром Никитовичем из одной общины, он часто вспоминал привольную жизнь на хуторе, ремесло пчеловода и сильно тосковал о семье и свободе. Находил оплошности в неблагоразумных поступках, считая, что следовало бы вести себя более разумно и остаться в семье, но смирялся, когда братья ободряли и указывали на эти страдания, как на неизбежные.

Так прошло несколько дней. Число умирающих стало возрастать, а продукты приходили к концу. Тогда братья горячо воззвали к Господу, чтобы Он указал им путь к избавлению.

— Братья! — пробудившись однажды утром проговорил Петр, — я в эту ночь почти не спал и пришел к выводу, что нам надо отсюда немедленно уходить, иначе мы здесь погибнем. Это решение пришло мне после того, как я вспомнил об Ап. Павле, который бежал из Дамаска в корзине.

— А как это осуществить? — спросили его друзья. Петр вполголоса изложил свой план:

— Пока мы еще не заболели и можем двигаться, нам надо немедленно, сегодня же, бежать через окно. В то время как сторож обойдет собор кругом, мы успеем выйти из окна, незамеченными отойти в сторонку, и спастись от гибели.

Все трое привели себя в порядок, собрали свои пожитки, покушали на дорогу и, помолившись, приготовились к выполнению намеченного плана.

Вскоре сторож мерными шагами прошел под окном и скрылся за углом здания.

— Пора, медлить нельзя! — решительно проговорил Петр Никитович и, осторожно приоткрыв высокое церковное окно, скользнул вниз, земля оказалась недалеко.

Вслед за ним вылез брат Кухтин, и при общем усилии спустили старца Хоменко. Сердце лихорадочно билось в груди от волнения и обилия свежего воздуха, но думать было некогда. Петр Никитович закрыл окно по-прежнему и скомандовал:

— Сколько есть сил, нужно добежать до угла улицы и, пока сторож выйдет из-за угла собора, нам надо скрыться из виду.

С большим трудом, ковыляя и спотыкаясь, брат Хоменко со всеми остальными побежал к намеченному углу, хотя Петру Никитовичу пришлось почти буквально волочить его за руку. За угол скрылись почти одновременно, когда сторож вышел из-за здания, идя по своему кругу и, не обратив внимание на окно, пошел дальше. Брат Хоменко попросил отдохнуть, но Владыкин неумолимо командовал дальше: