Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

• Название: Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
• Автор: Александр Гольденвейзер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0273-X

Александр Борисович Гольденвейзер (1875–1961), народный артист СССР, доктор искусствоведения, пианист и композитор, более 50 лет (с 1906) профессор Московской консерватории.

В 1896 году счастливый случай привел еще студента А. Б. Гольденвейзера в дом Л. H.Толстого. Толстой относился к даровитому пианисту с большим доверием и нередко открывал душу, делился своими мыслями, чувствами, переживаниями, подчас интимного свойства. Он знал, что Гольденвейзер любит его искренней, горячей любовью, что на него можно положиться как на преданного друга.

Уникальная по продолжительности создания книга поражает — как и сам Толстой — своим разнообразием и даже пестротой: значительные суждения Толстого по острейшим социальным, литературным и философским вопросам соседствуют со смешными мелочами быта, яркими характеристиками самых разных посетителей Ясной Поляны и дикими перепалками жены Софьи Андреевны с дочерью Александрой Львовной.

«Записывал я главным образом слова Льва Николаевича, а частью и события его личной жизни, стараясь избежать отбора только того, что казалось мне с той или иной точки зрения значительным или интересным, и не заботясь о ка- ком‑либо плане или даже связности отдельных записей между собою».

Текст печатается полностью по первому изданию в двух томах Комитета имени Л. Н. Толстого по оказанию помощи голодающим:

Москва, «Кооперативное издательство» и издательство «Голос Толстого», 1922, с включением прямо в текст (в скобках) пояснений автора из его замечаний к этому изданию; часть купюр издания 1922 года восстановлена по однотомному изданию «Худлита» 1959 года (кроме записей за 1910 год, так как они не были тогда переизданы)

---

— Я терпеть не могу чертей!

Я от нее десятки раз все это слышал, а Л.H., вероятно, сотни.

Л. Н. весь вечер, как и вообще за последнее время, большей частью молчал.

Мы собрались уезжать. Когда Л. Н. прощался с нами и со всеми, так как он уходил спать, он опять сказал, что беспокоится за Александру Львовну.

Она ему сказала:

— Я не поеду.

— Как я рад! Это ты мне сюрприз сделала.

— Не сюрприз, а мне сказали, что тебе это неприятно, и я не еду.

Мы уехали. Нынешний вечер все‑таки не был тяжел, и у жены моей осталось хорошее чувство от того, что она побывала в Ясной и видела Л. Н. в сравнительно недурном состоянии.

10 августа. Днем у Чертковых и на одну минуту у нас были Татьяна Львовна и Александра Львовна. Татьяна Львовна здесь очень полезна, и надо надеяться, что она увезет Л. Н. в Кочеты.

Она писала как‑то Анне Константиновне о том, что Анна Константиновна слишком раздражена против Софьи Андреевны. Теперь они встретились очень сердечно и дружелюбно. Татьяна Львовна рассказывает, что… написала ей, что в Ясной особенно вредны Лев Львович и Александра Львовна. Первый — своей ненавистью к отцу, а вторая — к матери.

Всякий рад чужую беду руками разводить и находить свои причины для ее объяснения… Если бы не было Александры Львовны, Л. Н. едва ли бы выдержал все, что тут происходит.

Приехав вечером в Ясную, я застал Софью Андреевну в зале. Она сидела за круглым столом и, поздоровавшись со мной, стала мне рассказывать, что нынче она упала в обморок; Лев Львович ее лепил, отошел зачем‑то, а она подошла в окну, у нее закружилась голова и она упала, зацепилась за стул и ободрала ногу.

Около Софьи Андреевны лежала палка, и она сказала мне, что у нее на ноге лед, что она совсем почти не может ходить. Но тут же в пылу рассказа легко вскочила и стала мне в лицах представлять свое падение…

Я прошел к Л. Н. Он сидел у себя и читал. Он охрип, но в общем чувствует себя ничего. Он сказал мне;

— Я тогда при вас, должно быть, простудился, когда выпил холодного кефиру, и никак не мог согреться.

Л. Н. показал мне геометрическую задачу, которую привезла Татьяна Львовна. Значительных разговоров не было. Мы пошли в залу и стали играть в шахматы.

Около Ясной нынче лагерем остановился на ночь полк солдат, и вечером к Л. Н. тайком бегали (под строжайшим запретом) солдаты. Л. Н. с ними разговаривал. Солдаты оказались малоинтересные. Несколько из них были евреи. Л. Н. дал им книжек. Приходил также офицер с каким‑то господином, просить что‑нибудь на память, и Л. Н. выслал им «На каждый день». Солдаты рассказывали Л. Н. про необычайные строгости дисциплины, царящие теперь в войсках. Например: за самовольную отлучку после вечерней зари — два — три месяца тюрьмы и т. п.

Я рано уехал домой. За чаем Л. Н. почти все время молчал. Опять решали задачу. Татьяна Львовна показала решение довольно странное, и я высказал свое объяснение этому решению.

11 августа. Нынче днем Владимир Григорьевич прислал мне прочесть составленную им историю написания Л. Н. завещания. Все это написано в форме письма к Л. Н. Вечером я повез его с собой в Ясную. Вот текст этого письма:

«Дорогой Лев Николаевич!

Ввиду того, что вы просили меня напомнить вам все обстоятельства, побудившие вас оставить определенное посмертное распоряжение относительно своих писаний, излагаю вам здесь весь ход этого дела.

Не знаю в точности, когда именно вы впервые решили не брать платы за ваши писания и предоставить их во всеобщее пользование. Это было до нашего знакомства, вероятно, тогда же, когда вы дали Софье Андреевне доверенность на издание ваших сочинений, появившихся в печати до 1881 года. Знаю только, что с самых тех пор, как я с вами познакомился в 1883 году, все ваши новые писания уже считались достоянием всех и ни о чьей собственности на них не было и речи.

В 1891 году, ввиду того, что с разных сторон вас осаждали письмами с просьбами о разрешении напечатать или перевести то или другое ваше произведение второго периода, т. е. написанное после 81–го года, вы поместили в газетах письмо, в котором заявили, что не признаете за собой права собственности на всякого рода свои произведения, написанные с 1881 года, и предоставляете всем возможность бесплатно ими пользоваться.

Впоследствии вы неоднократно ссылались на это письмо в ответ на просьбы, которые продолжали получать, и помещали такого же рода заявления и в иностранных газетах и, насколько мне помнится, повторили его и в русских газетах.

Первое время нашего с вами знакомства Софья Андреевна вполне признавала ненарушимое значение вашего печатного отречения от собственности на ваши новые писания. Писаний этих она уже больше не касалась и не препятствовала вам распоряжаться ими по вашему усмотрению, причем черновые передавались вами мне для использования, согласно вашим указаниям, и сохранения. Сама же она интересовалась и занималась исключительно изданием предоставленных вами ей сочинений ваших «первого периода».

Так как стало общеизвестным, что вы не принимаете платы за ваши новые писания, то к вам стало поступать много писем с просьбами о том, чтобы вы предоставили какое‑нибудь новое ваше произведение для первого издания в пользу того или другого благотворительного предприятия, периодического издания иди частного лица, нуждающегося в материальной помощи. Затрудняясь, кому в этих случаях отдавать предпочтение, и зная, что обращаются к вам с подобными просьбами не наиболее заслуживающие поддержки учреждения и лица, а наиболее предприимчивые и смелые, вы вскоре решили раз навсегда предоставить всю выгоду от первого издания ваших писаний только что основанному нами с вами народному издательству «Посредник», нуждавшемуся для своего развития в материальных средствах. С тех пор все вновь написанное вами, подлежавшее изданию, вы стали передавать в мои руки для напечатания, согласно моему усмотрению, в интересах «Посредника», а всех обращавшихся к вам за литературным сотрудничеством, вы стали направлять ко мне.

У меня же, с вашего согласия, установился такой прием использования ваших писаний: материальная выгода от первого их напечатания, т. е. плата за право их выпуска в свет (в тех случаях, когда они непосредственно не появлялись впервые в издании «Посредника») предоставлялась в пользу «Посредника». Впоследствии этот приход шел на покрытие некоторой, очень, впрочем, незначительной, доли весьма крупных расходов по распространению ваших неразрешенных в России писаний в возможно доступной для людей неимущих форме.

Первое время дело шло без усложнений. Но когда вы стали писать повести и рассказы вроде «Хозяин и Работник», «Хаджи — Мурат», «Отец Сергий», «После бала», «Фальшивый купон» и т. п., то в Софье Андреевне стало разгораться желание завладеть в свою личную пользу этими произведениями, которые, при условии обращения их в исключительную ее частную собственность, представляли весьма большую денежную ценность. Домогательства и давление ее на вас в этом отношении, по мере приближения к концу каждой отдельной вашей работы, стали наконец для вас столь невыносимыми, что часто отбивали у вас последнюю охоту писать художественное и наконец побудили вас совершенно отказаться от напечатания большинства этих произведений при вашей жизни.

Обеспечившее несколько ваш душевный покой решение это, понимаемое, разумеется, вами в том смысле, что после вашей смерти эти произведения, вместе со всеми остальными вашими неизданными еще писаниями, станут всеобщим достоянием, — удовлетворило также и Софью Андреевну, но совсем с противоположной стороны. Убедившись в том, что при вашей жизни ей не удастся присвоить этих писаний, она утешалась тем, что до поры до времени они останутся неприкосновенными, а после вашей смерти, на основании государственных законов о наследстве, станут исключительным достоянием вашей семьи.

А думала Софья Андреевна так потому, что к этому времени она уже изменила свое отношение к вашему отречению от собственности на писания ваши второго периода. По мере того как количество этих писаний с каждым годом увеличивалось, ей становилось все труднее и труднее мириться с мыслью, что ей нельзя эксплуатировать эти писания в пользу своей семьи. Дошло наконец до того, что она решилась после вашей смерти пренебречь вашей волей и предъявить права собственности на все ваши писания без исключения, благо она узнала по справкам у юристов (в том числе у К.), что газетное ваше отречение не может иметь никакой силы, в случае предъявления семьей после вашей смерти своих юридических прав наследства на все ваши писания.

Сначала Софья Андреевна избегала открыто высказывать это свое намерение и только иногда случайно проговаривалась. Но с течением времени, убедившись в поддержке со стороны сыновей ваших: Льва, Андрея и Михаила Львовичей, она стала в этом отношении держать себя откровеннее и дошла наконец до того, что уже не от одного своего лица, но и от лица всей семьи стала открыто заявлять, не стесняясь даже вашим присутствием, что газетное ваше заявление не имеет никакой законной силы, что после вашей смерти ваши писания второго периода станут достоянием вашей семьи и что право на их издание будет тотчас отнято от тех, которые издавали их при вашей жизни.