Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

• Название: Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37177-8

Если хочешь по-настоящему узнать страну, ни в коем случае нельзя ограничиваться столицей и ее ближайшими окрестностями. Чем дальше от столицы, тем менее парадным и чопорным становится пейзаж, тем меньше столичного блеска и городской суеты, тем искреннее местные жители и неподдельнее эмоции.

Генри Мортон, певец Лондона и классик travel writing, предпринял путешествие, которое по аналогии с его знаменитой книгой об английской столице можно назвать путешествием в поисках Великобритании. Он объехал всю Англию — от Лондона до Адрианова вала и пограничною городка Гретна-Грин, он побывал в Уэльсе, посетил могучие валлийские заики, поднимался на гору Сноудон и спускался в шахту в окрестностях Кардиффа. Итогом путешествия Генри Мортона в поисках Великобритании стали книги, каждая из которых повествует не столько об истории той или иной местности, сколько о людях, ее населяющих, людях из глубинки, исконных обитателях этих мест, об их повседневной жизни, лишенной лоска крупных городов.

Приятных прогулок по Британии!

---

В Аберистуите в 1872 году появился первый колледж. Он был построен благодаря самопожертвованию и вере нации. В 1883 году в Кардиффе открылся еще один колледж, а на следующий год в старом здании гостиницы распахнул двери колледж Бангора. По-прежнему не было ни государственных дотаций, ни университетских уставов. Ни один из колледжей не получил разрешения на присвоение степеней. И только в 1893 году, после продолжительных дискуссий и сопротивления обеих палат парламента, эти три колледжа добились получения хартии и были названы университетом Уэльса. С тех пор появился и четвертый колледж, в Суонси.

Итак, утром я спустился с горы и посмотрел на противоположный холм — на нем гордо стоит Бангорский колледж. Старую гостиницу он давно покинул. В 1911 году в замке Карнарвон состоялась церемония коронации принца Уэльского, по окончании которой король открыл это холодное, но величавое здание.

Странно, что англичане, которые, судя по слухам, больше всего на свете восхищаются хорошими боксерами, не обращают внимания на драчливость валлийцев. Древние бритты, населяющие эти горы, дрались со времен нашествия Цезаря — с римлянами, саксами, норманнами, англами. Когда же не дрались с англичанами, воевали вместе с ними. Валлийские лучники выиграли битву при Креси. В более поздние времена валлийцы бились за свою религию, за язык, за литературу и за образование.

Бангорский колледж на горе — символ победы.

2

В скромном, но чистеньком номере бангорского отеля я писал о своих впечатлениях, когда до меня долетели необычайно приятные звуки музыки. Кто-то играл неподалеку, через одну или две комнаты от моего номера. Сначала я подумал, что это клавесин, но, когда отворил дверь в коридор, понял, что звук мягче, не такой механический. Разумеется, это была валлийская арфа.

На лестничной площадке слышно было совсем хорошо. Играл настоящий музыкант. Мелодия, повторявшаяся снова и снова, звучала жалобно. Казалось, человек вспоминает что-то печальное, непоправимое, случившееся очень давно на горной вершине, а может, возле водопада. Мне доводилось слышать ночью в пустыне арабское пение; я слышал мелодии, которые в полнолуние на берегу Нила выдували на флейтах мальчишки. Внимал гэльским песням, зависавшим на мгновение, подобно птице в бреющем полете, и бесследно растворявшимся в воздухе Гебрид. Сейчас в этой печальной музыке мне слышалась вечность, подобная горам Уэльса. Такая мелодия могла бы звучать в зарослях омелы.

Музыка стихла. Дверь отворилась, и из комнаты вышел молодой человек. Я спросил у него, как называется мелодия. Он проговорил что-то по-валлийски. Я, разумеется, не понял. Из комнаты послышались нерешительные звуки музыки. Музыкант, похоже, не знал, что бы еще сыграть, и я понял, что молодой человек вовсе не арфист, как я вначале подумал.

— Кто это играет? — спросил я.

— Моя жена, — ответил он. — Она играет в оркестре арфистов, а сейчас готовится к Айстедводу…

Нелегко напроситься в комнату к человеку, жена которого готовится к Айстедводу. Нелегко, однако возможно.

Валлийцы, как и все люди из мира искусства, падки на похвалу и, как все артисты, любят порадовать публику. Я сказал, что никогда еще не слышал валлийскую арфу. На меня посмотрели озадаченно: оказалось, что в данном случае это — старинная французская педальная арфа.

Я сказал, что его жена прелестно играет. Молодой человек был явно польщен. Затем из комнаты снова зазвучала волшебная музыка. Я ее узнал — «Колокола Абердови». Мы поговорили об этой мелодии, и молодой человек вдруг пригласил меня войти и послушать.

Я увидел женщину, согнувшуюся в бардовской манере над большой золотистой арфой. Ее пальцы целеустремленно, но в то же время непринужденно касались струн. Раньше мне не приходило в голову, что арфа — единственный музыкальный инструмент, который не делает нелепым играющего на нем человека. Возможно, я исключу свирель Пана, но на ней, конечно же, предпочтительнее играть обнаженным.

Музыканты, играющие на духовых инструментах, выглядят откровенно комично. Тромбонист — настоящий шут ансамбля, как и человек, играющий в оркестре на пикколо. Даже скрипач не выглядит достойно, когда раскачивается с маленькой деревянной лакированной коробкой, зажатой под подбородком. Поразителен контраст между эмоциями, которые он порождает, и средствами, которыми он этого достигает. Пианист выглядит сносно только в силу привычки. Мы даже наслаждаемся движениями рук пианиста, скользящими по клавишам, но настолько привыкли к пианино как к предмету домашней мебели, что только поэтому не считаем его исключительно безобразным и сложным ящиком, имеющим некоторое сходство с гробом.

Итак, я смотрел на миссис Джонс, перебирающую струны арфы, и понял, что сделал открытие: арфа — единственный достойный инструмент, возвышающий играющего на нем человека. Даже плохой музыкант, думал я, должен вызывать восхищение, если он (или она) примет грациозную позу, как бывало в Древнем Египте.

Женщина поднялась, потерла руки и пояснила, что пальцы окоченели. Волшебство вмиг пропало. Она была просто миссис Джонс, к тому же беременна. У нее были муж и дом, за которым надо следить. Миссис Джонс снова уселась, развела ладони, согнула пальцы и осторожно провела ими по струнам. В одно мгновение она преобразилась. Казалось, достоинство старинного инструмента набросило на нее волшебный флер. В эту минуту сам Гомер мог бы встать подле нее и пропеть «Илиаду».

— Вам понравилось? — спросила она.

— Как это называется?

— «Нежная голубка».

Она взяла несколько аккордов и сказала:

— Я сыграю вам очень старый валлийский танец.

Ее пальцы запорхали по струнам, и полилась мелодия, от которой меня подбросило на стуле. Это были дикие и прекрасные звуки. В ней было все: девушки и юноши, поцелуи, подмигивание… Казалось, горные ручьи слились в белом потоке на фоне синих гор.

Я слушал и думал, что это — музыка высокомерного, еще не покоренного Уэльса. Человек, который написал ее, и люди, которые танцевали под эту мелодию, никогда не видели ни шелковую шляпу, ни пастора, ни молитвенное собрание. Это Робби Бернс в валлийском варианте, положенный на музыку. Это счастливая языческая мелодия.

— Сколько ей лет?

— Не знаю, — ответила женщина, — она очень старая.

— А как называется?

— «Eurwy’s Dyffryn» — «Золотая река долины».

Я хотел попросить, чтобы мелодию сыграли снова, но в дверь оглушительно постучали. Женский голос велел: «Потише». И в гостинице зазвучала еще одна арфа…

Я вернулся в свой номер и попытался писать — не вышло: «Золотая река долины» гремела в моей голове. В мозгу крутились странные мысли; я думал, что в старину в Уэльсе жили нимфы и фавны. Иначе как придумали эту мелодию, под которую рука об руку танцевали Бах с Паном?!

3

Настало утро Айстедвода. В Бангоре собралось полно народу. Все отели забиты. Иностранец начинает подозревать, что находится среди знаменитостей. С виду обычные люди, возможно, держатся немного официально, скованно, все в черных костюмах и ничем не отличаются по наружности от тех, кто собирается на похороны. Но то и дело портье нашептывает иностранцу:

— Это Пенгоэд, сэр.

Иностранец начинает крутить головой, пока не замечает в углу вестибюля пожилого священника, прихлебывающего чай.

— Пенгоэд? — удивляется иностранец. — Что вы имеете в виду?

Кажется невозможным, что о важном священнике служащий отеля может высказываться столь фамильярно. Почему не «мистер Пенгоэд» или «достопочтенный Пенгоэд»? Нельзя же вот так — Пенгоэд! Представьте себе клерка в палате лордов, привлекающего внимание иностранца словами:

— Это Кентербери!

Но вскоре иностранец начинает догадываться, что все эти серьезные или жизнерадостные валлийцы в темных костюмах — либо друиды, либо барды.

Друидам и бардам, избираемым на каждом Айстедводе, дают имена друидов и бардов, по которым впоследствии их узнают в кругах друидов и бардов.

Как я уже писал, иностранец может узнать главных друидов и бардов с помощью служащего отеля. Это, я думаю, важно, ибо доказывает, что глубокий интерес к Айстедводу пронизывает общественную жизнь Уэльса. Можете ли вы представить себе английского портье, испытывающего хотя бы искру интереса к поэту-лауреату? Он скорее заинтересуется мистером Селфриджем, а не мистером Мейсфилдом[65].

А вот валлийцы — от простых до высокопоставленных — испытывают непреходящую страсть к музыке и поэзии, и это делает ежегодный Айстедвод самой важной национальной церемонией на свете. Я не знаю ни одного другого события в европейской стране, которое бы каждый год привлекало духом равного соперничества интеллектуалов и безграмотных, богатых и бедных, университетского профессора и сельского труженика, священника и шахтера.