Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

• Название: Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37177-8

Если хочешь по-настоящему узнать страну, ни в коем случае нельзя ограничиваться столицей и ее ближайшими окрестностями. Чем дальше от столицы, тем менее парадным и чопорным становится пейзаж, тем меньше столичного блеска и городской суеты, тем искреннее местные жители и неподдельнее эмоции.

Генри Мортон, певец Лондона и классик travel writing, предпринял путешествие, которое по аналогии с его знаменитой книгой об английской столице можно назвать путешествием в поисках Великобритании. Он объехал всю Англию — от Лондона до Адрианова вала и пограничною городка Гретна-Грин, он побывал в Уэльсе, посетил могучие валлийские заики, поднимался на гору Сноудон и спускался в шахту в окрестностях Кардиффа. Итогом путешествия Генри Мортона в поисках Великобритании стали книги, каждая из которых повествует не столько об истории той или иной местности, сколько о людях, ее населяющих, людях из глубинки, исконных обитателях этих мест, об их повседневной жизни, лишенной лоска крупных городов.

Приятных прогулок по Британии!

---

Неподалеку от Кромера расположена деревушка Клей-некст-зэ-Си (жители Норфолка произносят ее название как Клай), сразу за которой начинаются солончаки. На целые мили тянется однообразная низина, отделяемая от моря узкой полоской желтого песка. В часы отлива она оголяется, но затем море возвращается и лихим кавалерийским галопом наверстывает свое. Это пустынная местность, где тишину нарушают лишь шепот ветра да крики морских птиц. Люди сюда не захаживают, если не принимать в расчет одержимых натуралистов, которых гонит научное любопытство и желание познать мир солончаковых пустошей.

Ветер колышет морскую гладь — мили и мили бледносиреневого цвета; то там, то здесь проступают огромные пятна розового и лилового оттенков: морская вода заполнила выемки в рельефе и образовала озера; золотые облака громоздятся над кромкой моря и медленно, будто сказочные галеоны, наползают на сушу. Солнечные лучи отвесно падают на плоскую равнину и дополнительно усиливают все это многоцветие. Они порождают столько тончайших оттенков, что никакими словами не передать великолепие пейзажа — здесь требуется хороший художник-акварелист. Прибрежные солончаки только кажутся пустынными, на самом деле они наполнены жизнью. Вот серо-голубая цапля бесшумно взмывает над зелеными зарослями камышей и летит прочь, выпрямив ноги, лениво взмахивая сильными крыльями. Немного поодаль она снова опускается на землю — ее темная головка возвышается над камышами, глаза зорко следят за вашими передвижениями. На обломках рыбачьих лодок рядами сидят белые чайки.

Внезапно стая приходит в движение — вспышка белого цвета, сопровождаемая громкими криками. Чайки срываются с места, поднимаются в воздух: оранжевые лапки втянуты, плотно прижаты к белым перьям брюшка. Птицы набирают высоту, описывают беспорядочные круги, затем замирают и парят, распрямив крылья. Полет длится недолго, и вот уже стая снова устремляется к земле: каждая чайка — словно белая вспышка с оранжевыми мазками лапок. Начинается прилив, и вода наступает на берег. Она жадно поглощает сушу, крутясь и пенясь, заполняет небольшие ложбинки и извилистые русла ручейков. Еще минуту назад илистые отмели были сухими, а теперь они скрываются под водой, которая коричневой змеей вползает на берег — извивается и пузырится, образуя на границе светлую кромку из морского критмума.

И весь этот спектакль — с криком чаек, плеском воды и ветром, нагоняющим морскую голубизну, — ежедневно разыгрывается без зрителей. Ибо это странное, ничейное пространство не принадлежит ни земле, ни воде. Вернее сказать, это прекрасное и диковинное место — наполовину суша, наполовину море. Каждый день море наступает, пытаясь отвоевать его для себя, а трава отчаянно сопротивляется, отстаивая свои права. Если повернуться спиной к морю, то вдалеке вы увидите зеленые луга и деревушки, словно прорисованные уверенным пером художника, и серые церковные башенки над кронами деревьев.

Они цепочкой выстроились вдоль всей границы солончаковой пустоши — странные маленькие селения, некогда бывшие портовыми городками. Непомерно большие церкви, одиноко стоящие посреди лугов, свидетельствуют о том, что некогда здесь жили люди и кипела торговля. В Блейкни церковь имеет дополнительную башню — раньше она исполняла роль маяка, а теперь находится на грани разрушения. Они все пришли в упадок и медленно разрушаются — и Клей, и Солтхаус, и Уэйберн (чья древняя гавань превратилась в гнездилище диких птиц), и Уэллс-некст-зэ-Си. Все эти прибрежные деревушки — бывшие порты — пали жертвой моря.

Деревушка Стиффки находится в маленькой укромной долине. Она знаменита своими собирательницами моллюсков. Чтобы увидеть их, мне пришлось отправиться на дальнюю прибрежную пустошь. По пути я форсировал многочисленные ручейки и протоки — благо кто-то позаботился наладить мостки из гниющих бревен, — прошагал целые мили по болотной жиже, прежде чем добрался до песчаного пляжа, густо усеянного обломками кораблекрушений (по обилию этих самых обломков здешний берег мог бы поспорить с Нидлз[54]). Здесь я увидел десятки черных фигурок, которые, согнувшись в три погибели, копались в песке в поисках «стьюкийских голубых» — именно так называются знаменитые ракушки.

Навстречу мне двигалась одна из собирательниц моллюсков, на спине она несла огромный мешок с добычей. Собственно, почему я решил, что это женщина? Угадывать пол этого странного существа, ориентируясь на одежду, было неблагодарным занятием. Что можно сказать о черных кюлотах и толстых шерстяных чулках, которые насквозь промокли от морской воды? Комплект дополняла старая черная шаль и зюйдвестка, застегнутая на подбородке на манер чепчика Кейт Гринуэй. Когда фигура приблизилась, я смог разглядеть, что это все-таки женщина, причем весьма преклонных лет — на вид ей было лет семьдесят, никак не меньше. Лицо по форме и цвету напоминало печеное яблоко, все испещренное тонкими морщинками; беззубый рот с плотно сжатыми губами придавал лицу строгое, даже чопорное выражение, которое контрастировало с младенчески-наивным взглядом блекло-голубых глаз.

Вначале разговор не складывался: подобно многим своим землякам, старуха боялась отвечать на вопросы незнакомого человека. Я поинтересовался, хватает ли у нее сил для такой тяжелой работы. Женщина ответила, что занимается этой работой всю жизнь — с младых лет.

Помнится, несколько лет назад в печати появилась статья, которая выставляла Стиффки и ее женское население в весьма невыгодном свете. По словам автора, практиковавшиеся здесь родственные браки сильно испортили нравы деревни: мужчины якобы вообще не работают, а женщины вынуждены вкалывать как проклятые, чтобы хоть как-то продержаться на плаву.

— Все это чепуха, — отрезала престарелая собирательница моллюсков. — Наши мужчины трудятся на земле, а женщины отправляются к морю собирать ракушки. Сколько себя помню, всегда так было. Я сама начала этим заниматься, когда вышла замуж. Детей ведь нелегко растить… знаете, сколько всего нужно, вот и хотелось подзаработать лишних деньжат. Да и всех нас сюда нужда гонит, сэр…

Она повернулась к морю, где на прибрежной полосе копошились черные фигурки.

— Это, почитай, уж последние собирательницы ракушек в Стиффки. Нынешние-то девчонки нос воротят. Вишь ты, все хотят быть леди. Они не желают надевать эту уродливую одежду и тащиться к морю — как до того делали их матери и бабушки… да и прабабушки тоже. Молодежь не любит тяжелой работы. Вот и получается, сэр, что мы, старухи — последние, кто этим занимается…

Моя собеседница пришла в ужас, когда я попросил разрешения ее сфотографировать. Она закрыла глаза руками — точно так же поступали арабы перед фотокамерой.

— Нет, нет, — твердила старуха, оглядываясь в поисках укрытия.

Я насилу ее успокоил.

И дело тут не в ложной скромности или в нежелании демонстрировать уродливую, как она выразилась, одежду. Просто здесь, как и в других глухих краях, бытует странное верование, будто фотографирование отнимает у людей удачу.

Странное зрелище представляют собой эти женщины, когда они с началом прилива возвращаются со своего промысла. Они медленно, тяжело бредут, взвалив на спину мешки, полные моллюсков. Большинство из них уже старухи, принадлежащие к прежнему, более выносливому поколению. Но попадаются и женщины среднего возраста. Время от времени за ними увязывается какая-нибудь девчонка. Спроси ее, так она и сама не знает, зачем пошла. То ли ради забавы, то ли из любопытства: посмотреть, каким именно образом мать зарабатывала для нее деньги. Они бредут по солончаковой пустоши, по щиколотку увязая в мокром песке. Ветер хлещет их по голым лодыжкам, заляпывает грязью короткие юбки.

Занятное место. Туристы сюда не добираются, а напрасно: ведь здесь все проникнуто особой атмосферой, пробуждающей далекие воспоминания. Достаточно выйти на солончаки ближе к вечеру — когда солнце медленно опускается за горизонт и его лучи играют на бледно-сиреневой морской поверхности, — и у вас перед глазами сами собой всплывут картинки из далекого прошлого. Легко представить себе корабли викингов, причаливающие к английским берегам. Вот рослые бородатые мужчины бредут по песку, волоча за собой тяжелые обоюдоострые мечи. Вот они останавливаются и из-под ладони всматриваются вдаль, через лиловые пустоши…

Здесь, на солончаках, почти всех охватывает непонятное чувство грусти, которое трудно поддается описанию. Хочется побыть одному, побродить по этой плоской пропитанной влагой земле, прислушаться к пронзительным крикам птиц и шелесту ветра в прибрежной траве.

5

Над Педдарс-уэй царит мертвая тишина.

Можно пройти многие мили по этой широкой пустынной дороге и не встретить ни единой души. Она тянется на расстоянии шести миль от Тетфорда до Хокема. Затем, выйдя на прямой 30-мильный участок, устремляется вперед — прямая, как стрела. Иногда теряется в полях, но затем снова продолжает свой бег — мимо Касл-Акра и Грейт-Берчема — до самого приморского Бранкастера. Педдарс-уэй была известна задолго до того, как возникла страна под названием Англия. Сколько она служит людям, даже сказать невозможно. Когда римляне пришли на остров, эта дорога уже существовала и считалась древней. Надо думать, завоеватели очень порадовались, ибо дорога была прямая и хорошо утоптанная многими поколениями местных жителей. К тому же вела ровно туда, куда надо, следовательно, позволяла сэкономить время и силы на строительство новых коммуникаций. В Средние века Педдарс-уэй также не оставалась без применения: по ней пролегал путь к одной из величайших местных святынь — часовне Девы Марии Уолсингемской…