Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

Он кивнул. И снова совершились ее движения. Опять она подползла к нему задом… протянула руки за спину… Она делала это без вожделения, только ради него, и Царевна бесстрастно наблюдала за ними обоими. Змей — или зверь? неизвестно… — вошел в ее плоть медленно, нежно, стараясь не причинить боль; начал свой танец… ускорился… потом замедлился…

Но стон, которому она уже готова была порадоваться, как свидетельству своего выполненного долга, не прозвучал. Она почувствовала, как змей покинул ее тело. Она обернулась и посмотрела в глаза адвокату.

Он тяжело дышал, глядя на нее и не говоря ни слова. Он хотел той же ласки, что получил тогда, позавчера. И молчал, милый дурачок, не зная, любо ли ей будет ласкать змея после пребывания его в необычном местечке. Ясно же, что стоит ему слово сказать… Но он стеснялся — чистюля, интеллигент, куритель трубки. Ей захотелось, чтобы он хоть чуть-чуть снасильничал. Ведь он заслужил право на это. И он должен был пользоваться своим правом, а не отгораживаться от нее своей дурацкой стеснительностью.

— Не молчи! — сказала она страстно. — Скажи, чего хочешь!

— Ты знаешь чего, — пробормотал он и отвел глаза.

— Смотри на меня! — потребовала она. — Говори! Ты хочешь, чтобы я взяла в рот? Прямо сейчас? Ты ведь этого хочешь?

Он кивнул.

— Скажи это.

— Я хочу…

— Ну?

— Хочу, чтоб ты взяла в рот. Прямо сейчас.

— Повтори! Повтори!

— В рот! Прямо сейчас!

— О, милый…

Царевна юркнула в сторону, едва не захваченная внезапным, теплым, неожиданно обильным дождем. Губы Марины едва успели окружить назначенный источник, как оттуда тоже хлынуло — вкусное, остро пахучее, ставшее сегодня родным и необходимым.

Они долго молчали. Потом он соорудил ванну для двоих. Чтобы поместиться вдвоем в этой маленькой ванне, они обняли друг друга ногами. И очень хорошо, потому что легко было ласкать руками открывающееся навстречу. И взбитая над водой мыльная пена не давала рассмотреть этих ласк.

— Знаешь, — сказал он, — в Польше, очень давно, была такая королевская чета… Короля звали, кажется, Станислав… а вот как звали королеву, я не помню… Они очень любили друг друга… Вступая в брак, они приняли обет целомудрия — и никогда его не нарушали…

— Правда? — удивилась она. — А как же наследник?

— М-да.

Он задумался. Действительно — как же наследник?

— Не знаю. Но я не об этом хотел сказать.

— Я понимаю.

Сейчас, подумала она, мне сделают предложение. Совместимо ли Царство с браком? Может быть; но сказать это должен Отец. О браке, о наследнике. Как бы я ни любила этого человека — или кого-то другого — Отец превыше всего.

Адвокат не произнес больше ни слова.

* * *

Назавтра новостей не было. А еще через день она съездила в деревню, убедилась, что все в порядке с домом, взяла с собой вещи для Отца, вещи для себя, документы. Она приехала в Кизлев последним автобусом и чувствовала себя виноватой оттого, что Корнею Петровичу пришлось обедать и ужинать тем же, что было приготовлено ею на завтрак.

Он встретил ее ласково. Поцеловал на пороге.

— Ну?

— Ничего нового.

— Что теперь?

— Подожди. Поешь вначале.

Он кормил ее молча, как ребенка, пока набиралась ванна. Потом погрузил ее в ванну и мыл, тоже как ребенка.

— Говори же наконец, — не выдержала она.

— Хорошо, — согласился он. — Мы видим, что твое письмо не подействовало. Вывод: нужно другое письмо.

— Почему другое подействует?

— Потому что будет другим по содержанию.

— То есть?

— Может быть, Он начнет говорить, если следствие будет проинформировано независимо. Или, по крайней мере, Он будет думать, что проинформировано.

— Прости… Не понимаю.

— Придется нам порассуждать об оперативной работе, — сказал адвокат. — Отвлекись пока от Отца. Имеется Икс, который должен заговорить… ну, допустим, о каком-то Царстве. Задача такая, чтобы он заговорил, понимаешь?

— Чья задача?

— Неважно чья. Главное, что сам по себе не очень-то хочет он говорить. По меньшей мере, колеблется.

— Ну.

— Есть три варианта. Первый вариант, если никто ему ничего не подскажет. Кроме собственной логики, совести и так далее.

— Ну.

— Этот вариант только он один и контролирует. Непредсказуемый вариант, понимаешь? А время, между прочим, может работать не на него.

— Ну.

— Второй вариант: следствие проинформировано об этом самом Царстве со стороны.

— Кем?

— Пока неважно…

— Нет, важно! Кроме меня, некому рассказать им об этом!

— Я говорю об Иксе, — холодно сказал Корней Петрович. — Не проецируй на свою ситуацию. Представь себе, что Икс — это, например, некий Иисус, которого как-то раз привели к следователю в городе Иерусалиме. Ты слышала об этой истории?

— Ну, — мрачно сказала она.

— И следователь спросил Иисуса: это правда, что ты говорил о каком-то Царстве? Как ты думаешь, почему следователь смог задать такой вопрос?

— Потому что ему донесли.

— Точно. А если бы ему не донесли, зашел бы у них разговор о Царстве?

— Откуда мне знать?

Корней Петрович посмотрел на Марину почти зло.

— Все, — сказала она, — я хочу выбраться из ванны.

— Изволь…

— Я сама вытрусь. Ты не мог бы…

Адвокат смягчился.

— О’кей. Пойду пока приготовлю кофе.

Он ушел. Она вытиралась торопливо, нервно — вот еще новости, опять эта мутная философия — не забывая, однако, посмотреть на себя в зеркало и побрызгаться захваченной из дома душистой аэрозолью. Она вышла из ванной в своем собственном домашнем халатике. Корней Петрович легонько принюхался к аэрозоли и ничего не сказал.

Они сели за столик.

— Давай вернемся к Отцу, — предложила Марина. — Я не знаю, как бы вел себя Иисус, если бы на него не донесли. Я знаю, что Отец молчит.

— Правильно. Вот ты все и сказала.

До нее стала доходить эта механическая логика.

— Значит, я должна пойти и донести на Отца? Чтобы у следователя была причина расспросить Его о Царстве?

— Донести? — переспросил Корней Петрович.

— Это уже было, — пролепетала она, — у Семенова…

— Опять Цвейг, — поморщился адвокат. — Так я и знал. Цирлихи-манирлихи.

— Это… подло!

— Ну-ка прекрати! — взорвался Корней Петрович. — Подло, — передразнил он с отвращением. — Заткни свои нравственные нормы себе знаешь куда? Донести, — произнес он презрительно и усмехнулся. — Господи, какая же ты глупая… Ну, не доноси! Сиди так, жди чуда — только тогда не спрашивай, что делать!

Он закурил. Воцарилось мрачное молчание.

— Пойми, — мягко сказала Марина, — я не могу предавать ради спасения.

— О’кей, — сказал Корней Петрович. — Извини меня за несдержанность. Я тебе объясню по-другому. Сейчас все ругают пионера Павлика Морозова. Раньше считался герой, а на самом деле — сволочь, выродок, предал отца. Так ведь?

— Ну?

— А что такое это «на самом деле»? — спросил адвокат. — Есть какой-то закон? Где же он, если так? Общечеловеческая ценность? А ты знаешь, что тот же Иисус вообще велел ученикам забыть отца своего, знаешь ты об этом? То есть, предать — и может, еще хуже, чем Павлик Морозов? Где же истина? Нравственностей, дорогая, может быть миллион. Нравственно ли жену убить? — спросил он грубо и уставился на Марину в упор.

Она опустила глаза и закусила губу.

— То-то же. Мы сейчас обсуждаем не общеморальные проблемы, а конкретный тактический вопрос. Нужно будет доносить — значит, будешь доносить как миленькая. И чем меньше при этом будешь думать о нравственности, тем лучше справишься с делом.

Адвокат передохнул и раскурил трубочку.

— Ты сказал, — она с трудом выдавила это «ты», — что есть еще какой-то третий вариант?

— Есть, — проворчал адвокат, — впрочем, хилый… На твое временное счастье, не обязательно пока что доносить на самом деле, можно попробовать просто написать Ему, что донесла, но что тебе никто не верит…

— Какой позор, — прошептала она.

— Да ладно тебе, — беззаботно сказал Корней Петрович. — Ведь писать-то придется не только про Царство. Придется писать, что Он время от времени похваляется — мол, жену убил.

Ее глаза расширились.

— А это еще зачем?

— Затем, чтобы дело прекратить производством.

— Не понимаю.

— Если следователь посчитает, что Он на самом деле жену убил, дело будет направлено в суд, и даже если Его и признают недееспособным, то отправят на так называемое принудительное лечение. А режим этого лечения может быть весьма жестким, с охраной и все такое… Такой поворот событий я буду считать своим проигрышем.

— А в противном случае?

— В противном случае следователь вынужден будет признать, что никакой жены Он не убивал. Просто придумал. Псих — он и есть псих.