Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).

• Название: Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).
• Автор: Александр Зимин
• Издательство: Мысль
• Жанр: История
• Год: 1982

В книге автор прослеживает изменения экономической жизни, классовой борьбы, общественно-политической мысли, происшедшие в России после ее освобождения от иноземного ига. Используя большой фактический материал, автор исследует героические страницы истории Российского государства периода становления его на путь самостоятельного экономического и политического развития, когда ненавистное иго было уже сброшено. Большое внимание в книге уделено международной деятельности русского правительства, роли окрепшего государства в европейской политике.

---

Еще во время подготовки процесса о новгородских еретиках 1490 г. архиепископ Геннадий писал митрополиту Зосиме, что сбежавшие из Новгорода еретики обрели себе убежище в Москве. Один «начальник ереси» — протопоп Алексей — служил даже в кафедральном соборе, а другой — Денис — в Архангельском (протопоп Гаврила также служил в Москве). Позднее в «Сказании о новоявившейся ереси» Иосиф Волоцкий прямо писал, что Алексея и Дениса взял с собой в Москву Иван III. Еретики там жили «в ослабе». Они проповедовали ересь тайно, «совратили» в нее дьяков Истому и Сверчка, книгописца Ивана Черного и купца Игната Зубова. Но к октябрю 1490 г. Алексей и Истома умерли, Денис и Гаврила были осуждены на соборе 1490 г., Иван Черный и Игнат Зубов бежали за рубеж.[626]

Дело было даже не в московских новгородцах и их нескольких единомышленниках, а в более важных персонах. Посольского дьяка Федора Васильевича Курицына впервые как еретика упомянул в своих показаниях дьяк Самсон, которого пытали в Новгороде после московского собора 1488 г. Он тогда сказал Геннадию и наместнику Якову Захарьичу, что к Федору Курицыну приходили протопоп Алексей, Истома Сверчок и Иван Черный и они «да поучаются-деи на православных». Именно Курицына Самсон считал «мозговым центром» еретиков: «Курицын началник всем тем злодеем». С Курицыным приехал «из Угорской земли угрянин, Мартынком зовут». В 1490 г. Геннадий уверенно связывал возникновение ереси не только с переездом Алексея и Дениса в Новгород, но и с возвращением Курицына из Венгрии. В начале XVI в. Иосиф Волоцкий передавал слова Ивана III, что его сноху Елену Стефановну «в жидовство свел» Иван Максимов, зять Алексея, сын еретика попа Максима, осужденного собором 1490 г. Еретиком стал и купец Семен Кленов.[627]

Время распространения ереси при дворе Ивана III можно уточнить. Ф. В. Курицын в 1481/82 г. отправлен был послом к Матвею Корвину, а вернулся около 1485–1486 гг. Я. С. Лурье считает, что начало московского еретического кружка относится ко времени после 1488 г., когда в «Москву устремились на беганье» еретики из Новгорода, которые и привлекли к своей ереси Федора Курицына.[628] Это не совсем так. Иосиф Волоцкий писал, что еще Денис и Алексей «многыя души погубиша», среди них Ивана Черного и купца Игната Зубова. Связь же еретических взглядов Курицына с событиями 1488 г., как правильно считает Лурье, продиктована была упорным стремлением Иосифа Волоцкого непременно вывести московскую ересь из новгородской. В бытность Ф. В. Курицына в Молдавии и Венгрии (1482–1484 гг.) там протекала деятельность так называемых чешских братьев. Общение с гуситами могло как-то повлиять на формирование взглядов просвещенного посольского дьяка.[629] Во всяком случае именно за рубежом Федор Курицын познакомился с легендами о Владе Цепеше, на основе которых создал «Повесть о Дракуле». Впрочем, из факта пребывания Курицына в Молдавии и Венгрии нельзя делать вывод, что еретическое вольномыслие на Руси было лишь отзвуком или эхом европейских реформационных идей.[630] Итак, ересь уже во второй половине 80-х годов XV в. распространилась в окружении Елены Стефановны, которая после смерти своего мужа (1490 г.) возглавила придворную группировку, сделавшую своим знаменем Дмитрия-внука. Гонитель же ереси — Геннадий поддержал второго претендента на престол — княжича Василия.

Братья Курицыны были видными и широко образованными политическими деятелями. Дьяк Иван Волк в 1492 г. вел переговоры с любекским первопечатником Бартоломеем Готаном. Весной того же года в составе посольства ездил к императору Максимилиану и вернулся на Русь в июле 1493 г. В конце 1495 — начале 1496 г. он сопровождал Ивана III в Новгород. Около 1495 г. подписал докладной судный список княжича Василия. Летом 1497 г. Иван Волк участвовал в переговорах с ливонцами, а в августе отправлен был в составе посольства в Литву. Иван Волк назван вторым среди великокняжеских дьяков в хронографическом списке думных чинов 1498 г.; владел землями в Клинском уезде.[631]

Выдающимся дипломатом был брат Ивана Волка — Федор Васильевич Курицын. Все важнейшие переговоры конца 80-90-х годов XV в. проходили при его деятельном участии. В 1488 г. он изложил имперскому послу декларацию, обосновывавшую суверенные права русского государя, и участвовал в переговорах с венгерским послом. В 1490 и 1492 гг. присутствовал на приемах имперского посла фон Турна, в 1492 г. писал грамоту послу в Крыму К. Г. Заболоцкому. В 1493 г. участвовал в переговорах с послом Конрада Мазовецкого, в марте 1497 г. вел переговоры с ногайскими послами, с 1491 по 1500 г. активно участвовал в русско-литовских переговорах. В мае 1494 г. вместе с кн. В. И. Патрикеевым ездил в Литву сватать дочь Ивана III Елену. В конце 1494 г. вместе с дьяком А. Майко вел переговоры с ганзейцами, а в 1495 г. — с ливонцами в связи с закрытием Ганзейского двора в Новгороде. В конце 1495 — начале 1496 г., как и его брат Иван Волк, сопровождал Ивана III в Новгород. Возможно, с Ф. В. Курицыным следует отождествить «дьяка Федора», присутствовавшего на приеме послов кафинского султана.[632]

Ф. В. Курицын участвовал и в различных делах по внутреннему управлению. Около 1488–1490 гг. он подписал докладную правую грамоту суда Ивана Молодого, а около 1490 г. — подтверждение княжичем Василием одной грамоты Троице-Сергиеву монастырю в Переславском уезде. В ноябре 1490 г. именно он скрепил своей подписью жалованную грамоту Ивана III пермскому епископу Филофею, предусматривавшую секуляризационные мероприятия великого князя. В июле 1497 г. Ф. В. Курицын подписал меновную грамоту Ивана III и кн. Федора Волоцкого, скрепленную печатью, на которой впервые изображен новый государственный герб, а в конце XV в. — докладную грамоту дворецкого П. В. Шестунова. Л. В. Черепнин предполагал, что Ф. В. Курицын мог участвовать в составлении Судебника 1497 г. Предположение это весьма убедительно, ибо отвечает внутриполитической ситуации конца 1497 г. В 1498 г. в списке думных чинов Федор Курицын назван третьим среди дьяков.[633] После апреля 1500 г. сведения о нем исчезают.

Из обзора деятельности Ф. В. Курицына видны не только его большая роль в политической жизни страны, но и его близость к великому князю Ивану Молодому, причастность к секуляризационным планам правительства, участие в контроле над деятельностью княжича Василия, последовательная защита им курса на укрепление власти русского государя. Но все это — из-за отрывочности и скупости сведений — скорее догадки, чем обоснованные гипотезы.

Братья Курицыны были причастны и к литературной деятельности. Иван Волк переписал Кормчую книгу[634] — сборник церковно-канонических правил. Он открывается памятником светского законодательства — «Мерилом праведным», содержащим кроме византийских и русские законы (в том числе Русскую Правду и церковные уставы князей Владимира и Ярослава). Характерной чертой этого сборника, по мнению Я. С. Лурье, является большое число статей, посвященных еретикам.[635] С именем Ф. В. Курицына связаны два произведения — «Повесть о Дракуле» и «Лаодикийское послание».

В «Повести о Дракуле» имя автора не названо. Но из текста памятника ясно, что его создатель побывал в Венгрии, знал он и Стефана Молдавского. Самый ранний список «Повести» датируется февралем 1486 г., что делает возможным авторство Федора Курицына, вернувшегося на Русь до августа 1485 г. В основу «Повести» положены рассказы о мунтьянском (валашском) воеводе Владе Цепеше, распространенные в Центральной и Восточной Европе в 80-х годах XV в. Образ главного героя «Повести» — жестокого правителя Дракулы (или Дракона, Дьявола) как бы двоится под пером автора. С одной стороны, это кровожадный, способный на садистские поступки, но умный и волевой властитель. С другой — дальновидный государственный деятель, стремящийся искоренить в своей стране всяческое зло: «И толико ненавидя во своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татбу, или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет жив. Аще ль велики болярин, иль священник, иль инок, или просты, аще и велико богатьство имел бы кто, не может искупитись от смерти, и толико грозен бысь».[636] Поддерживая борьбу Ивана III за утверждение единодержавства, Ф. В. Курицын не склонен был идеализировать самовластных правителей. Но стремление Дракулы подчинить и «великих бояр», и духовенство воле государя он всячески приветствовал.[637]

Ф. В. Курицыну принадлежит авторство во многом неразгаданного произведения, носящего название «Лаодикийское послание» и вызвавшего большую полемику как в советской, так и в зарубежной литературе.[638] Этот небольшой (девять строк) памятник состоит из набора афоризмов. Начинается он словами: «Душа самовластна, заграда ей вера». В нем есть такие изречения: «Мудрости сила — фарисейство жителство. Пророк ему наука. Наука преоблаженная». Анализируя послание, А. И. Клибанов отмечает, что его афоризмы (частью библейского происхождения) подобраны в духе реформационных идей. Идея самовластия души, своеобразно интерпретированная Курицыным, фактически означала утверждение человека как мерила духовных ценностей и противостояла схоластической трактовке Священного писания как памятника нормативного характера. Курицын рассматривает религию как порождение пророческого дара, а не как свод обрядов и мертвых догм. «Впервые, — пишет Клибанов, — свободе, как праву на принуждение, противопоставлялось право человека на свободу». С кругом идей «Лаодикийского послания» он связывает так называемое «Написание о грамоте». В нем говорится, что «грамота есть самовластие, умного волное разумение и разлучение добродетели и злобы». Бог дал человеку «самовластна ума». Знание делает человека свободным. Автором «Написания» мог быть также Ф. Курицын.[639] Интерес к вопросам языкознания в «Написании» гармонирует с толкованиями различных слов, помещенных в «Лаодикийском послании» после философского введения.