Поль Зюмтор - Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта

• Название: Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта
• Автор: Поль Зюмтор
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02413-3

Книга Поля Зюмтора посвящена исторической эпохе, которая по праву считается голландским «золотым веком». Это было время, когда торговля, промышленность, сельское хозяйство, наука в Голландии бурно развивались, а искусство, в частности живопись, радостно запечатлевало все проявления «голландского чуда» в его повседневности. Автору удалось создать замечательное, подробнейшее полотно обычной жизни людей разных сословий и состояний. Читатель узнает, как отвоевывали у моря земли, торговали, лечились, выращивали цветы, стряпали, устраивали генеральные уборки, женились, пускали в рост деньги, воспитывали детей и в какого бога верили голландцы, жившие в далеком XVII веке.

---

Бесподобная чистота, которая царила в крестьянских домах и даже в стойлах, приводила в восторг путешествующих иностранцев. Коров в этом краю чистили скребницами так, как в других странах ухаживали только за лошадьми. Им заботливо подвязывали хвосты, чтобы, избави бог, они ненароком не испачкались. Уже в XVI веке, по свидетельству Джикьярдини,{187} чуть ли не каждый нидерландский крестьянин умел читать и писать. Эти слова следует понимать буквально — читать и писать, ничего больше (сельскому священнику редко и с большим трудом удавалось вложить какие-либо абстрактные знания в дубовые головки учеников приходской школы); кроме того, речь идет о крестьянах, но не крестьянках (девочек в школу не отдавали). Но и при этом интеллектуальный уровень крестьянства в Нидерландах был по тем временам относительно высок.

Отношения с городом имели характер либо экономический (сбыт сельскохозяйственных продуктов), либо развлекательный (посещение церковных служб). Но крестьяне все еще испытывали смутное недоверие к городам, этим скоплениям людей и домов, где грехи глядят из каждого окошка. Крестьянин неблагосклонно относился к ухаживаниям городского паренька за своей дочкой. Последствия этого неблагоразумного тиранства легко предсказуемы.

Еще более, чем горожане, крестьяне держались культа семьи и общины. Во время своего проживания в деревушке Эгмонт великому Декарту привелось наблюдать крайнее снисхождение судей к молодому крестьянину, его соседу, обвиненному в убийстве второго мужа своей матери, которая, будучи не в силах выносить бесчеловечные побои, решила оставить любящего подраться супруга. После обмена угрозами клан потребовал, чтобы парень отомстил за мать, и в завязавшейся потасовке враг был повержен. На кого же следовало возложить ответственность за преступление? Стоя у гроба, члены семьи простили убийцу.{188}

Освободительная война дорого обошлась деревне. Сезонные опустошения, тактические разрушения, карательные походы. За 25 лет район Эйндховена менял хозяев 11 раз. Эти беды породили народную литературу, получившую название «жалобы крестьянина», и укоренили в деревне страх перед солдатней. Вместе с тем падение испанского режима впоследствии пошло на пользу зажиточному крестьянству. Фермеры брали в аренду бывшие владения католической церкви и некоторых дворян, отнятые в казну или выкупленные государством. Были отменены все прочие феодальные повинности, кроме денежного оброка. Юридический статус крестьянина более ничем не отличался от статуса буржуа. Этот класс, только вчера сбросивший с себя оковы, был окрылен проснувшимся диким духом свободы. Рассказывали, что один крестьянин выпроводил вилами со своего поля охотившегося там короля Чехии, «гостившего» в Нидерландах. Каждая деревня имела своих местных администраторов, собственного бальи и третейских судей, назначаемых властями провинции или помещиком и являвшихся высшей судебной инстанцией. Учреждался свой ежегодный праздник, создавались местные общества развлекательного толка. Жители некоторых деревень, хорошо расположенных и умело управляемых, благодаря процветанию городов неплохо нажились. В Жиспе встречались великолепно одетые крестьяне, которые правили собственной четверкой лошадей, запряженных в шикарную коляску, и хлопали кнутами не хуже своих помещиков.

Особая ситуация сложилась во Фрисландии и, с небольшими отличиями, в Гронингене, которые не знали крепостного права. Земля там принадлежала свободным крестьянам, объединенным в независимые общины. Арендуемые в дальнейшем угодья управлялись чрезвычайно сложным правом, сходным с современными долгосрочными арендными договорами. Эта многовековая система взрастила кулацкую элиту, помыкавшую массой фермеров и батраков.{189}

Поденщики и другие пролетарии села образовывали социальную группу бедноты, ведущей в основном кочевой образ жизни. Весной нестройные толпы сезонных рабочих с женами и детьми, таща за собой повозки с нехитрым скарбом, поднимались на север, чтобы наняться на выкорчевку дубов. Это ежегодное переселение сопровождалось большой детской смертностью. Месяцами рабочие жили в чаще леса, ютясь в убогих землянках, которые они оставляли после окончания сезона, чтобы вновь вернуться сюда на следующий год — в жалкие лачуги, заросшие сорной травой, обветшавшие от непогоды. Там и тут в течение века формировались общества сельскохозяйственных рабочих, платящих взносы в кассу взаимопомощи, но они объединяли лишь наименее обездоленных.

Глава XXII Бедность и преступление

Как мы уже могли видеть, часть народа периодически скатывалась к нищете. Но еще ниже, чем эта голь, жили маргинальные слои общества, находившиеся в постоянной экономической депрессии. Частые периоды безработицы и миграция людских ресурсов в ряде отраслей не дают провести четкой границы между самой необеспеченной частью рабочего класса и настоящими бродягами. Вместе они образовывали разнородную среду, к которой примешивались сопутствующие элементы и чьим главным отличием от других был постоянный голод.

Присутствие этой прослойки, неприемлемой обществом и в то же время страдающей от его экономических пороков, особенно заметно проявлялось в нищенстве. Эта неизлечимая болезнь городов и деревень с каждым годом обострялась. Штаты провинций время от времени пытались запретить нищенство, но процесс этот не могли остановить написанные на бумаге законы и предписания. Амстердам кишел попрошайками и лжекалеками. После перемирия и увольнения наемников из армии положение ухудшилось. Шайки подозрительных личностей кочевали с места на место, укрываясь по притонам и «малинам», обделывали разного рода незаконные делишки, воровали, а порой и убивали. Законы о высылке гнали работников большой дороги из провинции в провинцию. Говорили они на таком невообразимом жаргоне, что в 1613 году кто-то посчитал полезным издать специальный словарь. Кто мог отличить нуждавшегося от разбойника? Ко всем этим бродягам примешивались цыгане — хироманты, гадалки и, как считалось, похитители детей. Никакие меры не помогали выгнать их из страны.

Безоружного ночью в Гаагском лесу подстерегала опасность. Так в 1643 году там нашли голову недавно убитого, но полиция так и не смогла найти убийцу. А в 1661 году там же две девушки из хорошей семьи были похищены среди бела дня. Города, стремясь усилить эффективность действий полиции, издавали постановления об аресте не имеющих разрешения нищих, а также стимулировали граждан указывать на подозреваемых в воровстве и даже задерживать их. Группы «охотников за бедными» с помощью собак изгоняли бродяг из деревень.

Более или менее сознавая экономическую природу этого социального явления, муниципальные власти шли на бесплатную раздачу продовольствия в голодные годы и в периоды резкого подорожания жизни. Заказывалось судно с хлебом или овсом, из которого пекли хлеб для нуждавшихся. В 1634 году в Лейдене подобную помощь получили 20 тысяч человек.{190} В Амстердаме раз в неделю проходила официальная раздача денег неимущим. Реформатская церковь содействовала этим акциям, которые, впрочем, охватывали только тех отверженных, у которых было хоть какое-то пристанище, пусть даже и временное. В холодные зимние месяцы дьячок или служащий муниципалитета разносил по их лачужкам немного масла, сыра, хлеба и торфа. В теплое время раздача продуктов прекращалась. Каждый должен был выпутываться из беды сам.{191}

В целях обеспечения подобных мероприятий городские власти или церковь периодически организовывали благотворительные сборы. Буржуа нередко проявляли большую щедрость. Случалось, что умело проведенный сбор приносил в большом городе до 15 и даже 25 тысяч гульденов. Традиционно пожертвования делались по особым случаям, например по случаю свадьбы в семьях богачей. Во многих городах по окончании похоронной церемонии сукно с катафалка поступало в пользу бедных. Кроме того, не бывало такого случая, чтобы, умирая, буржуа не завещал какой-нибудь суммы на богоугодные дела. Слава о милосердии нидерландцев облетела всю Европу. Людовик XIV накануне своего вторжения в Голландию уверял Карла II: «Не тревожьтесь об Амстердаме. Я глубоко убежден, что Провидение защитит его, хотя бы за одну только благотворительность…»

В Лейдене, где было особенно много промышленных рабочих, была учреждена особая инспекция по делам неимущих, которая располагала крупными суммами для вспомоществования. Во второй половине века во многих городах на личные средства частных лиц строились бараки, сдававшиеся за почти символическую плату малообеспеченным гражданам. Повсеместно существовали богадельни, оставшиеся еще от старых церковных орденов и управлявшиеся государством. Эти учреждения в наиболее крупных центрах имели разнообразную специализацию. В Лейдене имелись богадельня для бездомных, дом престарелых и сиротский приют. Но главной функцией этих прибежищ с начала XVII века было пресечение бродяжничества. В большинстве населенных пунктов средней величины странник находил приемный центр, иногда при местной больнице, где мог бесплатно провести три дня. Утром четвертого он должен был уйти. Тем не менее в некоторых городах приток бродяг достигал таких масштабов, что с июня по октябрь приюты закрывались! Обустроены эти заведения были очень просто: большая общая комната с обогревом и рядами деревянных лавок; два спальных помещения, одно для мужчин, второе для женщин. После еды служители из предосторожности забирали у постояльцев ножи. Ночью ночлежки запирались, как тюремные камеры.