Виктор Ротов - Ближе к истине

• Название: Ближе к истине
• Автор: Виктор Ротов
• Издательство: Советская Кубань
• Жанр: Публицистика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7221-0352-7

В данной книге широко представлена публицистика известного русского писателя Виктора Ротова. В основном — это реакция художника на события последних десяти лет. На так называемую «горбостройку» и на разрушительные, преступные реформы, которые разорили и унизили великую державу перед всем миром. Россия превратилась в экспериментальную площадку дерьмократического криминального разгула. Кончилось тем, что вседержавное пугало, воздвигнутое демократами над Россией, с позором ретировалось в небытие со слезами покаяния. Но нам- то от этого не легче. Мы ютимся теперь на развалинах Российского Дома. Демократы притащили нас на край пропасти. Еще одно усилие их, и мы полетели бы в бездну. Но… Благодарение Богу! Русский народ, похоже, изловчился, собрался с духом и выбирается из охлократической трясины.

Кто живет и мыслит, тот не может оставаться в стороне от этой ловко замаскированной схватки. Все, в ком совесть жива и не сломлен патриотический дух, подняли свой голос против русофобствующих прохиндеев. Поднимается могучая волна общественного самосознания, чтоб смести эту грязную прохиндиаду, пригвоздить к позорному столбу.

Сборник публицистических выступлений Виктора Ротова — своеобразный творческий отчет о своем отношении к этой прохиндиаде. Разбросанные по страницам периодических изданий в разное время, а теперь собранные под одной обложкой, бескомпромиссные статьи его, открывающие широкую панораму народной жизни в условиях так называемых реформ, целая галерея людей труда; годы военного времени и жизни в условиях послевоенной разрухи, выступления на общественно-политические темы — делают книгу яркой, острой и злободневной.

---

И вдруг справа, там, где Суджукская коса, беззвучно — звук долетел потом — взметнулся столб дыма. Черный, со светлой грибовидной шапкой…» «В том, что взорвалась разоружаемая мина, не было никаких сомнений. Пока мчались к Суджукской косе, я передумал всякое. Приготовился к худшему — не застану никого из минеров в живых. И страшно обрадовался, увидев капитан — лейтенанта Малова. Он лежал на снине около телефонного окопчика, прикрыв рукой глаза. На изорванном комбинезоне виднелась кровь…»

Подбежав, я отвел его руку от лица, и Малов зашевелился, начал осторожно себя ощупывать. Раненый и оглушенный, выброшенный взрывной волной из окопчика, он, должно быть, не мог поверить, что уцелел.

— А где Богачек и Лишневский?..

Вопрос был бессмысленным, но я ожидал чего угодно, только не того, что люди исчезнут бесследно. Два челове

ка словно испарились вместе с миной. Осталась лишь большая воронка в песке. Когда по Суджукской косе прошел затем, обследуя каждый квадратный метр ее поверхности караульный взвод, удалось обнаружить лишь два обрывка ткани с приставшим к ним лоскутком кожи… Ничего больше не нашли».

Эти строчки из книги Г. Н. Холостякова «Вечный огонь» я прочитал пятьдесят четыре года спустя. И все ожило в памяти. И оказалось, что к этим событиям был причастен напрямую мой отец. Водолаз Новороссийского ЭПРОНа {ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения} Ротов Семен Петрович.

Уже в первые дни войны немцы обладали страшным оружием на море — минами магнитного и замедленного действия. Сначала они испробовали их в Севастополе, а после и в Новороссийске. Надо было парализовать работу важнейшего, после Севастополя, стратегического порта.

Ночами под прикрытием обычных бомбардировщиков, специальные самолеты сбрасывали в бухту мины. Наше командование приняло контрмеры: организовали сеть специальных постов, каждый из которых был оснащен самодельным пеленгатором, ориентированным по компасу. По тревоге пеленгаторы с разных точек местности следили за поверхностью бухты. Пересечение пеленгов указывало на точку приводнения мины.

Именно таким способом были запеленгованы две мины в ночь с 12–го на 13–е сентября на акватории порта между Импортным пирсом и Восточным молом.

«И как только выяснилось место постановки мин, — пишет Г. Н. Холостяков, — старший лейтенант Богачек загорелся стремлением их разоружить».

Но прежде надо их поднять со дна моря.

«Мы вместе, — пишет далее Холостяков, — отправились в базовую команду водолазов. Приказав водолазам построиться, я объяснил задачу: надо найти на дне мину и надежно обвязать ее пеньковым тросом. Дальнейшее водолаза не касалось. Предупредив, что устройство мины неизвестно и возможны любые неожиданности, дал минуту подумать и скомандовал:

— Добровольцы, шаг вперед!

Шагнули все. Тогда я сказал:

— Комсомольцы, шаг вперед!

И опять шагнули все. И те, кто явно уже некомсомольского возраста.

— Все комсомольцы? — удивился я.

— Я не комсомолец, — смущенно ответил один, — но у меня опыт…»

Это было 13 сентября.

А перед этим, вечером 12–го, отец пришел со службы поздно. Уставший и даже, вроде, осунувшийся. Обычно молчаливый и недоступный, в этот вечер он был мягок и задумчив. Ел без аппетита. После ужина собрался было выйти на крылечко покурить, и тут случилась воздушная тревога. Противно взвыли сирены, к ним тотчас присоединились разноголосые фабричные, заводские и паровозные гудки. Эта жуткая какофония звуков до сих пор сидит внутри меня этаким ядовитым нерастворившимся комом. Мы — бабушка Катя, мама, старшая сестра Валя с братишкой на руках поспешили в бомбоубежище. По небу уже суетливо шарили лучи прожекторов, зенитки взахлеб палили, оглушая треском, озаряя ночь короткими заполошными вспышками. Из‑за гор наплывал рев воздушной армады, невидимой в ночном небе. Лучи прожекторов, хаотично скользя по небу, высвечивали для зенитчиков цели. Мы, подгоняемые нарастающим визгом летящих уже бомб, горохом сыпались в зев бомбоубежища.

Немцы давно уже «охотились» на зенитную батарею на Черепашке — она первая встречала их огнем. Но прицельно пробомбить ее им не удавалось — уж больно «кусачая» была эта батарея. Кстати, на ней была женская обслуга. Одни девушки! Они так быстро изготавливались к стрельбе, что немецкие летчики не успевали зайти на бомбометание. Сыпали куда зря, и скорей на разворот. Бомбы доставались нам, жившим вокруг Черепашки.

Отец всегда спускался в бомбоубежище последним. Поражая меня спокойствием и бесстрашием. Потом высовывался то и дело, посматривал — не упала ли во двор или в дом «зажигалка».

В этот налет, в ночь с 12–го на 13–е, он вообще остался в доме. Было светло как днем — все подножие гор было усыпано зажигательными бомбами. И всякую секунду можно было ожидать огненный гостинец в дом. Это была кошмарная ночь. Мы до утра просидели в укрытии. Без сна. Утром только уснули.

Наступило 13–е.

Сквозь сон слышу — меня кто‑то теребит. Открываю глаза — отец. «Вставай, сынок. Я ухожу».

Я очень удивился: никогда прежде, уходя на работу, он не будил нас, чтоб попрощаться. И вообще он был довольно суров с нами. А тут!..

Я встал нехотя, вылез следом за ним из бомбоубежища. Солнце еще за домом, но во дворе ослепительно светло и как‑то радостно. Отец приобнял меня за плечи, мы пошли к калитке.

— Проводи меня немного, — сказал он. — Поговорить надо… — И оглянулся на дом. На крылечке стояли мама и сестренка. Какие‑то встревоженные. Мы спустились на шоссейную дорогу: я впереди, отец следом, легонько подталкивал меня в лопатки. Я терялся в догадках, не понимая, что случилось.

— Вчера вызывал меня командир отряда, — заговорил отец доверительно, — сказал, что к нам приедет вице — адмирал Холостяков. Важная работа предстоит. — Он помолчал и добавил: — Опасная. Мины поднимать со дна бухты. А у меня опыт по Севастополю. Да и на курсах преподавали взрывное дело… Понимаешь? Всякое может случиться. Ты у нас старший мужчина после меня. Если что — смотри тут. — Он остановился. До меня как‑то не доходили его слова. Я только что со сна. И потом, я не привык к такому тону, меня это удивляло, поэтому слушал рассеянно. Но слова «вице — адмирал» усек сразу. Мальчишкам расскажу — сдохнут от зависти. И еще меня зацепили слова о том, что я старший мужчина в семье. После него. К чему это?..

Отец некоторое время смотрел на меня снисходительно — насмешливо. Потрепал по голове, наклонился и поцеловал в лоб. Меня бросило в жар — такой нежности от него я еще не знавал. Он оглянулся на дом. На спуске тропинки от дома стояли мама и сестренка. Он коротко махнул им рукой. Мне сказал:

— А подрастешь — поступай в комсомол…

И пошел, сунув руки в карманы. (Такая у него привычка). Высокий, стройный и… какой‑то уставший. А до меня медленно, как сквозь вату, доходило — он со мной прощался на всякий случай!..

Вечером он пришел с работы немного раньше обычного. И явно навеселе. Не раздеваясь, взял на руки братиш-

из

ку, потискал его, меня потрепал по голове. Живо разделся, сел к столу и долго с аппетитом ел. Мы смотрели на него всей семьей и чего‑то ждали. Но ничего не дождались. Просто в этот вечер мы легли раньше спать.

Мне почему‑то не спалось, хотя предыдущую ночь мы почти не спали. Я слышал, как папа что‑то рассказывал маме вполголоса. Улавливал отдельные слова: «Вице — адмирал», «командир отряда», что‑то про комсомол и «завтра еще одну…», «Да ничего страшного. Мое дело застропить…», «минеры…»

В эту ночь, с 13–го на 14–е, не было воздушной тревоги. Будто немец утомился нас испытывать. Мы все хорошо выспались. Утром я снова провожал отца. У него было хорошее настроение, и он сказал мне приятные, но какие-то непонятные слова: «Ты везучий…»

Хоть и несчастливое число 13, но в тот день все у них обошлось: мину удачно застропили, подняли, отбуксировали на Суджукскую косу и там разрядили. Богачек с Лишневским. А вот 14–го!..

Именно 14–го я поспешал с портфельчиком из школы домой; прятался под чьим‑то забором. А рванула не бомба, а мина. И не стало двух замечательных офицеров Черноморского флота — С. И. Богачека и Б. Т. Лишневского.

Эхо взрыва этой мины докатилось до Москвы, откуда внимательно следили за всем, что происходит в стране И. В. Сталин и его команда, как теперь говорят. В «Правде» появилась большая подвальная статья о подвиге флагманов Черноморского флота С. И. Богачека и Б. Т. Лишневского. Упомянули капитан — лейтенанта Малова и водолаза Новороссийского ЭПРОНа Ротова Семена Петровича. Беспартийного.

Прочитав слово «беспартийный», отец усмехнулся легонько, взглянул на меня:

— Вишь — беспартийный! Вроде упрека…

Мама недоуменно взглянула на него. А мы поняли друг друга с отцом. И это меня приподняло в собственных глазах.