Уилл Селф - Обезьяны

• Название: Обезьяны
• Автор: Уилл Селф
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-307-8

Уилл Селф (р. 1961) — журналист, бывший «ресторанный критик», обозреватель известных лондонских газет «Ивнинг стандард» и «Обсервер», автор романов «Кок'н'Булл» (Cock and Bull, 1992), «Обезьяны» (Great Apes, 1997), «Как живой мертвец» (How the Dead Live, 2000), «Дориан» (Dorian, 2002). Критики сравнивают его с Кафкой, Свифтом и Мартином Эмисом. Ирония и мрачный гротеск, натуралистичность и фантасмагоричность, вплетенные в ткань традиционного английского повествования, — такова визитная карточка Селфа-прозаика. В литературных кругах он имеет репутацию мастера эпатажа и язвительного насмешника, чья фантазия неудержима. Роман «Обезьяны» эту репутацию полностью подтверждает.

---

Сара открыла дверь, а Боуэн откатилась в кресле назад, внимательно разглядывая самку, ставшую в дверном проеме. Симпатичная обезьяна, подумала она, очень красивая, сама бы не отказалась ее пощупать, экая у нее седалищная мозоль, свисает, как гроздь бананов. Готова поспорить, за последние дни она поразвлекалась на славу.

— Да, это я. Я вот что хотела вам показать. Я знаю или, по крайней мере, надеюсь, что вы делаете все возможное, чтобы помочь Саймону… мистеру Дайксу…

— Пожалуйста, не сомневайтесь «уч-уч», все именно так и есть.

— Понимаете, дело в том, что… «хуууу» похоже, лучше ему не становится… и я подумала… «хууууу». — Сара одернула себя. Черт, самка, возьми себя в лапы, подумала она, разглядывая свою сожестикулятницу. Я, конечно, маленькая, изящная, но она-то совсем худышка, дойди у нас до драки, я бы наверняка вышла победительницей. — Понимаете, я кое-что заметила в его поведении… кое-что существенное, на мой взгляд.

— Я очень внимательно слежу за вашими жестами «хуууу». — Д-р Боуэн отодвинула в сторону бумаги, которыми был завален ее стол, и целиком сосредоточилась на молодой самке. — Какие же особенности вы отметили?

— Меня очень беспокоит его поза, — замахала лапами Сара, подчетверенькав к столу и запрыгнув на край. Инстинктивно ее лапы схватили задравшийся намозольник и поправили его. — Он все время сидит как-то странно, на самом краю гнезда, никогда не поджимает лапы. А когда нападает на меня — ну, вы понимаете, обозначить это атакой лапа не поднимается, — всегда бежит на задних лапах, всегда.

— «Грннн» да…

— И вот еще — его шерсть. Она никогда не стоит дыбом, все время лежит как мертвая. Ведь правда же это очень странно, странно, что нечто в такой степени непроизвольное, такой безусловный рефлекс… не срабатывает «хууууу»?

— Моя юная самка, — доктор Боуэн встала с кресла, подползла поближе к Саре, и они начали вежливо чистить друг друга, — у вас очень острый глаз, Сарочка, очень-очень острый, не побоюсь этого знака…

— Ну, я же работаю в художественном агентстве, а там без природной внимательности к деталям делать нечего.

— Разумеется. Что же, ваши знаки соответствуют действительности, мы и сами это заметили. Мы с самого начала, и вы это знаете, были уверены, что у Саймона случился наркотический психоз. А на днях я получила подтверждение, что он принимал лекарства от депрессии, хотя вас почему-то оставил на этот счет в неведении…

— Вы хотите показать, он принимал прозак?

— Да, совершенно верно, прозак.

— Но почему же он не показал об этом мне «хуууу»? — Сара пришла в ужас, на ее милой мордочке отразилось сильнейшее беспокойство.

— Может, ему было стыдно, Сарочка моя. — Прикосновения Джейн Боуэн были нежнее нежного, ее пальцы аккуратно перебирали волосок за волоском. — Вы ведь знаете, многие шимпанзе считают, что страдать депрессией неприлично, стыдно.

— Но я все знала о его депрессиях. Он показывал мне, что это все в прошлом, что всему виной распад его группы.

— Ну, возможно, прозак сыграл свою роль и здесь… однако в чем мы почти уверены, так это в том, что он сыграл свою роль в провоцировании Саймонова психоза. Или, жестикулируя точнее, мы полагаем, что психоз спровоцировало одновременное употребление прозака и экстази.

— «Хууууу»? Как это может быть? — Сару взяло любопытство.

— Мы точно не знаем. Достаточно показать, что экстази — и метамфетамины вообще — воздействует на те же рецепторы — ну, вы понимаете, те части мозга, к которым присоединяются молекулы вводимых в организм химических веществ, — что и прозак. Мы полагаем, что эти два вещества, принятые одновременно, произвели, так показать, синергетический эффект…

— Но я не понимаю, мы принимали экстази довольно длительное время. — Сара зарделась. — Мы… нам казалось, что…

— Я понимаю. — Психиатр улыбнулась и сочувственно потянула носом воздух. — На его фоне спаривание происходит гораздо веселее, не так ли «хуууу»?

— Ну да, вроде того.

— Как бы то ни было, вы могли принимать экстази хоть сотню раз, а условия для синергетического эффекта сложились только сейчас. Это непредпоказуемо и очень сильно зависит от особенностей организма. Кроме того, мы не знаем, какие могут быть последствия, но, возможно, в результате пострадала нейрохимия мозга Саймона, это одна из гипотез.

— А что с тем, о чем я показывала, — его поза, его шерсть «хууууу»?

Джейн Боуэн слезла со стола, прочетверенькала к окну, схватилась за шнур жалюзи и с его помощью встала на задние лапы. Она устала. Хотя ей и нравилось смотреть на розовую подушечку своей сожести-кулятницы — это ее возбуждало — и хотя случай пациента-художника потенциально был очень интересным, такие больные чаще всего оказывались для психиатрического отделения куда большей проблемой, чем обычные. Доктор смотрела из окна на почти закрытую стеной здания улицу Фулем-Пэлес-Роуд — всего-то и видно было, что метра три, — лениво наблюдая за группой бонобо у входа в букмекерскую контору, они курили траву и пили «Спешл-Брю».[66] Простояв так некоторое время, она заурчала, повернулась к Саре и показала:

— Я не имею ни малейшего представления, что могли бы означать эти симптомы. Мы никогда ни с чем подобным не сталкивались. Я жестикулировала с доктором Уотли, нашим главным консультантом,[67] и мы сочетверенькались на том, что наибольшее отторжение у Саймона вызывает сам контакт с обезьянами.

— «Хуууу»? Контакт с обезьянами? Что вы имеете в виду «хуууу»?

— Ох, мы не можем, как я уже показывала, этого объяснить, но Саймон, похоже, потерял способность или, быть может, желание вступать в общение с обезьянами в базовых формах. Это не касается визуального общения — он жестикулирует, хотя каждое движение пальцами у него это целая истерика, — но вот такие вещи, как вокализация, подача телесных знаков, чистка и поклонение старшему в иерархии даются ему с огромным трудом, если даются вообще.

— Может, виноват психоз «хууууу»?

— Возможно. Возможно, мы имеем дело с истерией, истерической реакцией на окружающую среду — мы заметили, что если Саймона надолго оставить в одиночестве, то его поведение в значительной мере нормализуется. Он в мельчайших деталях изучает все вокруг — мебель, постельное белье, даже собственное тело, часами его рассматривает…

— Почему «хуууу»?

— Мы не знаем, но у меня есть идея: если мы на некоторое время, на пару-тройку дней полностью изолируем его от обезьян, а потом, например, передадим ему бумагу и карандаш, то, возможно, он захочет вступить с нами в контакт с их помощью.

Сара покачала головой, продолжая озадаченно ухать. Все это психиатрическое теоретизирование ничего ей не показывало, она понимала лишь одно — ее самец страдает, его заперли в больнице против воли. Посадили под замок, в клетку, словно он человек, на котором собираются ставить какие-то жуткие эксперименты. Когда они снова принялись за чистку, прикосновения д-ра Боуэн не успокоили Сару.

Меж тем на следующее утро дежурный психиатр не стал давать Саймону лекарства, счастливо избежав контакта с его бессильными лапами и летучими экскрементами. Самца оставили наедине с самим собой, передав ему вместе с первым завтраком лист бумаги и карандаш.

Д-р Боуэн даже настояла, чтобы в глазок вставили полупрозрачное зеркало отражающей стороной внутрь, тем самым полностью исключив для Саймона возможность видеть бродящих за дверью шимпанзе. — Штука в том, что он все время показывает нам это свое «сраная макака», — махала Боуэн д-ру Уотли на обходе. — Ну и в том, что он утратил способность к коммуникации на низком уровне. Да, можете считать, что я четверенькаю на поводу у собственной интуиции, но раз он не выносит именно других обезьян, то кто знает — если мы на несколько дней избавим его от малейших признаков нашего присутствия, может, он начнет показывать нам, что же с ним такое.

— «Хууууу» значит, вы не думаете, что он просто принимает других шимпанзе за чудовищ?

— Может, и так, может, у него бабуиновые галлюцинации. Заболевание редкое, но я читала кое-что об этом синдроме. В любом случае, по-моему, игра стоит свеч.

Они перестали появляться ему на глаза. Неплохо. Теперь, когда Саймон подходит к глазку, он видит только размытое отражение собственной бледной морды, а не какие-то шерстяные комки и оскаленные слюнявые зубы. От этого и легче, и тяжелее — ведь получается, его мания еще масштабнее, еще логичнее, чем он думал. А может, они просто колют мне какую-то дрянь, подумал Саймон, оттого я и брежу, оттого и сил у меня ни на что нет. Он неподвижно сидит на краю гнезда, как вдруг в палату вплывает поднос с едой. Вот это уже интересно — ведь еда не бывает галлюцинацией. Оргазм еще может быть галлюцинацией, а вот прием пищи — никогда. Цель секса — в подавляющем большинстве случаев что-то совершенно с сексом как таковым не связанное, другое дело еда, тут все однозначно сводится к банальной подпитке организма. На подносе, помимо еды, обнаруживаются бумага и карандаш. Саймон думает: может, нарисовать что-нибудь? Выставка, поди, уже давно открылась, прошла и закрылась.… Художник замирает: он вспомнил о прошлом, впервые с того момента, как сошел с ума. До сих пор прошлым Саймону служили сны, но теперь он думает о прошлом самостоятельно, разглядывая карандаш и бумагу. Самый что ни на есть обыкновенный карандаш, среднетвердый «Штедтлер», шестигранный, с черными и красными гранями, плохо заточенный. Еще бы, они не хотят, чтобы я себя поранил. Отличный газетный заголовок, закачаешься: «Художник покончил с собой посредством карандаша». Впрочем, график я никудышный.