Инна Булгакова - Только никому не говори

• Название: Только никому не говори
• Автор: Инна Булгакова
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-1-105-72122-9

"Однажды декабрьским утром 86-го года я неожиданно проснулась с почти готовым криминальным сюжетом – до сих пор для меня загадка, откуда он пришёл: “Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори”. И пошло- поехало мне на удивление: “Смерть смотрит из сада”, “Крепость Ангела” “Соня, бессонница, сон”, “Иди и убей!”, “Последняя свобода”, “Красная кукла”, “Сердце статуи”, “Век кино” и так далее… Я пишу медленно, постепенно проникая в коллизию, как в трагедию близких мне людей, в их психологию, духовно я вынашиваю каждый роман как ребёнка" (Инна Булгакова).

---

- И частенько вам вот так звонят и молчат?

Он вопросительно взглянул на меня.

- Вы думаете… Да нет, наверняка что-то на линии не сработало. Нашим общим друзьям известно, что я живу сейчас на даче. Может, чайку или кофе? Что хотите?

- Если можно, чаю.

- Я сюда принесу. А вы пока входите в атмосферу, осваивайтесь.

Дмитрий Алексеевич вышел. Я задумался, пытаясь определить причины неутихающей тревоги: нервы никуда, телефонный звонок чуть не вывел из равновесия. А тогда за окном, может быть, шёл снег, они сидели в том углу, где сейчас пустой мольберт: Любовь Андреевна и две дочки. Чувствовала ли она, что её девочек, её красавиц, окружает опасность? Уверен, что да. Наверное, она знала, что недолго ей уже заботиться и любоваться на них. «Память будет дочкам» — «Любовь вечерняя». Белые одежды, золотая сеть. Анюта в голубом (зелёное в предгрозовой зелени! Боже мой! Что она скрывает? Что связывает её с убийцей? Жалость?.. Ладно, это потом). Маруся в той самой пунцовой шали, в которой она играла Наташу Ростову и которая истлевает теперь где-нибудь в сырой земле. Трое мужчин — художник за мольбертом, актёр и математик. Сидели, должно быть, в креслах, курили, наблюдали. Среди них кто-то… неправдоподобно живой паучок в белых бутонах. Юный Вертер подарил Наташе Ростовой белый букет, она поцеловала его. Все это он от меня скрыл. А позже, осенью, вдруг увидел портрет. «Я вообще на него не смотрел. Там Маруся в чем-то красном… неприятно». Спортивного Петю, взлетающего по ржавой лестнице, представить…

— А вот и чай!

Дмитрий Алексеевич возник с чайником и фарфоровым чайничком, взял с полки чашки, сахар и мёд. Душистый парок поплыл по комнате, и вновь зазвонил телефон. Художник поднял трубку, повторилось давешнее.

- Однако действует на нервы, Дмитрий Алексеевич! Проверю-ка я, что там поделывают наши клиенты.

Бориса и Пети дома не было. Актёр откликнулся:

- Иван Арсеньевич! Вы опять в Москве?

- Мы с Дмитрием Алексеевичем у него в мастерской.

- Это очень кстати. Я хочу забрать своего «Паучка». Боюсь, он следующая жертва.

Я передал трубку художнику со словами «Пусть приедет», он послушал и сказал сухо:

- Приезжай и забирай. Мне твой «Паучок» надоел… Да и Ника надоел, — проворчал, усаживаясь. — Сумели вы, Иван Арсеньевич, заразить меня эхом подозрений.

Час спустя актёр появился; тихая, доверчивая атмосфера сразу изменилась: шум, блеск, «ужимки и прыжки». Я был настроен недоброжелательно.

- Иван Арсеньевич, — сказал Ника, принимаясь за чай, — вам ни о чем не говорит такое название — «царские кудри»?

- Цветок?

- Совершенно верно. Наши отечественные полевые лилии. Испокон веков, оказывается, процветали в средней полосе. Возможно, в каком-нибудь потаённом месте ещё остались. Цветы крупные, на длинных стеблях, метра полтора высотой.

- А окраска?

- Довольно зловещая: грязно- пурпурными темными пятнами. Мить, не помнишь, росли такие на даче Черкасских?

- По-моему, нет… Пурпурные, полтора метра… Нет, я б запомнил.

- Нет, — с удовлетворением повторил Ника. — Так я и думал. Доктор бредит не о цветочках. Иван Арсеньевич, надо копать с погреба. Доктор в погребе — концовка и тайна этой истории.

- Это концовка, — подтвердил я, внимательно наблюдая за актёром. — А начало: Наташа Ростова на школьной сцене.

- Не вижу связи.

- Убийца, наверное, видит.

- Но я же не убийца, — Ника засмеялся. — Он охотится за нашим художником. Напрасно. Я бы на его месте занялся юношей на крылечке. Он ведь свидетель, а? Ну, будьте откровенны, сыщик, здесь все свои.

- И как бы вы занялись этим юношей?

- Будь я убийцей, — вкрадчиво и сладострастно начал актёр, — я бы прежде всего узнал его телефон, позвонил и, изменив голос, поинтересовался, что тот видел и слышал в день убийства на даче Черкасских.

- А если б тот отказался ответить?

Ника пожал плечами:

- Тогда остаётся один выход — убрать свидетеля. Так ведь следует по законам жанра? — Помолчал и добавил мечтательно: — Неплохое название для детективного романа — «Смерть свидетеля».

- Банально. И вообще, Николай Ильич, вы бы этого не сделали. Кто б там ни был этот свидетель — его сведения имеются V сыщика.

Прекрасная идея. Убирается сыщик с блокнотом. Свидетель — и так, судя по всему, великий молчальник — умолкнет навсегда. Иван Арсеньевич, берегитесь! Серьёзно предупреждаю.

— Спасибо. А связь между сценой и погребом вот какая. Кто-то увлёкся Наташей Ростовой, а поплатилась за это не только она, но и её мать и отец.

- Так вы полагаете, на спектакле…

- Полагаю. Объясните, от кого вы узнали, что Маруся будет позировать Дмитрию Алексеевичу?

- От него, от кого же. Мить, я ведь от тебя узнал?

- Не от меня.

- Разве?.. От тебя, от тебя. Ты забыл.

- Я ничего не забыл.

- Давайте вспоминать вместе. Николай Ильич, вы прибыли на первый же сеанс?

- Ну да. Сидел в этом кресле, в котором сейчас сижу, а женщины располагались вон в том углу, где мольберт. Митя между нами. То есть я видел сразу и картину и натуру. Вот появились первые мазки, пятна, какие-то неясные ещё контуры, потом проступили лица…

- Вы присутствовали и на втором сеансе?

- Да. Увлекательное занятие: из хаоса создаётся мир.

- И было в этом мире что-то такое, что могло встревожить убийцу, как по-вашему?

- По-моему… — начал Ника, его голос внезапно осип. — Я не знаю.

- Вы ведь придумали название? «Любовь вечерняя». Какую любовь вы имели в виду?

- М-материнскую… — он отвёл глаза и вдруг поднялся, подхватил свою чёрную сумку с пола. — В общем, закат, вечер, мать… понятно. А мне уже пора. Ждут на телевидении…

- Николай Ильич, — сказал я вдогонку, — так для кого же все-таки портрет представлял опасность?

- Митька прав, я ничего не помню.

- «Паучка» своего забыли!

- В другой раз, не к спеху! — ответил Ника с порога и исчез. Мы с художником в жгучем недоумении уставились друг на друга.

26 июля, суббота

- А за что Отелло задушил Дездемону? — спросил Игорёк. Вопрос повис в больничной тишине, за окном жаркий день незаметно переходил в душный вечер, и звонко копошились воробьи в кустах сирени.

- Недоразумение вышло, — отрывисто отозвался Василий Васильевич. — Один гад её оговорил. Средневековье — нравы жестокие. Да оно и теперь как-то не легчает. Сидит в человеке зверь.

- А с виду не подумаешь, да, дядя Вась? Шикарный мужик. Но когда он насчёт болезни заюлил, я сразу про него догадался.

- Как же, догадался ты. Но похоже, правда, что он.

- Отелло, гад. Или Борис. Кто-то из них. Анюта отпала, признаю…

«Отпала»! Знали бы они. Вчера она с усмешкой отвечала на мои мимоходом заданные, незначительные вопросы. Да, в больницу она всегда ездит на автобусе, садится у магазина, где покупает продукты. «Нет, через рощу я не хожу, папа любит свежее молоко». Во вторник она приезжала к отцу утром, так что на закате возле беседки делать ей было абсолютно нечего. И все же она была там. Наваждение! Все безнадёжно запуталось и перепуталось в бедной моей голове. Анюта в кустах, Борис с браслетом, Вертер с букетом, Ника и «Любовь вечерняя». Беспорядочные, безобразные пятна и мазки проступали во тьме — цельной картины не складывалось. Но в этом хаосе, путанице и абсурде я смутно ощущал целенаправленное движение чужой воли, отчаянной и непреклонной. Казалось, вот-вот появится кто-то — и хаос превратится…

Дверь тихо отворилась, и в палату вошёл Петя (ах да, он же сегодня сдал последний экзамен). Поздоровался, сел на табурет против моей койки и сказал озабоченно:

- Иван Арсеньевич, надо посоветоваться.

- С исторической грамматикой справился?

- На четыре. Иван Арсеньевич, я хочу спросить…

- И я хочу. Петя, как ты все-таки относился к Марусе? Может, раскроешь тайну?

- А что?

- А то. По твоим словам, первого апреля, когда она подошла к тебе с просьбой насчёт занятий, ты чуть не впервые с ней разговаривал, так?

- Может, когда и разговаривал, все-таки в одном классе учились. Но это был первый… как сказать?.. личный разговор.

- Первый? А до этого никаких личных отношений у вас не было?

- Никаких.

- Слушай, может, ты, выражаясь по- школьному, бегал за ней? Тайно вздыхал?

- Да ничего подобного!

- Странно. Проклятая история — никому из вас нельзя верить. Ну ладно, это потом, я тебе устрою очную ставку. О чем ты хотел со мной посоветоваться? (Петя выразительно огляделся.) Выкладывай, тут все свои.

- О лилиях.

- Ты уже успел что-нибудь узнать?

- Ничего интересного. То есть для нас, по-моему, ничего. Я после того разговора — в университете, помните? — в Историчку смотался. До закрытия проторчал — ничего такого не нашёл.

- А что все-таки нашёл?

- Сначала в «Брокгаузе и Ефроне» поискал, там только про цветы: луковичные, черт-те сколько видов… Ну, вы же сказали на цветы акцент не делать. Пошарил в «Гранате» — там тоже про цветы и ещё про деньги. Оказывается, при Людовике XIV была такая монета — «лилия». Это, видимо, намёк на эмблему дома Франции, деталь геральдики, знаете: белые лилии по голубому полю. Стал я копать про этот герб — безнадёжно. Известно только, что появился в XII веке, наверное, при Филиппе II Августе: проводил централизацию, Нормандию отвоевал. Вообще флёр де лис…