Тамара Катаева - Анти-Ахматова

• Название: Анти-Ахматова
• Автор: Тамара Катаева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073157-2, 978-5-271-34330-8, 978-985-16-9920-5

Автор книги рассматривает жизнь и творчество Анны Ахматовой со своей, отличающейся от общепринятой, точки зрения.

---

«Они уже боятся ездить ко мне», «Зина уже не пустила его ко мне» — этим Ахматова щедро хлещет по щекам коллег. А они (я говорю о Пастернаке) в это время хлопотали о ней, даже премий добивались…

А вот Борис Пастернак, писавший Сталину за сына Ахматовой, выдвигавший ее на Сталинскую премию, когда она была в немилости, ссужавший деньгами — сам подвергся травле за историю с «Доктором Живаго».

Сказала, что собирается съездить с Ниной Антоновной к Борису Леонидовичу на дачу. «Это будет визит соболезнования, но без выражения соболезнования. Оставлю такси ждать и просижу полчаса. Не более. О его делах ни слова — о погоде, о природе, о чем хочет. Если же его не будет дома, оставлю ему записку, и дело с концом».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 340

Это напоминает визит Бетси Тверской к Анне Карениной, когда та впервые с Вронским приехала в Петербург и никто не хотел ее навещать и тем более приглашать к себе. Бетси рассматривала свой визит как акт эпатажа, эксцентричности, светского аттракциона. Заодно хотела получить и моральные дивиденды. И Ахматовой, и Бетси Тверской все удалось: и героиня, и друг…

Да что там опальный Пастернак! Брат родной, скромный служащий в эмиграции, после «оттепели» знак подал.

В 1956 г. после 30-летнего молчания Ахматова получила первое письмо от брата, ответить на которое она решилась только в 1963 г. См. свидетельство С. К. Островской: «Письмо от брата Виктора Анна Андреевна получила не без помощи Шостаковича, вскоре после XX съезда партии и после освобождения Льва Николаевича Гумилева. Письмо от «брата с Уолл-стрита» (на самом деле он был охранником в банке) очень напугало Ахматову (а беспрестанные цитаты о ее бесстрашии разбросаны по всей этой книге) и, предвидя неприятные последствия, решив загодя предупредить их, она отправилась на Литейный, 4, где показала полученную корреспонденцию. Там Ахматовой в вежливой форме ответили, что переписываться с американским родственником или нет, ее, Ахматовой, личное дело».

С. Б. БЕРШТЕЙН в записи Дувакина. Стр. 141

Письмо на Литейный тащила сама, дорогу переходила, не боялась переходить сама. Или кто-то сопровождал и есть такие люди, которые могли бы вспомнить поход героической Ахматовой в Большой дом с доносом на собственного брата? Такие воспоминания никто публиковать не будет!

У нее не было ни братьев, ни сына, ни, конечно, мужей. Разве что в той степени, в которой они делали ей биографию.

Брата я не ненавидела
И сестры не предала…

В новую эпоху страх сменился тем, за что ее хвалил Сурков: «Исключительно тактично себя ведет». На моем языке это называлось «чрезмерная осторожность».

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 303

<…> Ее уговаривали послать «Реквием» в редакции журналов, например, в «Новый мир». Она ведь огорчалась, что стихи ее мало циркулируют в списках, но в редакции она их послать отказывалась. «Что вы хотите, чтобы опять весь удар упал на меня?»

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 303

Опять? ВЕСЬ удар?

О старых друзьях.

Через несколько лет Чулков умер — «от страха», сказала Анна Андреевна. Чулковы поссорились с домработницей и боялись, что она станет писать на них доносы.

Э. ГЕРШТЕЙН. Тридцатые годы. Стр. 249

Чулков умер в 1937 году.

Пусть даже от страха.

А письмо родного брата в 1963 тащить в КГБ?

Ну и так далее. Отсылаю ревнителей мужественной Анны Андреевны к многочисленной мемуарной литературе.

Внук Толстого, преподаватель МГУ, знавший в молодости брата Ахматовой, спешит поделиться с нею новостью.

При встрече с Анной Андреевной он ей сказал: «Знаете, я от Виктора Андреевича недавно получил письмо. Вас, наверное, интересует, жив он или нет». Она вся побледнела и сказала: «У меня нет брата и я не желаю ничего о нем знать».

С. Б. БЕРШТЕЙН в записях Дувакина. Стр. 140

…Затем показала статью <…>, передававшуюся по французскому радио. Статья о ней <…>. Перевела отрывок. «Ахматову чтут в России за ее бесстрашие в сталинские времена»…

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 132

«ГОНЕНИЯ»

Ахматова, как известно, была всегда гонима и травима, без этого не обходится ни один вздох о ней. Даже не заблуждающиеся на ее счет машинально повторяют мифы.

<…> Ее травили, все время, до последних дней ведь ее травили <…>.

М. М. БАХТИН в записи Дувакина. Стр. 47

Она числит за собой два периода официальных гонений: после «Первого постановления» и после «Второго». «Первого постановления» в природе никогда никакого не существовало. Просто она была в творческом кризисе как минимум пятнадцать лет, до войны, но задним числом сочла более эффектным оправдать его партийным запретом. Здесь явный просчет: запрет чего? Писания? Или публикаций? Писать вроде запретить трудно, публикации возобновили — а написанного не оказалось.

«Второе постановление», 46 года, было реальнее, но было оно не о ней — о журнале, для которого она была неподходяща. И из этой завязки она сделала сюжет о том, что ей опять запретили писать — ну и начали холодную войну.

В записках о Мандельштаме Анна Ахматова вспомнит: «…Он выгнал молодого поэта, который пришел жаловаться, что его не печатают. Смущенный юноша спускался по лестнице, а Осип стоял на верхней площадке и кричал вслед: «А Андрея Шенье печатали? А Сафо печатали? А Иисуса Христа печатали?»

Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 41

1928.

Анна Андреевна ездила в Москву, где, между прочим, ей предложили принять участие в руководстве работой ленинградского отделения ВОКСа. Шилейко сказал: «Ну тогда в Москве будет ВОКС populi, а в Ленинграде — ВОКС Dei» (Vox populi — vox Dei: глас народа — глас Божий).

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 280

Это — после «Первого постановления»!

Никакого «Первого постановления» никогда не было.

Работать — заниматься литературным трудом, хорошо зарабатывать — она могла бы всегда. Не хотела. Даже писать стихи, как выяснилось, могла — только на заказ, зная, что опубликуют и оплатят.

25 января 1936.

Выписка из протокола № 3 курортно-бытовой комиссии при секторе персональных пенсионеров Ленгорсобеса о прекращении выплаты А.А. персональной пенсии за литературную деятельность.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Cтp. 18

Казалось бы, литературной деятельности и вправду не было особой — стихов не писала, лежала на кушетке, несколько работ сделала как хобби, на персональную пенсию точно не тянуло. Лет тоже было немного — 46. Однако:

9 сентября 1937.

А.А. выдана пенсионная книжка персонального пенсионера республиканского значения.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 28

Какого же еще более официального признания она хотела?

Она умеет противостоять попыткам ущемить ее права на привилегии, а назвать их можно как угодно: и гонениями, и репрессиями.

Разговор о квартире: «На новостройку я не поеду. Ни в Стрельну, ни в Лесной. Здесь ко мне все мои друзья близко, я до всех могу сама дойти пешком, а там я буду отрезана. И Владимир Георгиевич сможет навещать меня не чаще раза в неделю».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 90

18 днем <…> Анну Андреевну позвали к телефону. Она подошла и вернулась к нам в большом гневе. «Звонит какая-то секретарша из Литфонда. Сообщает, что все места в Детском заняты и для меня путевки нет (дело происходит через девять дней после того, как доктор ей предписал отдых, но она отказалась от путевки — а потом передумала и обратилась снова. Тем временем разгар лета). Я кричу (тут она действительно закричала по слогам), что я никого не хо-чу ли-шать от-дыха, что я рада не ехать… А она в ответ: да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы вас все-таки как-нибудь устроим… Они совсем не понимают, с кем имеют дело! Она ждала, что я начну требовать (а она не начала? Это — не начало? «Какая-то секретарша» не скажет начальнику: Ахматова кричала и требовала?): мне, мне давайте путевку! Что я приму участие в общей свалке!»

(О, как я благодарна ей за то, что ей хорошо ведомо, кто она, что, блюдя достоинство русской литературы, которую она представляет на каком-то незримом судилище, — она никогда не участвует ни в какой общей свалке!)