А. И. Клибанов - Духовная культура средневековой Руси

• Название: Духовная культура средневековой Руси
• Автор: А. И. Клибанов
• Издательство: Аспект Пресс
• Жанр: Религия
• Год: 1996

Книга состоит из очерков, посвященных различным сторонам духовной жизни Руси XIV‑XVI вв. На основе уникальных источников делается попытка раскрыть внутренний мир человека тех далеких времен, показать развитие представлений о справедливости, об идеальном государстве, о месте человеческой личности в мире. А. И. Клибанов — известнейший специалист по истории русской общественной мысли. Данной книге суждено было стать последней работой ученого.

Предназначается для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, всех интересующихся прошлым России и ее культурой.

---

Все дело в том, что нашему автору не приходилось делить еретиков на «иноверных» и отечественных. Перед ним был один общий фронт реформационных учений, который держали совместно отечественные и зарубежные еретики, и, следуя сочинению «Об образех…», он воспроизводит историческую генеалогию «единоземнородных» еретиков как наследников Виклифа, Гуса, Лютера, Кальвина, Сервета, наконец, венгерских, польских, литовских, западнорусских религиозных реформаторов: «…Сервета сожгоша во граде Еневе. По сожжении же его, возсташа наследницы Серветовы иконоборцы Георгиус Бляндрата, Павел Алтыатус, Лилиум Соцынос, Францыжок Давидовичь и некотории инии учители в Семиградцкой земли, а в Литве Будный, а в Люблине Чеховичь…«[703] Не опустил он и того, что в исходном тексте относилось к противоречиям в среде реформаторов: «Чеховичь убо своим собором Любелским

Буднаго отринул от себе… Будный Чеховича Люблинским папою нарек и книги низложи»[704]. Далее продолжается «черный список»: «По Михаиле Сервете воста Волентин Ентилис, родом Влох, иже и боле науча учение свое множити, и ересь распространят^ и иконому поклонению ругатися. Таже в земли Швейцарской и во Францыской и по иных странех простирашеся различнии ереси, и паки во вторые прииде, и поймаше ереси его ради и сожгоша во граде Берне по лете 11 по смерти Серветове»[705].

Сочинение «На иконоборцы…» прежде всего и больше всего предназначалось русскому читателю. Его автор обращался к доводам и примерам, которые иностранцу–еретику ровным счетом ничего не говорили. Еретики отвергали веру в святость и чудотворность мощей. Русский обличитель рассказывает, как в юности, будучи в городе Угличе, упросил местного священника Петра взять частицу мощей святого князя Романа. И едва лишь «частица» оказалась в руках священника, храм наполнился дивным благоуханием. Однако обличитель не ошибался в оценке критических способностей тех, кого обличал. «Аше бы что было ото Италии или от Палестины, — продолжает он, — не было бы ми во удивление, яко тамо благовонных дум от рамат и болсамов составление есть…» Ну, а в Угличе естественные источники благовония отсутствуют, так что никакого иного, кроме сверхъестественного источника для дивного благоухания, наполнившего храм, не остается: «веде в рустей же земъли, паче же во граде том прости суть жители и не знающи неточию вещей, но и закона своего едва сведяше; во граде же том поселяне суши обитатели и прости человецы веема благуханных свойств не знающе»[706]. В другом случае, отстаивая веру в силу молитвы и причащения, что подвергалось критике еретиков, автор сочинения пространно рассказывает о постигшей его тяжкой болезни, продолжавшейся четыре года и не поддававшейся излечению никакими врачебными средствами, но излеченной лишь по силе молитвы и покаяния автора[707]. Пример для «единоземнородных»!

В одном из мест «На иконоборцы…» содержится выражение: «о еретическое ополчение»[708]. Имеются в виду насильственные действия еретиков против церкви: «Днесь убо еретицы и похвалное пророком богатство церковное разграбища и кресты со святых церквей посломаша и подобное татарским мезгитом храмы своя сотвориша, иже в честь и в красоту церкви Божия себе на потребу обадроша, и глагола себе: «блага мы то сотворили; уже никто нельститца в церкви златом и сребром, но точию молитву деет»[709]. Немного раньше читаем: «Похоти ради чрева своего церкви Христовы поругашеся, и священыя честныя благолепие изнесше, своего ради обогащения кресты и иконы разрушивши»[710]. Мотивировка этих эксцессов, вменяемая еретикам, убеждает: пусть никого не ослепляет церковное золото и серебро — храм это единственно- дом молитвы. Эксцессы, о которых речь, представляли собой акты насильственной экспроприации церковных богатств. Для церковных иерархов это был грабеж, да еще святотатственный. Для еретиков это было праведное изъятие неправедно нажитых богатств, превращение церкви–капища в дом «собрания верных», отвечавший простоте церкви апостольских времен.

Еретики, как известно, отвергали культ святых. Весьма примечательно, как именно обличает их за это автор сочинения «На иконоборцы…»: «Сии убо, иже по Христе душа своя положиша, сих не почитаете, но новых своих нынешнего века прелестнаго мученик почитаете, иже во Ишпании мученных, иже вины ради своея еретическая пострадаша»[711].

«Сказание» Авраамия Палицына позволяет соотнести сочинение «На иконоборцы…» с событиями антифеодальной борьбы начала XVII в. Одни и те же «иконоборцы» обличаются обоими авторами. Разница в том, что Палициным «иконоборцы» не выделены в какую‑то обособленную группу, они включены в общую картину борьбы. Повстанцы — они же «иконоборцы», «иконоборцы» — они же повстанцы. Для автора–составителя обличительного трактата «иконоборцы» — потенциальные повстанцы, или по меньшей мере «духовные» повстанцы. Так оно в действительности и было. И долю участия в народные движения периода Смуты русские, белорусские и украинские религиозные вольнодумцы внесли и как повстанцы, и как духовные повстанцы.

Энгельс, характеризовавший Западную Европу в конце средневековья как «сплошную культурную область», назвал Венгрию и Польшу ее «форпостами»[712]. Именно на польском «форпосте» и осуществился прорыв «сплошных культурных областей» по ту и другую сторону. Здесь и переворачивался пласт средневековой культуры. Встреча западноевропейских и русских реформаторов в 1557 и 1558 гг. — исторически знаменательная дата, самая ранняя из нам известных, возможно не самая ранняя фактически. Это была и перспективная встреча, продолженная в первой трети XVII в., как нами было показано.

С середины XVI в. берет начало другая линия сближения культур Запада и Востока Европы. «Напомним, — писал академик М. П. Алексеев, — знаменитые и столь часто цитируемые слова немецкого гуманиста Ульриха фон Гуттена, лирически выразившие мироощущение новой эпохи: «О, что за время! Как движутся умы, как цветут науки! Прочь варварство и невежество! Получив свою награду, ступайте в изгнание на вечные времена!» — сказанные после расспросов им Герберш- тейна, только что вернувшегося из Москвы»[713].

Французский исторический мыслитель и социолог Жан Боден, вольнодумец, обвиненный католической церковью в атеизме, внимательно присматривался к русской истории и политическому устройству России, к чему призывал и современников в сочинении «Метод легкого познания истории», вышедшем в свет в Париже в 1556 г. В самом начале XVII в. Лопе де Вега в драме «Великий князь Московский» трактовал Дмитрия в духе русской социально–утопической легенды о царевиче–избавителе. На материале событий социально–политической борьбы Лопе де Вега (уже в 1606 г.!) ставит «проблему народного восстания, идеального правителя и даже вопрос об установлении справедливости посредством «гранде революси- он»»[714]. В 1618 г. Томазо Кампанелла обращается из заточения с посланием московскому государю и православному духовенству. «Ты, — пишет он великому князю московскому, — не уступаешь ни одному из мирских царей, многих ты превосходишь могуществом, великий князь, широко простирающий крылья над Европой и Азией, от границ Финляндии и Ливонии до Каспийского моря; земли твои граничат с владениями короля Шведского и монарха Персидского, тянутся от Черного моря до истоков Дона, от владений польского короля до Турции, с татарами у тебя общие границы на много тысяч миль… Если ты обработаешь все эти огромные пространства, то не будет никого в мире, кто смог бы тебя превзойти»[715]'. Кампанелла помышлял о благоденствии подданных великого князя — народах России. «Если ты, — продолжал он свое обращение, — будешь знать, что Бог с тобой, ты сделаешь свои народы достойными тебя, они уразумеют науки и искусства, ты наполнишь проповедью свою землю и разбогатеешь»[716]. В отличие от многих заезжих иностранцев–путешественников, дипломатов, миссионеров (кое‑кто и из тех, кто был не прочь погреть руки на опричнине), писавших о русских — «варварах», «скифах», «сарматах», переплетая действительные факты с анекдотами и нелепицами, Лопе де Вега и Кампанелла знали совсем иное лицо России и воздавали должное ее народу, как это за полвека до них сделали соратники Генриха Буллингера. Кампанелла считал, что звезды предвещают революцию. Тем знаменательнее его пророчество в «Послании к московскому государю…»: «В 1572 году была замечена новая звезда в созвездии Кассиопеи на московском меридиане, пророчащая поразительные новости из твоей страны…«[717]

В XVII в. в России побывал немецкий поэт Флеминг. В своей «Новгородской поэме», он описал русских крестьян. Россия вошла в поэтическое творчество Флеминга рядом посвященных ей стихотворений. Он оказался и отзывчивее и щедрее своего соотечественника Олеария, описавшего Россию в оценках русской действительности, хотя; несомненно, поэтично идеализировал уклад русской деревни, но в чем‑то очень важном превзошел трезвомыслие Олеария. Долгое путешествие на Восток воспитанника Лейпцигского университета, горестно переживавшего судьбы Германии (Флеминг — современник