Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Не признавшись в карманной краже, Камчатка на следствии совершил поступок, на несколько лет кардинально изменивший обычное течение его жизни. На допросе в Сыскном приказе он назвался солдатским сыном (что было правдой), но при этом умолчал о своем отчиме, а также о том, что с малолетства работал на Хамовном дворе. Поэтому его отправили в Московскую военную контору, где определили в солдаты. Так около 1732 года девятнадцатилетнему «матросу» парусной мануфактуры удалось примерить на себя солдатский мундир.

Зачем он это сделал? Может ли быть, чтобы этот молодой человек, уже ставший на преступный путь и, видимо, не первый раз опустивший руку в чужой карман, решил начать жизнь с чистого листа? По всей видимости, Петр Камчатка был далек от такого стремления. Скорее всего, это был хорошо рассчитанный шаг, направленный на избавление от всякого рода государственной службы и достижения полной свободы для занятия воровским ремеслом. Когда Ярославский пехотный полк, куда определили Петра, находился в Казани, он с легкостью совершил побег и вернулся в Первопрестольную.

В 1733–1734 годах Петр Камчатка был предоставлен самому себе. На допросе 1748 года об этом периоде своей жизни он рассказал, что «работал в Лафертовской слободе — рыли Государевы каналы, а жительство он, Петр, имел в той же Лафертовской слободе близ того каналу в землянках»[267]. Однако мы можем предположить, что в это время Камчатка продолжал заниматься карманными кражами. Скорее всего, именно к этому периоду относится его знакомство с Иваном Осиповым, дворовым мальчиком купца Филатьева.

В ноябре 1734 года Камчатку опять стали избивать средь бела дня прямо на Красной площади так, что он, «не стерпя побой», закричал «Караул!». Хотя в полиции он и утверждал, что били его «безвинно», можно предположить, что он вновь попался на карманной краже. На этот раз он показал о себе, что был «матросом» «Московской парусной фабрики», умолчав при этом о побеге из полка, «боясь себе за то истязания». Так 29 ноября 1734 года после более чем двухлетнего отсутствия Петр Камчатка вновь оказался на Хамовном дворе.

Не проработав на мануфактуре и года, Петр опять сбежал и вернулся к привычному бродячему образу жизни. Именно в это время он помог Ивану Осипову совершить побег от его господина, и с тех пор они стали неразлучными друзьями: вместе «мошенничали» в Москве, ходили для совершения краж на ярмарки, участвовали в разбойной шайке под предводительством атамана Михаила Зари и т. д. На допросе в Сыскном приказе 8 августа 1748 года Камчатка так описал свою тогдашнюю жизнь: «…не похотя на той фабрики при работе быть, с той фабрики бежал, и пошел он, Петр, для кражи в торговых банях платья, тако ж и вынятия разных чинов у людей ис карманов денег, в Нижний Новгород, и по приходе в тот город сошелся он, Петр… с крестьянином Савельем Плохим, да… с крестьянином Григорьем Степановым сыном Мазиным, …Большого суконного двора с учениками Иваном Куваевым да Михайлой Денисовым, да по сему делу с приводцем явшим доносителем Иваном Каином, ис которых означенной Каин знаком ему, Петру, по тому, что мошенничал с ним вместе. И потом все пять человек ходили в том городе Нижнем для кражи разных чинов у людей ис карманов денег и платков и для кражи в торговых банях у парелщиков денег и платья и в том городе жили пять дней. И во время де того их житья как в вечеренних, так и в утренних банях, по вся дни крали у бурлаков и разных чинов у людей денги и платье… А потом ис того Нижняго Новагорода пришли все обще на Макарьевскую жярмонку…»[268]

В «Автобиографии» Ваньки Каина описание этого периода жизни его приятеля снабжено примечательными подробностями и забавными историями. Например, когда «товарищи»-воры «работали» на ярмарке, Ванька Каин был схвачен, приведен в присутственное место, закован в кандалы и посажен под караул. Тогда Камчатка, набрав калачей, пришел в тюрьму якобы для подачи милостыни колодникам. Когда же очередь дошла до его друга, Камчатка подал ему два калача и произнес странную фразу: «Триока калача ела, стромык сверлюк страктирила». Эти непонятные для часового и для других заключенных слова в переводе с воровского языка того времени означали: «Ключи для отпирания цепи в калаче». Вечером Каин попросился в нужник, открыл замок, снял кандалы и сбежал.

А вот другой случай. Как-то Ванька Каин и Камчатка, будучи в Москве в Нижних Садовниках, в одной из пустых изб (а таковых после майского пожара 1737 года в городе было немало) сделали из бумаги оконницу, а как настало утро, стали тереть камнем о камень. Проходившие мимо и слышавшие производимые ими звуки могли подумать, будто в этой избе мелют зерно. Камчатка, осыпав свою голову мукой, окликнул в окно мужика, продававшего вразнос харч, и сторговал у него кусок говядины. Забрав мясо, он скрылся в глубине помещения, якобы отправившись за деньгами, после чего друзья тихо ушли из дома с другой стороны. Тем временем торговец «стоял под тем окном долгое время, ожидав за проданное мясо денег, и, усмотрев, что никого в той избе нет, рассуждал с прохожими людьми, люди ль были, или дьяволы с ним говорили и говядины лишили»[269].

В декабре 1739 года беглого работного поймали свои же «матросы» Хамовного двора и привели в Адмиралтейскую коллегию, откуда его отправили обратно на предприятие, где он был предусмотрительно посажен в тюрьму «на большую цепь».

Теперь совершить побег было чрезвычайно сложно. Просидев два месяца, отчаявшийся Камчатка 29 февраля 1740 года объявил «слово и дело». Его привели в мануфактурную контору, где он под страхом смертной казни подтвердил, что действительно знает за собой «государево слово и дело» и «доказать может в Тайной канторе». Немедленно препровожденный в располагавшуюся в том же селе Преображенском Московскую контору тайных розыскных дел, Камчатка на допросе рассказал о своей горемычной жизни, поведал обо всех своих побегах, умолчав только о том, что являлся профессиональным вором. Он признался, что, «будучи на оной фабрике под караулом, он, Петр, Ея Императорского Величества слово и дело за собою сказывал для того, что де он, Петр, на оной фабрике работать не желает, а желает служить в салдатстве, а Ея Императорского Величества слова и дела за ним, Петром, нет и ни за кем он, Петр, не знает»[270].

Итак, оказавшись в критической ситуации, прикованный цепью на неопределенный срок, Петр Камчатка решил пойти ва-банк. Ему грозило тяжелейшее наказание кнутом, от которого можно было умереть или остаться инвалидом. Но вдруг повезет? Если бы его определили в воинскую службу, он смог бы опять без труда сбежать и продолжать вести привычный вольный образ жизни.

Шансы у него были: из Тайной конторы был отправлен запрос, «беглый матрос Петр Закутин на оной фабрике в работе с которого году, месяца и числа имеетца, и откуда на ту фабрику прислан, и на той фабрике оной Закутин записан ли… и ныне на тою фабрику оной Закутин в работу надобен ли». Если бы руководство предприятия отказалось от проблемного «матроса», доставлявшего ему столько хлопот и постоянно находившегося в бегах, Камчатку действительно определили бы в солдаты: по указу Анны Иоанновны от 10 апреля 1730 года тех ложно объявивших «слово и дело», которых помещики отказывались принимать обратно, следовало определять в воинскую службу[271]. Беглец был близок к желаемому результату: в присланном 12 марта 1740 года из мануфактурной конторы ответе сообщалось, что «вышеписанной матроз Петр Закутин на оной фабрике из малолетства в работе, и в ымянных списках с прочими имеется, тако ж и заработные деньги, когда в бегах не был, с протчими матрозы получал», а далее констатировалось, что из-за постоянных побегов он «на парусной фабрике в работе быть не годен». Но при этом руководство просило вернуть беглеца «для учинения ему достойного по указам наказания».

Спустя три дня контора тайных розыскных дел определила: «…вышеупомянутому матрозу Петру Закутину за то, что он на означенной парусной фабрике сказал за собою Ея Императорского Величества слово и дело, а в Тайной конторе по роспросу ево такова слова и дела за ним не явилось и ни за кем не показал, надлежало было по силе имянного Ея Императорского Величества указу… учинить ему наказание бить кнутом, токмо наказания не чинить, понеже он молод и годен быть в службе, и для того ево, Закутана, отослать ко отправлению адмиралтейских дел»[272]. Московский главнокомандующий граф С. А. Салтыков, принявший это решение, прекрасно понимал, что Российской империи на воинской ли службе или на «Московской парусной фабрике» были нужны здоровые люди, а не калеки.

Но вряд ли Петр Камчатка испытывал радостные чувства, когда 18 марта его привезли обратно на ненавистный Хамовный двор. Конечно, здесь его ждали порка, длительное заключение, а затем тяжелый физический труд.

В реестре, который Ванька Каин, явившийся с повинной в Сыскной приказ, приложил к своему «доношению», конечно, был назван и Камчатка. Вскоре в Москве начались аресты его приятелей, многие из них после наказания кнутом и вырезания ноздрей были сосланы в Сибирь. Видимо, в это время Петр решил «лечь на дно»: ненавистная работа на Хамовном дворе всё же лучше, чем сибирская каторга. Так он и проработал на мануфактуре несколько лет.