Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Также мало шансов у крестьян Ивашева и окрестных деревень было на смену господина, поскольку Филатьевы редко продавали крепостных из своей ростовской вотчины: с 1722 по 1748 год ими было продано менее двух десятков душ мужского пола. Так, в 1738 году троих филатьевских крепостных приобрел обер-секретарь Правительствующего сената Матвей Кузмин, в 1744-м пятерых крестьян, в том числе одного из Болгачинова, купил содержатель шелковой мануфактуры Панкрат Колосов. Еще один крестьянин, купленный генерал-фельдмаршалом Иваном Юрьевичем Трубецким, был вынужден отправиться в его вотчину в Симбирском уезде[212].

Но большая часть крестьян все-таки унаследовала социальный статус предков. Если бы Иван Осипов остался в родной деревне, избежал горькой участи рекрута и воздержался от побега, его ждала бы нелегкая крестьянская жизнь в родной деревне, сопряженная с непрерывным физическим трудом. В 1733–1735 годах серия крупных неурожаев привела к страшному голоду в центральных уездах России[213]. Возможно, именно вследствие него 12 болгачиновских крестьян, которым в 1722 году было от года до семнадцати лет, по переписи 1748 года уже числились умершими. В результате рекрутчины, высокой смертности и побегов мужское население Болгачинова между двумя ревизиями уменьшилось на 21 процент (с шестидесяти двух до сорока девяти душ мужского пола). Всего же по ростовской вотчине Филатьевых (12 населенных пунктов) сокращение мужского населения составило почти 26 процентов (с 1121 до 831 души мужского пола).

Но Ивану Осипову не было суждено вкусить ни тягот крестьянской жизни, ни горькой участи рекрута. По большой столбовой дороге из Суздаля в Москву, проходившей близ деревни Язвинцево[214], его навсегда увезли из родных мест. Вместе с родной деревней позади остался крестьянский образ жизни. Впереди его ждала совсем другая жизнь в Москве в совершенно новой роли дворового.

Несомненно, десятилетний мальчик, выросший в глухой ростовской деревне, будучи привезен в большой город, испытал яркие впечатления. Двор купцов Филатьевых был расположен в Китай-городе, близ Ильинской улицы, в одном из наиболее престижных районов тогдашней Москвы, и занимал обширную территорию. Согласно переписной книге дворов первой команды 1742 года, его поперечник вдоль проезда около Китайгородской стены составлял 47, а по Ипатьевскому переулку — 24 сажени, в длину же протянулся на 83 сажени, на весь квартал, причем выезды имелись на обе стороны[215]. Палаты гостей Филатьевых существовали еще в начале XX века и были снесены в 1912 году при строительстве доходного дома по проекту архитектора В. В. Шервуда (современный адрес — Старая площадь, дом 4)[216].

С юга двор хозяев будущего вора-перебежчика граничил с усадьбой баронов Строгановых, а с севера — с дворами генерал-майора Афанасия Даниловича Татищева и доктора Антона Филипповича Севастия. Неподалеку находились дворы князя Михаила Владимировича Долгорукова, сенаторов графа Григория Петровича Чернышева и Семена Григорьевича Нарышкина, князя Николая Александровича Голицына, графини Марьи Ивановны Скавронской, князя Константина Дмитриевича Кантемира, генерала Ивана Михайловича Головина и прочих знатных господ[217]. В каждой такой усадьбе имелось несколько десятков крепостных слуг — приказчиков, поваров, прачек, конюхов и т. д. Поэтому весь район между Варваркой и Никольской был густо заселен дворовыми[218].

Расположенный в центре усадьбы двухэтажный каменный господский дом, построенный еще в XVII веке, был сориентирован на восток, так что парадный въезд, оформленный тремя каменными строениями конюшни, каретного сарая и мастерской, находился со стороны Китайгородской стены. В 1754 году, когда Петр Филатьев намеревался продать свое московское владение за семь тысяч рублей для размещения в нем Канцелярии конфискации, двор и все строения были осмотрены архитектором князем Д. И. Ухтомским, который составил подробный план двора тушью и акварелью на листе бумаги размером 64,6×97,8 сантиметра с поэтажными чертежами господского дома, который теперь хранится в составе графической коллекции Сената. Господский дом был охарактеризован следующим образом: «…в том ево доме полаты, в коих жилых и кладовых, кроме одной залы с каменными своды, дватцать один покой». Особо было отмечено, что «дом крыт железом и починке ныне никакой не требует», а также то, что он расположен «поблизости от Кремля и от Гостиного двора», поэтому удобен «для продажи отписных (конфискованных. — Е.А.) вещей». Позади дома был разбит небольшой сад, а за ним находилась хозяйственная часть, в которую вел отдельный въезд со стороны Ипатьевского переулка. С этой стороны двора располагались каретный сарай, деревянные постройки для прислуги, а перед ними вырыты колодец и погреб[219]. Именно здесь, в деревянных людских покоях, и обрел свое новое жилище юный Иван Осипов.

К сожалению, документов о московской дворне Филатьевых 1730-х годов пока обнаружить не удалось. Зато благодаря самой ранней сохранившейся исповедной ведомости церкви Вознесения, что в Ипатьевском переулке, мы можем реконструировать население этого двора в 1748 году. Кроме хозяина, его супруги Евдокии Матвеевой и сына Алексея здесь проживали 46 человек. Из них к крепостным слугам Филатьевых относились, по-видимому, 32 человека (остальные были, скорее всего, жильцами)[220]. Шесть семейных пар с детьми, девять одиноких дворовых, четыре вдовы и три девицы — вся эта команда крепостных, обслуживавшая потребности господской семьи, имела внутреннюю иерархию и четкое распределение обязанностей. Первым среди них в исповедной ведомости числится Гаврила Михайлов сын Саблин с женой Марфой Ивановой. Именно этот служитель записывал завещание Алексея Остафьевича Филатьева, он же вел все известные на настоящий день судебные процессы его внука[221], а также заведовал семейным архивом. Так, во время переписи московских дворов осенью 1742 года именно он от имени Петра Филатьева заявил представителям государства: «о дворе де реченного его господина крепости в прошлом 1737 года мая 29 дня во учинившийся пожар сгорели»[222]. Старый служитель дома Филатьевых, посвященный во все внутренние дела семейства, на глазах у которого вырос молодой хозяин, занимал высокое положение. Скорее всего, именно он выполнял функции приказчика, когда появился новичок Иван Осипов.

Важной особой среди дворни была престарелая «девица» Домна Яковлева. В одном судебном деле 1756 года она названа «верховой девкой», которая была «к варению кофи определена». Иначе говоря, она была особо приближенной к господам, прислуживала непосредственно в господских покоях. Из этого же дела мы узнаем, что Домна Яковлева имела власть над прочими дворовыми «женками» и «девками», по отношению к которым она нередко применяла физическую силу[223]. Прочие слуги трудились на кухне, стирали платье, работали на конюшне и т. д.

Несложно представить, какое место занял в этом доме десятилетний Иван Осипов, привезенный из ростовской деревни. Наверняка первое время он выполнял самую грязную работу, непрестанно получая оплеухи не только от помещика, но и от вышестоящих дворовых. Подтверждением этому служит начало «Автобиографии» Ваньки Каина. О службе в доме Филатьева в ней всего несколько предложений, как бы предваряющих историю Каина, которая началась с побега. В них содержится намек на некий конфликт между молодым крепостным слугой и его господином: «Я… служил в Москве у гостя Петра Дмитриевича Филатьева, и что до услуг моих принадлежало, то со усердием должность мою отправлял, токмо вместо награждения и милостей несносные от него бои получал. Чего ради вздумал: встать поране и шагнуть от двора подале. В одно время, видя его спящего, отважился тронуть в той же спальне стоявшаго ларца ево, из котораго взял денег столь довольно, чтоб нести по силе моей было полно. А хотя прежде оного на одну только соль и промышлял, а где увижу мед, пальчиком лизал, а оное делал для предков, чтоб не забывал. Висящее же на стене платье ево на себя надел, и из дому тот же час, не мешкав, пошел. А более за шум поторопился, чтоб от сна он не пробудился и не учинил бы за то мне зла. В то время товарищ мой Камчатка дожидался меня у двора. Вышед со двора подписал на воротах: „Пей воду как гусь, ешь хлеб как свинья, а работай черт, а не я“»[224].

Если верить автобиографическим показаниям, которые Иван Осипов дал в Сыскном приказе 28 декабря 1741 года, он прослужил в московском доме Филатьевых около четырех лет и бежал приблизительно в 1735 году в возрасте примерно четырнадцати лет[225]. Как видно из автобиографии, за это время Иван успел выслужиться перед господами и был допущен в господские покои, но при этом ему очень часто приходилось испытывать побои и унижения. О том, каким образом Петр Филатьев обращался со своими крепостными, нам известно из двух судебных процессов.

Четвертого июля 1743 года Филатьев отослал в Московскую губернскую канцелярию своего дворового человека и в доношении заявил: «…сего июля 2 дня 1743 года в четвертом часу по полудни наказывал я крепостного своего человека Ивана Власова сына Снешкова за ослушание ево и за противности, которой при том наказании сказал „слово и дело“{24}…» На допросе 27-летний крепостной признался: «…сего июля 2 дня он, Снешков, за собою „слово и дело“ сказывал, не стерпя от помещика своего побой, а за ним… „слово и дело“ нет и за другими ни за кем не знает». За ложное объявление Ивана Снешкова в Московской губернской канцелярии выпороли плетьми и вернули в господский дом[226]. Видимо, Петр Филатьев отплатил своему дворовому за доставленные хлопоты и эмоциональный стресс сдачей в рекруты: согласно исповедной ведомости, в 1748 году Ивана Снешкова в его доме уже не было[227].