Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

• Название: Моё дерево Апельсина-лима
• Автор: Хосе Васконселос
• Жанр: Классическая проза

Зезе всего пять, он родился в беднейшем районе трущоб, самостоятельно научился читать в этом возрасте и самая большая его мечта — стать «поэтом с галстуком-бабочкой». А пока по жизни одни проблемы — подарка на рождество он не увидел из-за отсутствия денег у родителей, с ним никто не желает играть и его единственный друг — апельсиновое дерево, растущее у него в саду. Как-то на горизонте появляется городской миллионер, Зезе с ним подружился — он не мог знать к чему это может привести…

---

Рядом с кондитерской, напротив Вокзала стоял автомобиль, такой красивый. Родился первый луч солнца радости. Мое сердце обгоняло меня галопом в моей тоске. Сейчас я увижу своего друга!

Но в этот момент сильный свист поверг меня в дрожь, звучало на входе Вокзала. Это был Мангаратиба. Неистовый, гордый, хозяин всех рельсов. Он летел, потряхивая вагонами. Из окон смотрели люди. Все ехавшие были счастливы. Когда я был поменьше, мне нравилось стоять и смотреть, как проходит Мангаратиба, бесконечно говорить пассажирам прощай. Пока поезд не исчезнет за горизонтом. Сегодня, нечто подобное происходило с Луисом.

Я поискал его между столами кондитерской, он был там. За последним столом, чтобы видеть входивших посетителей. Он сидел спиною, без куртки в красивом жилете в клетку, с подвернутыми рукавами чистой, белой рубашки.

Меня охватила какая-то слабость, такая сильная, что я едва смог дойти близко до его спины. Подал ему знак, дон Ладислао:

— Португа, посмотри, кто там!

Он медленно повернулся, и его лицо озарилось счастливой улыбкой. Раскрыл руки и сжал меня в долгом объятии.

— Мое сердце говорило мне, что сегодня ты придешь. Затем посмотрел на меня некоторое время.

— Ну что, беглец, где ты был все это время?

— Был очень больной. Он толкнул стул.

— Садись.

Щелкнул пальцами, подзывая официанта, который уже знал, что мне нравилось. Но, когда он принес прохладительное и печенье, то я даже не притронулся. Положил голову на руки и так сидел, чувствуя себя слабым и грустным.

— Не хочешь?

Так как я не ответил, Португа поднял мое лицо. Я с силой кусал свои губы, и глаза мои были мокрые.

— Однако, что это такое, парень? Расскажи своему другу…

— Не могу. Здесь не могу… Дон Ладислао неодобрительно покачал головой, как бы ничего не понимая. Я решил что-то сказать:

— Португа, это верно, что автомобиль все еще «наш»?

— Да, ты все еще сомневаешься?

— Ты можешь повезти меня прогуляться? Он был напуган моей просьбой.

— Если ты хочешь, то давай.

Так как он видел, что мои глаза все еще были мокрые, то он взял меня на руки и понес до автомобиля, усадил меня, не открывая дверь.

Он вернулся, чтобы уплатить по счету, и я слышал, как он разговаривал с доном Ладислао и другими.

— Никто не понимает этого ребенка в его доме. Никогда я не видел такого впечатлитель-ного мальчика.

— Скажи по правде, Португа. Тебе очень нравиться этот чертенок.

— Намного больше, чем ты себе представляешь. Он чудесный и умный малыш.

Он пошел к машине и сел в нее.

— Куда ты хочешь ехать?

— Лишь бы уехать отсюда. Можно поехать до дороге в Мурунду. Это близко и не надо расходовать много бензина.

Он рассмеялся.

— Ты, не такой уж и ребенок, раз понимаешь проблемы взрослых?

Там дома, бедность была такая, что приходилось с очень раннего возраста учиться, не тратить деньги абы как. Все стоило денег. Все было дорого.

В течение этой маленькой поездки он ничего не говорил. Дал мне возможность придти в себя. Но когда все осталось позади, и дорога превратилась в чудесное зеленное пастбище, он остановил машину, посмотрел на меня и улыбнулся с тем добродушием, которая восполняла доброту, отсутствующую у остального мира.

— Португа, посмотри на мое лицо. Не лицо, а морда. Дома говорят, что у меня морда, потому что я не человек, а зверь, индеец Пинагé, чертов сын.

— Я предпочитаю смотреть в твое лицо.

— Но посмотри на меня хорошенько. Посмотри, я до сих пор в синяках от стольких побоев.

Глаза португальца приобрели выражение тревоги и сострадания.

— Но зачем они это сделали?

Я рассказал ему все, все без преувеличения. Когда я закончил, его глаза были влажные, и он не знал, что делать.

— Однако, нельзя же так бить ребенка, такого как ты. Тебе даже не исполнилось шесть лет. Дева Мария из Фатимы!

— Я знаю почему. Я ни на что не годен. Я настолько плохой, что когда наступает Рождество, то происходит так, что вместо Мальчика Иисуса, рождается Мальчик Черт!..

— Это все глупости. Ты пока еще ангелок. Ты можешь быть немного шаловливым…

Эта определенная мысль, вновь взбудоражила мой ум.

— Я такой плохой, что не должен был родиться. Я сказал это маме на днях.

Впервые он запнулся.

— Ты не должен был говорить это.

— Я говорил тебе, что мне нравиться с тобой говорить, потому что я в этом нуждаюсь. Я понимаю, что это несчастье, что папа в своем возрасте не может найти работу, понимаю, что это очень больно. Мама должна с утра пораньше идти на работу, чтобы помочь содержать дом. Работает на ткацких станках Английской фабрики.

Она вынуждена носить корсет, потому что подняла тяжелую коробку и у неё вышла грыжа. Лалá, девушка, которая много училась, но вынуждена была пойти работницей на Фабрику…. Все это плохо. Но из-за этого папа не должен был меня так бить. На Рождество я сказал ему, что он может бить меня столько, сколько ему захочется, однако на этот раз было слишком.

Он смотрел на мое лицо, ошеломленный.

— Дева Мария из Фатимы! Как ребенок, может так понимать и переносить проблемы взрослых людей? Никогда не видел, что-либо подобное!

От волнения он сглотнул слюну.

— Мы же друзья, не так ли? Давай говорить как мужчина с мужчиной? Хотя иногда меня пробивает дрожь, когда говорю о некоторых вещах с тобой. Так вот, ты не должен был говорить сестре эти непристойности. А с другой стороны, ты вообще не должен говорить непристойности, нет?

— Но я очень маленький, и это мой способ отмщения.

— А ты понимаешь, что они означают? Я кивнул головой, что да.

— В таком случае ты не можешь и не должен. Мы помолчали.

— Португа!

— А?

— Ты не хочешь, чтобы я говорил непристойности?

— Нет.

— Хорошо, если я умру, то не буду больше ругаться.

— Очень хорошо. Но что значить — умру?

— Когда приедем, чуть позже, я тебе расскажу.

Мы вновь замолчали и Португалец задумался.

— Хочу знать одну вещь, раз уж ты мне доверяешь. Эта история с музыкой. Или с танго. Ты понимал, что ты поешь?

— Не хочу тебе врать. Я не понимал хорошо, но выучил, так как учу все. К тому же музыка очень красивая. Я не раздумывал, о чем в ней говориться…. Но он меня так бил, Португа! Не важно…

Я всхлипнул протяжно.

— Не важно, потому что я его убью.

— Что это, парень, убить своего отца?

— Да, я убью его. Уже начал. Убить не означает, что надо взять револьвер Бака Джонса и сделать — «бах»! Нет, не это. Убивают в сердце. Надо перестать любить. И в один день человек умирает.

— Да, головка то твоя богата воображением. Он сказал это, но не мог скрыть нахлынувших чувств.

— Однако, ты разве не говорил мне, что убьешь меня?

— Это я сказал в начале. Потом я убил тебя наоборот. Я убил тебя, чтобы ты родился в моем сердце. Ты единственный человек, которого я люблю, Португа. Единственный друг, который у меня есть. Не потому что ты мне даришь фотографии, прохладительные напитки, печенье или шарики… Клянусь тебе, что говорю правду.

— Но, черт побери, ведь все тебя любят… твоя мама, и даже твой папа. Твоя сестра Глория, король… Ты случаем не забыл свое дерево апельсина-лима? Ну, этот, Мизинец и…

— Ксурурука.

— Что еще…

— Это совсем другое, Португа. Ксурурука всего лишь деревце, которое еще не может дать и одного цветка…. Такова правда. Но ты, нет. Ты мой друг и поэтому я тебя попросил, чтобы мы прогулялись на нашей машине, которая через короткое время станет только твоей. Я пришел проститься с тобой.

— Проститься?

— Серьезно. Ты же видишь, я ни на что не годен, устал сносить побои и дерганье за уши. Я перестану быть лишним ртом…

Я почувствовал в горле болезненный комок. Мне нужно было много смелости, чтобы рассказать остальное.

— Так значит, ты убежишь?

— Нет. Я все неделю думал об этом. Сегодня ночью, я брошусь под колеса Мангаратибы.

Он даже не смог говорить. Сильно сжал меня в своих руках и стал утешать, как мог.

— Нет, не говори так, из любви к Богу. У тебя впереди прекрасная жизнь. С твоей головой и твоим умом. Не говори это, потому что это грех. Я не хочу, чтобы ты думал об этом и повторил это. А, я? Ты не любишь меня? Если ты меня любишь и не обманываешь, то ты не должен больше говорить это.

— Он отодвинулся и посмотрел мне в глаза. Провел ладонью своей руки по моим слезам.

— Я тебя очень люблю, мальчик. Намного больше чем ты думаешь. Давай улыбайся.

Я улыбнулся, почувствовав облегчение от его признания.

— Это все пройдет. Скоро ты станешь хозяином улицы со своими воздушными змеями, королем шариков, ковбоем, таким же сильным как Бак Джонс…. А с другой стороны, я вот о чем подумал. Хочешь знать?